Обернувшись, Давьян понял, что старший за ним наблюдает.

– Не в первый, – чуть замявшись, признал он.

– Что тогда произошло?

Давьян колебался. Неловко пожал плечами.

– Это случилось несколько лет назад. Я тогда был слугой в школе – я в ней всю жизнь прожил. Госпожа Алита послала меня в город, а там кто-то, видно, знал, что я служу одаренным. Они были пьяны… Я мало что запомнил, честно говоря.

Только те обрывки, что снились ему по ночам. И больше ничего от ухода из школы до пробуждения: каждый нерв горит огнем, на лице открытая рана, а на предплечье метка-клеймо.

Мальчик остановился. Давно он никому не рассказывал этой истории. Глубоко вдохнув свежий морской воздух, он продолжил:

– Они на меня напали, хотели убить, но мимо проходил один одаренный из старших и вступился за меня. Увидев, что они со мной сделали, он их убил.

Давьян замолчал.

– А, – проговорил Илсет, словно вспоминая. – Так это ты тот мальчик, которого спас Терис Сарр.

– Ты об этом слышал? – удивился Давьян.

Илсет коротко хмыкнул, хотя ничего смешного здесь не было.

– Вряд ли в Илин-Иллане найдутся одаренные, кто не слыхал бы. Блюстители заявили, что Сарр, раз убил тех людей, нашел способ нарушить догму. Он, конечно, отрицал, но решения Стража Севера это не изменило. Сарра казнили, Тол Атьян не успел даже подать формального протеста.

Давьян грустно кивнул. Он так и не поблагодарил своего спасителя. В чем-то казнь Сарра тревожила Давьяна больше, чем собственные раны. Она показала, как мало ценится спасение его жизни.

– Ты его знал? – спросил Давьян.

Илсет покачал головой.

– Лично – нет. Когда началась осада, он был в Толе, а потом много путешествовал, так что мы не встречались.

Давьян опять кивнул. Первоначально существовало пять Толов: пять твердынь одаренных, и каждая обучала своей философии, своим искусствам, играла свою роль в правлении авгуров. Осады обозначили начало войны: три Тола и все андаррские школы стерли с лица земли за несколько месяцев. До конца продержались только Тол Атьян с подчинившейся ему школой и Тол Шен.

Давьян, вдруг сообразив, о чем говорил старший, вскинул голову.

– Так ты… во время войны был не в Толе Атьян? Ты сражался?

Илсет хихикнул.

– «Сражался», пожалуй, слишком сильно сказано. – Взглянув в лицо мальчика, он поморщился и уточнил, вздернув бровь. – Точнее будет сказать, скрывался.

– Ох… конечно. Прости, – смутился Давьян. Все называли случившееся войной, но каждый знал, что кровь проливали большей частью с одной стороны. Он с любопытством покосился на Илсета. – Просто я впервые вижу человека, который провел войну не в Толе.

Илсет хмыкнул.

– Это потому, что нас мало осталось к концу. Кому не посчастливилось с самого начала оказаться за стенами Атьяна или Шена, тому… трудно было выжить. Ты уж мне поверь.

– Как это было? Если я смею спросить? – поспешно добавил Давьян, сообразив, что сует нос куда не следует.

Илсет почти рассеянно пожал плечами.

– Смеешь, парень. С тех пор много лет прошло. – Он почесал бороду. – Как было? Одиноко. Многие сказали бы, что хуже всего постоянно чувствовать себя дичью, вечно бояться, вечно быть настороже. Они не то чтобы неправы: спать приходилось вполглаза и радоваться, если дожил до вечера. Но мне больше всего запомнилось одиночество.

Давьян вытер капли пота со лба; дорога от Каладеля шла в гору, да и солнце жарило.

– Ты не пробовал пробиться в Тол Атьян?

Илсет невесело улыбнулся, будто услышал глупую шутку.

– На это решались только те, кто больше не мог держаться. Самоубийством было даже приблизиться к столице, не то что пробиваться в Атьян. Как и в Шен на юге, а три других Тола к тому времени были уничтожены.

Он слегка покачал головой, отвечая своим воспоминаниям, и продолжил:

– Нет, я просто ходил от селения к селению, держался тихо и остерегался охотников и ревнителей. И всегда был один. В те времена, заподозрив в ком-нибудь одаренного, ты сворачивал в другую сторону. Большинство выживших, так же, как я, сообразили, что без прямого соприкосновения щупы тебя не учуют, пока ты не пользуешься сутью. А если ты почувствовал другого одаренного, значит, он как раз пользуется… И значит, охотники уже спешат сюда.

Давьян замолчал, пытаясь вообразить: ревнители – сторонники короля во время восстания – под командованием прославленного военачальника Вардин Шала вдруг объявляются в каждом городке, вооружившись щупами и прочим оружием против сути. Целых три Тола стерты с лица земли, два оставшихся – в осаде. Все школы в стране уничтожены, ученики и учителя вырезаны. Тогда одаренным пришлось воистину худо, тогда они обеими руками ухватились за договор и подчинились догмам.

Он краем глаза наблюдал за Илсетом. Старшие в их школе воздерживались от разговоров о Невидимой войне, а Илсет вспоминал о ней охотно.

– Ты когда-нибудь встречал авгуров? В смысле, до того, как все началось.

Илсет покачал головой.

– Я работал во дворце, так что вокруг их было много, но лично никого не знал. Я в те времена только вышел из учеников.

– Но ты видел, как они используют свои силы? – стараясь говорить непринужденно, настаивал Давьян.

Илсет с улыбкой поднял бровь.

– Пожалуй, что видел – в те разы, когда наблюдал, как они читают просителей. Хотя, по правде, видеть было нечего. Кто-то входил с прошением, дежурный авгур несколько секунд вглядывался в него, заводил разговор и выносил суждение. Думаю, это было не увлекательнее, чем видеть за работой короля и Ассамблею.

Давьян нахмурился.

– Разве они для чтения людей не применяли суть?..

– Нет, конечно.

– Ты уверен?

Давьян затаил дыхание. Он давно это подозревал, но прямого ответа не добился ни от старших, ни от немногочисленных одобренных блюстителями книг.

Илсет фыркнул.

– Парень, чему тебя учили в школе? Подумай сам. Суть может только физически влиять на вещи: поднимать или разламывать. Тянуть, толкать. Портить или исцелять. Как же ее использовать для чтения мыслей?

Давьян покивал, в увлечении забыв смутиться.

– Но и суть авгуры тоже могли использовать? Как одаренные?

Илсет поправил очки на носу.

– Н-ну… Да. Помнится, один человек пытался их обмануть – верь не верь, а кое-кто считал это возможным, – понял, что попался, и бросился наутек. Авгуры связали его сутью быстрее, чем стражники двинулись с места.

Давьян молча переваривал услышанное, и в груди его разгоралась искорка надежды. Значит, дело не в той его способности. Это ничего не решает, и одной тревогой стало меньше.

– Стало быть, они умели читать людей и провидеть будущее. А еще? – наконец спросил он.

Илсет улыбнулся.

– А ты из любопытных.

– Прости, – покраснел Давьян. – Я часто думал, как все было до Невидимой войны, но старшие не хотят об этом говорить.

Илсет поморщился так, что Давьян даже испугался, не рассердил ли старшего.

– Ну и дураки, – сказал Илсет, и Давьян не сразу сообразил, что он имеет в виду старших. – Мне безразлично, что сказано в договоре. Верные, уничтожив Тол Тан, сожгли половину наших знаний. Нельзя допустить, чтобы вторая половина пропала по трусости.

Несколько секунд было тихо, потом Илсет вздохнул, успокаиваясь.

– Отвечая на твой вопрос: что еще могли авгуры, не знал никто, кроме самих авгуров. Их никак нельзя было назвать разговорчивыми, и в любое время их бывало не больше дюжины. Единственные их способности, о которых известно наверняка, – те, что упомянуты в договоре.

– Значит, чтение и провидение, – Давьян наизусть знал эту часть договора.

Илсет кивнул.

– Дальше ты вступаешь в область слухов и предположений. А их мы в достатке получаем от блюстителей, что ж мне еще добавлять.

Давьян кивнул, скрывая разочарование, и пнул попавшийся на дороге камешек.

– Ты их ненавидишь?

Илсет озадаченно нахмурился.

– Авгуров? Почему такой вопрос?

– Старшие не говорят, но я вижу: они винят авгуров за то, как обернулись дела, – неловко пожал плечами Давьян. – Блюстители рассказывают, будто авгуры были тиранами, и я ни разу не слышал, чтобы им возражали.

Илсет задумался.

– Блюстители еще скажут, что мы им сознательно помогали, что тогда, в прошлом, каждый использовал дар для угнетения менее удачливых, – напомнил он. – Большей частью это демагогия: берут исключение и выдают его за правило. Авгуров не то чтобы любили – честно говоря, скорее боялись, – и не все их действия встречали поддержку. Но до предвоенных времен люди их принимали. Понимали, как много добра приносит их власть.

Давьян нахмурился.

– Так они никого не угнетали?

– Не думаю, чтобы угнетали сознательно, – поколебавшись, ответил Илсет, – хотя под конец, осознав, что их видения уже не точны, они всполошились. Сначала никому не говорили, что происходит, даже одаренным. Замазывали самые грубые ошибки, а когда люди узнали, отказывались уступить власть, вместо того принимали все более строгие законы и вводили все более суровые наказания для противоречащих, и вынуждали одаренных следить за исполнением. – Старший пожал плечами. – Думаю, они всего лишь старались выиграть время, чтобы узнать, что стряслось с их провидением, но… потом все смешалось. Разом.

Он вздохнул.

– Словом, да, за то, как они вели себя перед Невидимой войной, их можно винить. Бесспорно. Но ненавижу ли я их? Нет. Понимаю, почему их могут ненавидеть другие, но я – нет.

Давьян, заслушавшись, кивнул.

– А как ты думаешь, что случилось с их провидением?

На эту тему старшие тоже держали языки за зубами.

Илсет вздернул бровь.

– А где искать изумруд Сандина, тебе не сказать? Или назвать имена пяти Изменников Керета? Или рассказать, кто были зодчие и как создавали свои чудеса, и заодно уж объяснить, куда они скрылись? – рассмеялся он. – Это же величайшая тайна поколения. Я не знаю, и никто не знает. Теорий множество, но стоящих доказательств никто не нашел. Они просто… Перестали видеть вещи как есть. – Илсет вздохнул. – Знаешь, я ведь был тогда во дворце – в ту ночь, когда Вардин Шал со своими сторонниками нанес удар. Когда погибли авгуры.

Давьян круглыми глазами смотрел на него.

– Как это было? – не удержался он.

– Хаос, – мрачно отозвался Илсет, как видно, не возражавший против расспросов. – Люди бегают, орут. Одаренные, не зная о ловушках, не подозревая, что их суть можно подавить, гибнут на месте. Ничего похожего на славную битву, как бы ни хотелось того охранителям. – Он покачал головой. – Я в ту ночь допоздна засиделся за книгами, тем и спасся. Всем одаренным, кто спал в своих постелях, перерезали глотки. Даже детям.

Давьян побледнел. Таких подробностей он прежде не слышал.

– Ужасно!

Илсет покачал головой.

– Это было горько и жалко. А вот войти в зал собраний и увидеть мертвыми всех андаррских авгуров – это был ужас. – Он передернулся, вспоминая. – Твоему поколению трудно понять, но они были для нас не просто вождями. Их уход обозначил конец образа жизни.

Илсет замолк, уйдя в воспоминания.

Давьяна жгли новые вопросы: те старшие, кого он знал, не откровенничали о Невидимой войне, а об авгурах тем более, но мальчик прикусил язык. Он за несколько минут узнал больше, чем за год тайных изысканий, и опасался, не заподозрит ли его Илсет, если он станет слишком наседать. Впрочем, чужие старшие редко проводили в школе меньше недели. Будет еще время для осторожных расспросов.

Они шли дальше. Илсет выглядел задумчивым, и Давьян, которого разговор отвлек от происшествия в Каладеле и успокоил, тоже помалкивал.

Немного погодя Илсет словно встрепенулся.

– Кстати, о переменах, – сказал он с немного натужной веселостью. – Ты к завтрашнему дню готов?

– К завтрашнему? – нахмурился Давьян.

– К испытанию. – Илсет поднял бровь.

Давьян выдавил нервный смешок.

– Испытание только через три недели, на праздник Воронов.

Илсет поморщился и ответил не сразу.

– А, тебе еще не сказали? – он сочувственно тронул мальчика за плечо. – Извини, парень, но по разным причинам нам в этом году пришлось перенести испытание. Потому-то я и здесь: Тол Атьян прислал надзирать за происходящим. – Увидев лицо Давьяна, старший прикусил губу. – Право, мне жаль, Давьян. Я думал, тебе уже известно.

Мальчик чувствовал, как отливает кровь от щек, да и колени готовы были подогнуться.

– Завтра? – как во сне переспросил он.

Илсет кивнул.

– С рассветом.

У Давьяна так кружилась голова, что ответить он не сумел. К воротам школы мальчик подошел на негнущихся ногах, так до конца и не поверив.