Цитаты из книги «Средний пол»

Этот мистер да Сильва был великим педагогом. Он разговаривал с нами абсолютно серьезно, словно мы, восьмиклассницы, могли открыть нечто такое, о чем

Левти, как всегда стараясь быть полезным, взял на себя сизифов труд поддерживать все эти модернистские поверхности в идеальной чистоте. С тем же упорством, с которым он занимался аористами древнегреческих глаголов – временем столь скучным, что оно определяло действия, которые никогда не смогут быть совершены до конца, – Левти оттирал теперь до блеска окна, запотевшие стекла оранжереи, раздвижные двери и даже световые люки.

своим бизнесом, каждый день словно оставлял в ресторане все большую частичку себя, так что человек, возвращавшийся к нам, все больше напоминал робота, который резал индеек и снимал семейные праздники, но на самом деле как бы отсутствовал.) Поэтому поднятая рука моей матери служит своего рода предупреждением.

В этом жесте также содержится отказ – единственный способ, которым она может отомстить мужу, переставшему обращать на нее внимание. (Мильтон каждый вечер возвращался домой, он не пил и не бегал за юбками, но, поглощен

длинные немецкие конструкции типа «ощущение счастья, сопутствующего катастрофе» или «разочарование от занятия любовью с собственной фантазией». Тогда я показал бы, как «страх смерти, вызываемый стареющими членами семьи», связан с «ненавистью к зеркалам, возникающей в среднем возрасте». Я хотел бы найти определения «горю, связанному с разорением ресторана» и «восторгу, вызванному появлением в комнате мини-бара». Мне никогда не хватало слов для того, чтобы описать свою жизнь, а сейчас, когда я начал эту историю, особенно.

Насколько мне подсказывает опыт, эмоции не могут выражаться одним словом. Я не верю в слова «радость», «печаль» или «сожаление». Возможно, лучшим доказательством патриархальности языка является именно то, что он стремится к упрощению чувств. Я бы хотел иметь в своем распоряжении сложные гибриды

В подтверждение моей личной уверенности в том, что настоящая жизнь никогда не может сравниться с ее описанием, все члены моей семьи в тот период были поглощены перепиской. Майкл Антониу дважды в неделю писал из семинарии своей невесте. Его письма приходили в голубых конвертах с профилем патриарха Вениамина в верхнем левом углу и с женским аккуратным почерком на вложенной внутрь канцелярской бумаге. «Скорее всего, после окончания ординатуры меня пошлют в Грецию. После ухода нацистов там предстоит много чего сделать».

Единственным утешением оставалось радио. Теперь она не снимала наушники ни в кровати, ни в ванной. Летом выходила с ними на улицу и усаживалась под вишней. Наполняя голову музыкой, она сбегала от собственного тела.

Путешественники везли с собой всевозможные пряности, засахаренные фрукты, консервированные сардины, осьминогов в винном соусе и бараньи ноги с чесноком. В те времена национальность можно было определить по запаху. Лежа на спине с закрытыми глазами, Дездемона отчетливо ощущала луковый запах венгерки справа от себя и запах сырого мяса, исходивший от армянки слева.

Моя бабка сощурилась в сумеречном свете и увидела, что ее кофта совершенно очевидно ходит ходуном, и тут, осознав происходящий в ней переворот, Дездемона и превратилась – на всю оставшуюся жизнь – в глубоко больного человека, заключенного в абсолютно здоровое тело. Не в силах поверить в собственную выносливость, несмотря на то, что сердце уже успокоилось, она ушла с плантации и в последний раз оглядела тот мир, с которым ей предстояло проститься на следующие пятьдесят восемь лет.