Я ухмыльнулся, и она рассмеялась, и тепло, возникшее между нами, помогло прогнать холод Кэрнхема лучше, чем любой в мире плащ. Мы были хрен знает где, в замке давно умершего чудовища. Ответов, которые мы искали, нам не дали. А Душегубицы таились всего в нескольких шагах от нас. Моя жажда росла, и утолить ее я мог только постоянным употреблением санктуса и алкоголя, а мои запасы и того, и другого подходили к концу. Надежда казалась далекой звездой, затерянной во тьме, которая накрыла небеса, когда я был еще мальчишкой. Но, глядя в глаза улыбающейся Диор, я почти без труда вспомнил, как приятно тогда грело солнце.

Я порылся под подкладкой ее старого плаща и достал пузырек со своей кровью, который дал ей раньше. С помощью маленьких хитростей, которыми я овладел за эти годы, я до сих пор чувствовал эту кровь и в прошлом пользовался этим, чтобы следить за девчонкой. Диор вздохнула, но не стала возражать, когда я распорол швы на подоле ее нового наряда и опустил пузырек внутрь.

– На всякий случай, – сказал я ей.

Диор закатила глаза и страдальчески вздохнула.

– Oui, папа́.

Мы оба замерли, когда она произнесла это слово. Наши взгляды встретились. Слово, повисшее свинцовым грузом, было слишком тяжелым, чтобы я мог его вынести, и я отмахнулся, кивнув в сторону коридора:

– Пошли. Твои ответы сами собой не найдутся.

Диор кивнула, расправила плечи и бросила мне туго набитую седельную сумку. Заглянув внутрь, я увидел изумрудный шелк, мех светлой лисы и вопросительно приподняла бровь.

– Кое-что для Фебы, – объяснила Диор.

– Мадемуазель Дуннсар кажется мне немного иным типажом, Диор.

– Это потому что у тебя плохое зрение, шевалье, – усмехнулась девушка.

Ее улыбка сменилась задумчивой гримасой, а взгляд вернулся к одеждам, которые нас окружали.

– Думаю, нам надо взять что-нибудь и для Селин.

Я нахмурился и посмотрел на потолок у нас над головами.

– К черту Селин.

Мы шли по темным и холодным коридорам этого безмолвного склепа, и ни в одном из них не обнаружили великих откровений или древней мудрости. Наконец мы добрались до самого верхнего уровня Кэрнхема и, кажется, обрели проблеск надежды.

Перед нами замаячила еще одна пара массивных бронзовых дверей, украшенных изображением двух черепов на возвышающемся щите. Под этим знаком были два слова на древнеэлидэнском, витиевато вырезанные на свитке. Пытаясь вспомнить все что можно об этом ныне мертвом языке, я с холодным ужасом понял: я каким-то образом уже знаю эти слова, какая-то часть меня всегда знала их. В голове звучал шепот, рассказывая о давно ушедших годах, о давно умерших существах, о давно забытом наследии.

– Ты помнишь кредо крови Восс?

Диор моргнула, услышав мой странный вопрос, и ответила:

– Все падут на колени.

Я мягко улыбнулся.

– А крови Дивок, моя юная ученица?

– Дела, а не слова. – Она посмотрела на рисунок на дверях, и ее голубые глаза широко распахнулись. – Так вот что это такое? Знак крови Эсани?

Я кивнул, проводя пальцами по очертаниям вырезанных черепов.

– Впервые я заметил этот знак много лет назад, на страницах книги, которую Астрид обнаружила в Сан-Мишоне. Но тогда не увидел этого, просто не обратил внимания.

– Что именно не увидел?

– Посмотри внимательно. Что видишь?

Диор подошла ближе, нахмурив брови. Но у нее были зоркие глаза и острый ум, и в конце концов она заметила то же, что и я. Прозрачное, как кристально чистая вода, изображение, выкованное в пустоте между черепами – стоило обнаружить его один раз, и оно становилось видимым.

– Чаша, – прошептала она. – Кубок.

– Не кубок, – сказал я, встретившись с ней взглядом. – Грааль.

– Семеро мучеников, – глубоко вздохнула она, приоткрыв рот от удивления. – А это что за слова?

Я пробежался пальцами по буквам, и их тяжесть теперь отдавалась у меня в жилах.

– Грядет Судный день.

Мы протиснулись в дверной проем. Показалось, что мертвые черепа уставились прямо на нас, когда мы проходили, и между ними горело изображение Святого Грааля. А за порогом нас ждала самая странная комната, которую удалось обнаружить в этом безмолвном склепе. Она была огромной. Заледеневшей от холода. Вряд ли обычный человек мог ожидать найти это в логове одного из проклятых.

– Часовня… – выдохнул я.

Но я никогда не видел подобной часовни. Огромная круглая комната, в которой эхом отдавалась песнь надвигающейся бури. В центре располагался круглый гранитный алтарь, окруженный каменными скамьями. Над ним нависала статуя распятого на колесе Спасителя, а перед ней, словно кающаяся грешница, стояла на коленях моя сестра, положив руки на холодный камень.

В отличие от остальных помещений Кэрнхема стены часовни были украшены не цитатами из Священного Писания, а огромным барельефом, опоясывающим все помещение. Оглядевшись, я увидел сотни фигур, облаченных в старинные доспехи и несущих знамена Единой Веры. Они были участниками какой-то грандиозной битвы – сражались, убивали и умирали.

– Габриэль, – прошептала Диор. – Посмотри на их зубы…

Приглядевшись, я почувствовал, как по телу пробежал холодок. Хотя на первый взгляд эти воины казались обычными мужчинами и женщинами, но теперь я заметил у них во рту резцы, длинные и острые, как кинжалы.

И я понял, что это не зубы. Клыки.

На полу перед алтарем я увидел пятно, выжженное черным. Я понял, что передо мной опаленный человеческий контур. Он был распростерт на полу, повторяя позу Спасителя, нависшего над ним, и от него не осталось ничего, кроме пепла. Моя сестра стояла на коленях перед ним, склонив голову, словно в молитве, и пряди темно-синих волос падали ей на лицо, скрывая его.

На алтаре лежала раскрытая книга, а вернее, скульптура, сделанная из того же темного камня. Подойдя ближе, Диор встала рядом со мной, и я увидел, что на левой странице выгравирован знакомый стих – отрывок из пророчества, которому Хлоя научила меня, когда все это только начиналось.

 
Из чаши священной изливается свет,
И верные руки избавят от бед.
Перед святыми давший обет,
Один человек, что вернет небу цвет.
 

Правая страница была похожа на левую, и на ней когда-то была вырезана еще одна строфа. Но ее разбили каким-то страшным ударом, а осколки давным-давно рассыпались в пыль. И все же… на самом краю сквозь трещины еще можно было разобрать буквы.

– Завесу… – Я прищурился, пытаясь разобрать слова. – Что там написано? Темную?

– Тьмы, – прошептала Диор.

Она провела дрожащими пальцами по буквам, произнеся всю фразу вслух:

Завесу тьмы с небес сорвав.

Девушка посмотрела на меня, и глаза у нее вспыхнули и засияли надеждой.

– Правильная книга стоит сотни клинков.

Значит, это и правда он. Ключ к разгадке, за которой мы пришли сюда. Казалось, в пророчестве должна была быть еще одна половина, в которой, возможно, и говорилось, что должна сделать Диор. Но тот, кто это знал, лежал горстью пепла на полу, а саму строфу разбили вдребезги, и ответы, которые мы искали, так и остались вне досягаемости. Диор опустилась на колени, пытаясь собрать воедино крошечные осколки, пытаясь придать всему этому хоть какой-то смысл. Я обвел взглядом барельеф, изображающий враждующих сородичей, армии вампиров, убивающих друг друга. Поднял взгляд на статую Спасителя, так похожую на ту, которая находится в Сан-Мишоне: все, что я сделал, все, чем рисковал, добираясь сюда, теперь колоколом звучало в моей голове.

– Что это, черт возьми, такое, Селин? – спросил я.

Моя сестра все еще стояла на коленях перед кучкой пепла, и голос у нее шипел, переполняясь ненавистью.

– Грех, с-с-слишком чудовищный, чтобы его прос-с-стить.

Диор подняла взгляд от осколков страницы, стиснув зубы.

– Послушай, я знаю, что ты именно этим и занимаешься. Но вся эта твоя загадочная хрень уже порядком поднадоела, Селин.

Моя сестра что-то забормотала, еще ниже склонив голову перед статуей сына Вседержителя и сотворив знак колеса. А когда она встала и повернулась к нам, я с удивлением увидел, что она рыдает – по ее фарфоровой маске катились кровавые слезы, окрашивая бледные щеки в алый цвет.

– Он убил их, Диор.

Шепот Селин дрожал от невероятной ярости, когда она указала на пол. И там, рядом с пеплом, где она стояла на коленях, я увидел слова, написанные старой черной кровью.

 
Это ожидание слишком затянулось.
Это бремя слишком тяжело.
Прости меня, Отец.
 

– Мас-с-стер Дженоа, – прошипела Селин, – лишил жизни своих слуг и лиат, а затем покончил с собой. Совершив величайший грех, он обрек себя на адское пламя, а вместе с ним и тысячи покаявшихся душ.

Диор покачала головой.

– Не понимаю…

– Он не смог вынести этого. Ждать столько лет. Тяжелое бремя.

Селин решительно вздернула подбородок и принялась расхаживать по комнате, заламывая руки и высказывая вслух сумбурные мысли срывающимся голосом:

– Но не бойся, chérie. Дженоа был не единственным оставшимся Эсаной, как я уже говорила. С-с-сама Матерь Марин живет под Дун-Мэргенном, всего в месяце пути отс-с-сюда. Путешествие, без с-с-сомнения, будет опасным, но мы…

– Я имею в виду, что ни хрена не понимаю вот здесь! – заорала Диор, поднимаясь на ноги и указывая на резьбу вокруг нас. – Что, черт возьми, это такое? Что все это значит?

Селин перестала расхаживать по комнате и подняла глаза на Диор.

– У нас-с-с нет ответов на все вопрос-с-сы, chérie.

– В данный момент я удовлетворюсь ответом хотя бы на один!

– Я всего лишь лиат. Мне не указали путь к твоей с-с-судьбе, я не…

– Ой, ну хватит нести чушь! – закричала Диор, наконец-то выйдя из себя. – Ты завела нас хер пойми куда – в тупик, и все, что мы тут видим, – пыль и пепел! И как только зайдет солнце, на нас набросятся Воссы, как черви на труп! К чертям мою судьбу, это моя жизнь! Жизнь Габи! Жизнь Фебы! – Диор шагнула вперед, ее голубые глаза горели яростью. – Мне плевать на то, что ты чего-то там не знаешь! Я хочу услышать, что ты знаешь! Прямо сейчас, черт возьми! Или между нами все кончено, Селин, слышишь?

Моя сестра сердито взглянула на нее, и взгляд ее бескровных глаз был тверд как камень. Диор встретила его стиснув зубы, как человек, рожденный в трущобах. Я удивился этой ее вспышке, ее разочарованию и ярости. Диор было всего семнадцать лет, и за плечами у нее лежало лишь несколько месяцев войны и несколько сотен миль пути. Тем не менее она не побоялась сцепиться лицом к лицу с чудовищем, обладающим силой веков.

Но в итоге, несмотря на всю эту силу, именно Селин опустила взгляд. Моя сестра уставилась на свои пустые руки.

Она опустила голову и вздохнула.

– Мы расскажем вам все, что знаем.