Марго наклонила голову, всматриваясь в глаза Жан-Франсуа.

– Oui, – прошептал он.

Позади него на помосте четвертый из волков Императрицы – неповоротливый зверь по имени Верность – облизнул зубы, с которых капала слюна. Марго переместилась, не сделав ни одного движения, в мгновение ока, затем коснулась щеки Жан-Франсуа и протянула к нему руку. У нее на ладони лежал стеклянный флакон, наполненный кроваво-красным порошком, и тяжелый железный ключ.

– Принеси то, что мне нужно, дитя. Принеси мне империю.

– Как угодно, – пробормотал Жан-Франсуа, поклонившись.

III

Убийца стоял у узкого окна, все еще ожидая конца.

Комната изменилась с тех пор, как он оставил ее, когда его потащили в ад. Плиты отмыли почти дочиста, а на пол бросили старый ковер из овечьей шерсти, чтобы прикрыть пятна крови. В очаге не было пламени, но он еще хранил тепло: несколько часов назад в нем разжигали огонь, желая прогнать холод. В центре комнаты стояли два старинных кресла, а между ними – небольшой круглый столик с двумя золотыми кубками, пока пустыми, но вселяющими надежду.

Все снова было расставлено в определенном порядке, как фигуры на игровом поле в ожидании игроков. Но хотя на этот раз они попытались добавить комфорта, последний угодник-среброносец знал, что это за комната.

Но все же лучше здесь, чем в темнице, которую он только что покинул.

Шесть ночей он провел, умирая от голода и жажды на дне пустого колодца во чреве башни. Его язык напоминал русло реки из глины, растрескавшейся из-за засухи, а горло – пустынную равнину. Его единственной компаньонкой была боль – мучения, крики в лужах крови и подернутые дымкой сны о ней.

Он уже был в горячечном бреду, когда его наконец вытащили наверх, дали вдохнуть полные легкие санктуса, настолько сладкого, что он даже заплакал от восторга. Группа рабов-мечников сопроводила его в баню в самом сердце замка, где двое симпатичных смертных – зеленоглазая девушка-зюдхеймка и темноволосый красавчик-нордлундец – погрузили его по грудь в удивительно теплую воду. Они купали его, медленно смывая кровь и грязь с волос, и даже щетина на покрытых шрамами щеках вибрировала от удовольствия. К тому времени как они закончили, Габриэль снова почувствовал себя почти получеловеком. И поэтому, когда он ощутил, как красавчик касается его плеча, а горничная медленно скользит кончиками пальцев по внутренней стороне его бедра, он обнаружил, что благостно вздыхает и нападения вовсе не жаждет.

– Что вы делаете? – прохрипел он, потому что горло все еще саднило от криков.

– Наш хозяин поручил удовлетворить ваши потребности, шевалье, – ответила девушка. – Все потребности.

– Как вас зовут?

Девушка растерянно моргнула.

– Меня…

– Ваше имя, мадемуазель, – настоятельно повторил Габриэль.

– …Жасмин.

– Дарио, – пробормотал красавчик.

Он мягко оттолкнул и руки, и губы.

– Благодарю вас, mes chers. Но я не настолько голоден. И не настолько ублюдок.

Его обрядили в старую одежду из кожи, теперь выстиранную, сапоги были начищены, туника – без единого пятнышка. И после трех тарелок рагу из кролика и полбутылки вина, настолько редкого, что им одним он мог бы заплатить за замок в Нордлунде, Габриэля под охраной снова препроводили на лестницу и в башню, где он ждал удовольствия снова увидеть маркиза Жан-Франсуа крови Честейн.

Долго ждать ему не пришлось.

Глядя в окно на горы, Габриэль вдруг почувствовал касание, будто чья-то рука смахнула ему волосы с шеи. Обернувшись, он увидел холоднокровку, стоявшего в двадцати футах от него – их разделяли кресла и стол с пустыми кубками.

– Надеюсь, вы чувствуете себя отдохнувшим, шевалье? – спросил Жан-Франсуа.

Маркиз оделся в светлый наряд, по мраморным щекам струились золотистые локоны. Рубиновые губы были изогнуты, а белки глаз окрашены свежей кровью. И хотя за последние шесть ночей он не видел историка ни разу, Габриэль знал, что за каждым мгновением его пыток стояло это чудовище. Чтобы наказать его за нападение во время беседы.

– Как горло? – спросил он.

– Лучше.

– Могу это исправить.

Улыбка холоднокровки помрачнела, стала чем-то, что охотилось за настоящими улыбками ради забавы. На мгновение воздух сгустился и потемнел, как кровь в венах.

– Я подумал, что мы могли бы попробовать еще раз, де Леон, – заявил Жан-Франсуа. – Могли бы поговорить как джентльмены, провести красную линию и не переступать ее, позабыть все наши взаимные обиды. – Маркиз указал на кресло. – Присядешь?

– А что будет, если не присяду?

– Держу пари, кровопролитие. – Жан-Франсуа полез в карман сюртука и извлек небольшую опасную бритву с блестящей перламутровой рукоятью. – И не из приятных.

Габриэль взглянул на лезвие.

– На мой взгляд, немного маловат.

– Дело не в размере клинка, шевалье, а в мастерстве владения им.

– Эту песню поют все коротышки, которых я когда-либо встречал.

Маркиз усмехнулся и щелкнул пальцами, дверь камеры открылась.

С той стороны стояла в ожидании Мелина, верная рабыня Жан-Франсуа, в платье с черным лифом, которое обтягивало осиную талию и ниспадало водопадом тяжелых юбок. Войдя в комнату, она поставила на стол золотое блюдо.

Габриэль увидел химический шар, чашу с дымящейся водой, накрытую полосой муслина. На блюде рядом с маленькой щеткой из конского волоса лежал кусок настоящего мыла.

Его взгляд снова вернулся к маленькой бритве в руках у монстра.

– Ты издеваешься.

– Моя плоть не успела стать достаточно взрослой, чтобы вырастить нечто большее, чем тень бороды, но мне говорили, что бороды могут вызывать довольно… сильное раздражение. – Жан-Франсуа поморщился. – И, честно говоря, шевалье, твоя борода выглядит не столько бородой, сколько богохульством.

– Мне необходимо поддерживать сложившуюся репутацию.

– Примите эту услугу в качестве извинения. Заботы, дарованной после лишений. Если, конечно… ты доверишь мне поднести нож к твоему горлу?

Монстр улыбнулся, в воздухе, потрескивая, вспыхивали искры садистского удовольствия. Габриэль знал, в какую игру здесь играют, какую жестокую цель преследуют. Шесть ночей он страдал от мучений, а затем его притащили назад, к ногам этой твари, чтобы он признал, что все еще находится в его власти. Придется подставить горло этой пиявке и молиться, чтобы он его не вскрыл.

Сдаться.

Откинув с плеч волосы, Габриэль опустился в богато украшенное кожаное кресло. Монстр улыбнулся, глядя на него сверху вниз, наслаждаясь его покорностью и своей властью. И, закрыв глаза, Габриэль откинул голову. Надеясь, что скорпион не ужалит.

Прошло три долгих вдоха, прежде чем муслин, теплый от пресной воды, накрыл его лицо. Габриэль вдохнул пар, кожу покалывало, когда он услышал шаги холоднокровки слева от себя. Борясь с инстинктами, которые он отточил за годы резни и войн, с первобытным желанием драться или бежать, работающим на уровне рефлексов, он желал только одного – чтобы его сердце перестало биться.

Терпение, прошептал внутренний голос.

Терпение…

– Моя императрица прочитала твою историю, шевалье. – Голос чудовища теперь мягко звучал у него за спиной. – О твоем обучении в Сан-Мишоне. О путешествии с Диор Лашанс и о схватке с Ордо Аржен за жизнь Грааля. Сага, достойная вечной памяти. Ее Темность была довольна.

– Ох, ну просто гора с плеч и камень с души, – пробормотал Габриэль.

– И с моей, уверяю тебя.

– Боишься разочаровать мама́, холоднокровка?

– Правда боюсь. До ужаса.

Муслин с лица Габриэля сняли, и он почувствовал, как Жан-Франсуа взбивает до пены мыло у него на подбородке. Запах нельзя было назвать неприятным: смесь древесного пепла, настоянного на меду, и легчайшие нотки синекожника.

– Однако она, – продолжил маркиз, – критично высказалась по поводу объема истории.

В этот момент Жан-Франсуа как раз склонился над Габриэлем, и челюсть угодника-среброносца напряглась, когда он почувствовал первое прикосновение бритвы. Пальцы маркиза легонько прижались к подбородку Габриэля, и монстр одним длинным плавным движением провел лезвием по щеке.

– Она с нетерпением будет ждать продолжения.

Бритва была острой, словно стекло, и снова зашептала, целуя его кожу. Прикосновение маркиза казалось твердым как камень, но нежным и теплым, как грудь кормилицы. Габриэль держался уверенно, но зверь внутри него был на взводе из-за того, что он так уязвим. По спине побежали невидимые мурашки, когда Жан-Франсуа ловко провел лезвием по изгибу верхней губы Габриэля.

– Хотя у нас и были разногласия, де Леон, я не мстительная душа. Но Ее Темность ясно выразила свою волю. Поэтому дарить тебе дальнейшие мучения я не желаю, но буду вынужден так поступить, если ты бросишь ей вызов. На самом деле этого не желает никто из нас.

Габриэль снова почувствовал бритву, которая теперь приближалась к его шее. Теплое, как кровь, прикосновение к его горлу, и монстр слегка прижался пахом к его руке.

– А с кем ты спишь, холоднокровка?

Бритва остановилась.

– Почему ты спрашиваешь, среброносец?

Габриэль пожал плечами.

– Просто скажи – побалуй меня.

Тогда Габриэль почувствовал твердый как камень большой палец на своей губе, очень осторожно вытирающий мыльные пятна.

– Бессмертных не волнуют такие пустяки. Которые так быстро тонут в океане вечности. Красоту можно найти в любом сосуде.

– Ответь, когда ты укладываешь своих возлюбленных в постель, ты их сначала разогреваешь? Или просто ставишь раком и имеешь?

Бритва снова замерла.

– Что ты…

– Скажу проще. – Габриэль наконец открыл глаза и посмотрел на маркиза. – Сначала налей хотя бы выпить.

Жан-Франсуа сжал зубы, бритва зависла над яремной веной Габриэля.

Угодник-среброносец только улыбнулся.

Габриэль знал, что здесь ему грозит опасность. Но даже измученный и уставший, он все же не был полным глупцом. По правде говоря, если бы эти монстры желали ему смерти, они бы уже давно убили его. А они, хотя и довели его до потрепанного края здравомыслия, все же не позволили упасть в бездну. Он знал, чего они хотят. Они хотят услышать историю о том, как был разбит Грааль Сан-Мишона. Узнать, можно ли как-нибудь использовать его в своих интересах. И поэтому, даже если вера в то, что скорпион его не ужалит, выглядела как глупое пари, Габриэль знал: пока он сидит в этом кресле, ему нечего бояться.

Обнажить горло перед этим ублюдком не означало капитуляцию.

Это было завоевание.

И снова закрыв глаза, он расслабился и откинул голову.

– «Моне», если оно у тебя есть, chérie.

– …Посмотри, Мелина, – приказал Жан-Франсуа.

Габриэль услышал скрип закрывающейся двери и поворот ключа – рабыня сочла его достаточно опасным, чтобы сейчас запереть за собой дверь. Санктуса, который они дали ему выкурить, было едва ли с наперсток, но чувства и ощущения все еще были острыми, и, когда маркиз снова и снова прижимал бритву к коже, Габриэль считал шаги Мелины, пока она спускалась из башни.

Он уже знал, что тяжелая железная дверь внизу вела в западное крыло. Когда его вели в эту комнату, он мысленно считал шаги и отмечал детали. Теперь у него в голове был просчитан каждый шаг от этой лестницы до обеденного зала. Он отметил и запомнил, где стоит каждый раб-мечник, где расположены высокие окна, откуда мог бы выпрыгнуть человек, и двери для слуг, через которые человек мог бы ускользнуть, – все это он надежно спрятал в бронированных хранилищах памяти.

Маркиз продолжал молча брить его, но самодовольный вид триумфатора испарился. Бритва скользнула по горлу в последний раз, убийство было всего лишь прихотью. Но наконец монстр начисто вытер лезвие и спрятал его обратно в карман камзола.

Через мгновение Жан-Франсуа прижал ладони к лицу Габриэля, прохладному и влажному. От угодника-среброносца резко запахло алкоголем, под которым угадывалась едва уловимая нотка…

Цветы.

Габриэль снова открыл глаза. Жан-Франсуа смотрел на него сверху вниз, его золотистые локоны покачивались, пока он размазывал по щекам Габриэля лосьон.

– Прошу прощения, де Леон, – пробормотал монстр. – Боюсь, ландыш – один из немногих приятных ароматов, которые мы пока еще можем приготовить в эти ночи. Я знаю, что это был любимый цветок твоей жены. И дочери тоже. И если запах вызывает неприятные воспоминания, прошу прощения. Как я уже говорил, мне совсем не хочется видеть, как ты страдаешь.

Габриэль отвлекся, оглянувшись и воскрешая в памяти те далекие дни. Тот маленький маяк у моря. Тепло улыбки Пейшенс и рук Астрид. Песню волн, чаек и далекого берега и стук в дверь, похожий на три удара молотком.

– Входи, – промурлыкал Жан-Франсуа.

Мелина снова скользнула в комнату с бутылкой зеленого стекла, наполненной восхитительным красным вином. Габриэль вдохнул аромат вина, наблюдая, как пульсирует артерия под колье на шее Мелины; скользнул взглядом по молочно-белым изгибам ее груди, когда она наклонилась вперед и наполнила один из кубков. Кровь у него побежала быстрее, и он избегал смотреть Мелине в глаза, когда она протягивала ему кубок.

– Вам угодно что-нибудь еще, хозяин?

Габриэль даже не заметил движения монстра, но тот уже сидел на кресле у стола. На коленях холоднокровки лежал фолиант в кожаном переплете.

– Не сейчас, голубка моя. Оставь нас.

– Да будет воля ваша. – Женщина взглянула на Габриэля. – Я буду рядом.

Габриэль подмигнул ей и поднял кубок, и Мелина удалилась. Угодник запрокинул голову, осушив вино одним глотком. Кожа заскрипела, когда он наклонился и налил еще. И с бокалом, в котором дрожал чудесный напиток, едва не переливаясь через край, он откинулся на спинку, уставившись серыми глазами на сидевшего напротив монстра.

– То, что Вечный Король сделал с твоей семьей… – Жан-Франсуа покачал головой, глядя в узкое окно. – Признаюсь, эта история поразила меня в самое сердце, среброносец.

– У тебя нет сердца, холоднокровка. Мы оба это знаем.

– Мне не чужда жестокость. Но есть порог, переступить который осмеливаются только настоящие чудовища. И Фабьен Восс был именно таким, по любым меркам. Но покончив с ним, ты спровоцировал бедствие. Наша империя балансирует на острие ножа, де Леон. Если Дворы Крови не объединятся, у этой истории может быть только один конец.

– Веришь, что Грааль тебе поможет? – Габриэль усмехнулся. – Я уже говорил тебе раньше, холоднокровка. Чаша разбита. Грааля больше нет.

– Во что я верю, Габриэль, не имеет значения. Никто из нас не хочет, чтобы тебя снова бросили в ту яму. Но именно там моя Императрица оставит тебя, если ты не дашь ей то, что она хочет.

– …А если дам?

– Бессмертие. Возможно, это единственное, с чем действительно знаком каждый из нас.

Холоднокровка достал деревянный ящичек, на котором были вырезаны волки и луны. Вытащил длинное перо, черное, как сердце в груди Габриэля, и поставил на подлокотник маленькую бутылочку. Обмакнув перо в чернила, он поднял темные выжидающие глаза.

– Начинай, – сказал вампир.

Последний угодник-среброносец вздохнул.

– Как угодно.