Donna Everhart

THE ROAD TO BITTERSWEET

Copyright © Donna Everhart, 2018

© Н. А. Вуль, перевод, 2025

© Издание на русском языке, оформление.

ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2025

Издательство Иностранка®

* * *

Посвящается моим детям – Джастину и Брук

Глава 1

Стамперс-Крик, Северная Каролина, 1940

Всякий раз, слушая рассказы мамы о том, как мы появились на свет, я неизменно волей-неволей обращаюсь в своих мыслях к Лейси. Имя само по себе уже наводит на мысли о том, что его обладательница существо нежное, хрупкое и не шибко приспособленное к суровой жизни в здешних реалиях. Ручки и ножки у Лейси совсем как веточки одной из ив, что в изобилии растут вдоль берега нашей реки Такасиги, а сама она изящная, словно фарфоровая чашечка из маминого сервиза. Смотришь на Лейси и думаешь: «И как только она могла тут оказаться?» Мама говорит, что это ее кровь, мол, Лейси уродилась такая в нашу бабушку Дэвон Уоллис. Волосы ее сверкают, словно закатное солнце в Аппалачах, переливаясь золотисто-рыжим цветом, а кончик носа усыпан горсточкой веснушек. Взгляд огромных зеленых глаз – загадочный, отчего начинаешь ломать голову, а о чем же думает их обладательница. Что там у Лейси на уме, нам знать не суждено, потому что она немая.

История появления Лейси на свет полна драматизма. По словам мамы, когда она родилась, пуповина завязалась вокруг нее настоящим узлом, который во время схваток еще вдобавок и хорошенько затянулся. Одним словом, когда Лейси показалась на свет Божий, она была цвета спелой черники. Короче, она была вялой, тихой, ни тебе криков, ни тебе визгов, как было в моем случае.

В общем, так себя нормальные здоровые новорожденные не ведут. Повитуха, которая пришла помогать матери во время родов, хлопнула мою сестру по попе, но Лейси не издала ни звука. Повитуха стала крутить ее в руках, сперва головой вверх, потом наоборот, и, наконец, по словам мамы, бедная Лейси, возмущенная столь бесцеремонным обращением, издала тихонький, еле слышный писк, и тут же снова умолкла. Она дышала, моргала, постепенно приобретая нормальный розовый цвет, но при этом не издавала ни звука. Мама уверяет, что окромя этого тихого писка она за всю ее жизнь больше ничего от Лейси не слышала.

– Ну и ну, – покачала головой повитуха. – Ребенок вообще-то должен криком заходиться.

Надо сказать, что потом именно она и принимала роды у мамы четырнадцать лет назад, когда я появлялась на свет. Когда я родилась, повитуха взглянула на мою мать и спросила ее:

– И как же ты ее собираешься назвать?

– Уоллис Энн.

Повитуха снова посмотрела на мать, всем своим видом демонстрируя свое неодобрительное отношение к выбору имени.

– Такое имя больше пацану подойдет. Ты так не считаешь?

– Края у нас суровые, так что имена должны быть соответствующими.

Папа, узнав о решении мамы, его одобрил, сказав, что имя мне очень подходит.

– Ну и слава Богу, – облегченно вздохнула мама.

Когда мама еще носила меня под сердцем, я постоянно крутилась и пиналась в ее утробе, видимо, стараясь устроиться поудобнее. Лейси же практически не шевелилась, словно заранее желая показать, какой у нее будет характер. Малышкой я могла проявить своенравие, когда мама меня ласкала, и оттолкнуть ее руки. Когда она меня кормила, я вцеплялась в нее клещом, а когда отнимали от груди, орала так, словно меня искусал целый пчелиный рой. Лейси никогда не плакала. По сей день она напоминает мне еле слышный шепот, или тень, которая, когда стоит переменная облачность, то появляется, то исчезает, уступая место солнечным лучам. Лейси меня старше на два года, но я уже умею многое из того, чему никогда не научится она. Она никогда не будет читать. Или писать. Или решать задачки по математике. Я пыталась ее всему этому научить – просто из интереса: получится у меня или нет. Порой мне кажется, что она меня слушает, и потому я не сдаюсь и продолжаю делиться с ней знаниями, читаю ей то, что читаю сама, и говорю с ней так, словно она может мне ответить. По правде говоря, львиную долю времени я провожу в размышлениях, гадая, о чем она думает.

Мама год назад возила ее к доктору Стюарту, и он сказал на этот счет следующее:

– Ни о чем таком особом она не думает. Ее сознание оживает только с музыкой. Должен признать, что в музыке она проявляет удивительный талант. В медицине известны случаи, когда умственно дефективные люди проявляют весьма незаурядные способности в какой-то узкой области. Увы, миссис Стампер, мне очень жаль, но ваша дочь никогда не будет нормальной. Ей под силу взаимодействовать только с музыкой.

Услышав словосочетание «умственно дефективные люди», мама поджала губы.

Выйдя из кабинета, она прошептала мне:

– Сам он дефективный. Ладно. Главное, у нее есть ее музыка, так?

Она была права. Несмотря на немоту, Лейси умела играть на любых музыкальных инструментах, которые только попадали ей в руки, будь то скрипка, банджо или цимбалы. При этом ее никто никогда этому не учил. Это открылось неожиданно, когда ей было шесть. В те времена мама с папой выступали с песнями. Куда их только не приглашали: в церкви, на ярмарки, на свадьбы, похороны, пикники. Так вот, в один прекрасный день они пели в церкви, а меня с Лейси посадили на первый ряд, чтоб мы были у них на виду. Устроившись рядом с сестрой, я заметила, как она не сводит глаз с одной дамы, которая играла на пианино. Взгляд Лейси был прикован к ее пальцам. Она словно окоченела, и я почувствовала, что у нее участилось дыхание.

После того как мама с папой допели, все вышли во двор, чтобы перекусить. Пока все раскладывали по тарелкам жареную курицу, салат, булочки и пироги, за Лейси, естественно, никто не следил. Мама с папой о чем-то беседовали с пастором. В этот момент я услышала музыку, доносившуюся из церкви. Именно я первой и увидела сестру за пианино. У нее не хватило силенок придвинуть к инструменту тяжелую деревянную скамейку, и потому она играла стоя самую последнюю песню, которую исполняла пианистка, – «Когда придут святые».

Я застыла на месте, зачарованно глядя, как ее крошечные пальчики порхают над клавишами. Так нас и застали мама с папой. Тогда-то они и узнали, что Лейси у нас особенная.

Это событие получило название «Случай с пианино». После него Лейси достаточно быстро научилась играть целую кучу песен и мелодий. Иногда папа играл на банджо или скрипке, а Лейси за ним наблюдала. Когда отец отдавал ей инструмент, она тут же безошибочно воспроизводила мелодию. Мама и папа дошли до того, что даже стали выступать с Лейси – они начинали петь, а сестра подхватывала и аккомпанировала им. Я оставалась сидеть одна, и очень хорошо помню, как сильно мне это не нравилось. Лейси тоже не нравилось, когда нас с ней разлучали. Она запросто могла прерваться в середине песни и уставиться на меня. Просто брала и переставала играть, и мы таращились друг на друга. После того как пару раз такое произошло, мама велела мне стоять рядом с Лейси.

– Встань рядом с сестрой, – прошептала мне она. – Ты ведь знаешь слова, ну так подпевай.

Мысль о том, что на меня будут с ожиданием пялиться люди, вызвала приступ ужаса. Однако в один прекрасный день внутри меня словно что-то щелкнуло, и я начала петь. Народ показывал на меня пальцем и улыбался. Это меня приободрило, и с каждым разом я вела себя все бойчее, чуть приседая и подергивая платьицем из мешковины из стороны в сторону. Мы быстро приобрели популярность, нас стали много куда приглашать, и через некоторое время папа решил, что у нашего коллектива должно быть имя, и начал представлять нас как «Семейку Стампер». А еще ему повезло с работой – он трудился на лесопилке в Калоуи, в «Эвегрин сомил компани». Скопив денег, он купил старый грузовичок «форд» с широким кузовом. На нем мы разъезжали по окрестностям. Куда нас только не звали веселить народ!

Я полагаю, именно так мы и стали известны в о́круге Джексон. Ну и еще людям всегда было интересно посмотреть на Лейси. Мне кажется, нас приглашали только потому, что они слышали о ней и думали, что на нее снизошел Святой Дух. Я давно уже привыкла к сестре и считала то, что она делает, вполне естественным, поэтому мне не нравилось, когда люди прикасались к ней или просили, чтобы она дотронулась до них. Она не понимала, чем вызвано такое внимание, и пугалась. Порой меня охватывало желание уволочь ее подальше от людей, от тянущихся к ней рук и любопытных взглядов. После того как три года назад родился наш братик Сеф, все чаще и чаще следить за Лейси поручали именно мне. О ней всегда думали в первую очередь, потому что она, в отличие от меня, уж такая, какая есть, и с этим ничего поделать нельзя.

* * *

Впереди – бугрящиеся темные тучи, напоминающие кипящую воду в кастрюле. Я чувствую босыми ногами, как дрожит пол от раскатов грома. По крыше изо всех сил барабанит дождь. Звук напоминает доносящийся издалека перестук колес поезда. Леса окутаны белесым непроницаемым туманом. Две недели назад из-за схожего ливня Стамперс-Крик вышла из берегов, а поднявшийся при этом ураганный ветер валил мощные деревья, словно сухую траву. Я до сих пор после этого не могла прийти в себя. Столько трудов, и все впустую.

Лейси сидела в углу на стуле. На коленях у нее лежали цимбалы. Сестра раз за разом играла песенку про Сэлли. Сеф хлопал меня по руке, требуя внимания. Я взяла его на руки и, подойдя к окну, кинула взгляд на бурлящий темный поток Стамперс-Крик. Вода в реке изрядно поднялась и уже вплотную подступила к ивам, которые мама много лет назад посадила у берега.

Я кинула косой взгляд на амбар, курятник и свинарник, прикидывая расстояние до реки. Затем опустила взор, чтобы пощекотать животик Сефу, который принялся ерзать, силясь вырваться. Братик так смеялся, что аж покраснел, а на голубых, как яйца дрозда, глазах выступили слезы. Потом я услышала звуки тяжелых шагов, донесшихся с крыльца, и поняла, что папа вернулся с работы пораньше. Отпустив Сефа, я открыла папе дверь. Выглядел он так, словно искупался прямо в одежде. Сняв шляпу, он повесил ее на крючок. Вода с бороды капала ему на рубашку.

– Отпустили пораньше, – пояснил он, посмотрев на меня. – Как в такую погоду деревья валить?

Он потрепал Сефа по голове и посмотрел на маму, которая как раз доставала из духовки пирог на мой день рождения. Отец поставил корзинку с обедом на стол, и когда я ее открыла, то обнаружила, что большая часть еды осталась нетронутой. В корзине все еще лежали куски жареной свинины, булочки и сливовый джем. Одну из булочек я отдала Сефу, и он тут же запихал ее в рот.

– Льет как из ведра, – сказал папа маме, когда та протянула ему полотенце, чтобы он вытер лицо.

– А что тут поделать? – ответила мама. – Может, когда и перестанет. На все воля Божья.

– Уровень воды в Такасиги из-за прошлых дождей все еще высокий. Никто уже не помнит, когда там было столько воды. Вдобавок, говорят, еще один ураган на подходе.

Мама подошла к окну на кухне и посмотрела на двор, засаженный геранью, рудбекией и гортензией. Она любила подходить к самому краю леса, где заросли горного лавра вплотную подступали к ее любимым снежным деревьям, которые мама называла «дедовской бородой».

Она ухаживала за цветами, как и за всем остальным, с трепетом и любовью, но при этом повторяла, что гордиться результатом своих трудов – это грех, поскольку красота – это Божьих рук дело, а мы эту красоту только пестуем и заботимся о ней. При этом она не могла скрыть удовольствия, когда гости начинали восхищаться плодами ее усилий. От похвал мама заливалась краской. Ей было под силу выходить самый чахлый росток.

Папа продолжил изрекать мрачные пророчества о наводнении, но несмотря на это мама оставалась спокойной, будто ее супруг рассуждал о том, в какой цвет выкрасить спальню. Мама задумала это уже достаточно давно, поскольку ей надоело, что стены залеплены обложками журналов и титульными листами газет. Мама задумчиво провела рукой по грубой поверхности столешницы, раздумывая над словами папы. Возможно, ей удавалось сохранять хладнокровие, потому что ей уже довелось пережить наводнение 1916 года, унесшее жизни восьмидесяти человек.

Папа подошел к тому самому окну, возле которого совсем недавно стояла я, а мама повернулась ко мне и сказала:

– Уоллис Энн, ступай и начинай готовить ужин. Пусть Лейси нарежет зелень.

– Слушаюсь, мэм, – ответила я и взяла листья горчицы в светло-желтой миске, с которыми возилась мама. Музыка в соседней комнате смолкла. Раздался скрип половиц. Ко мне подошла Лейси и потянулась мягкими нежными пальчиками к моим пальцам. Я подумала о том, как папа строил наш дом. Как шкурил бревна, как их обтесывал, как стучал топором, складывая сруб. Все в нашем доме, до самого последнего вбитого гвоздя, было делом его рук.

– Держи, – сказала я и всучила Лейси миску.

Она подошла к кухонному столу, присела и взялась за нож. Я тоже без дела не сидела. Сперва подбросила в печку дрова, потом нарезала свинину и поставила вариться кастрюлю бобов. Мама стала жарить мясо, а я взяла муки, чтоб приготовить еще булочек, уже привычно смешивая с ней жир. Я этих булочек столько за свои четырнадцать лет наготовила, что могу делать это хоть с завязанными глазами. Через час ужин был готов, и мы принялись за еду. Никто не стал обращать внимания, что за стол мы сели слишком рано, а мама все подкладывала и подкладывала в наши тарелки добавку.

– Все должны хорошенько поесть, – настойчиво повторяла она.