– У нас достаточно опыта прибрежной работы, чтобы верно рассчитать безопасное расстояние, – хмуро ответил я.

– Понятно, – ответил муниципал и представился: – Урман Синх. Мне поручили отреагировать на присланное в мэрию заявление. Кто из вас его автор? Вы? – он глянул на меня.

Опытный. Хотя что удивительного? Должность обязывает разбираться в людях. Я кивнул.

– Замечательно. Писать не устали?

– Нет, – ответил я жестко, но без тени хамства.

Нам нельзя было с ним ссориться. Нам вообще ни с кем нельзя было ссориться. Нам надо было научиться тому, чего никто из нас не умел – целовать в задницу тех, от кого может зависеть успех задуманного мной предприятия. Лично для меня это всегда оказывалось более сложной задачей, чем погружение на триста метров в океан, кишащий биотехнологическими чудовищами.

– Это хорошо, что не устали, – так же спокойно продолжил Урман. – Потому, что после сегодняшней эээ…

– Операции, – помог ему Алекс.

– Да. После сегодняшней операции вам необходимо будет предоставить очень подробный отчет. Я буду писать свой.

– А в чем смысл? – все же разозлился я. – Результат нашей работы будет виден сразу. Я предлагал свою помощь в решении градостроительных проблем муниципалитета…

– Я читал все ваши письма, – скривился инспектор.

– У нас действительно есть проблемы. Город растет, но он зажат между скальной грядой на востоке и океаном на западе.

– А продолжать строить на юг и на север вы тоже больше не можете, – кивнул я. – И так инфраструктура до предела растянута.

– Верно.

– Вам нужна прибрежная зона и я это знаю, – я вбивал слова, как гвозди из монтажного пистолета. – Больше того, я могу обеспечить вам безопасное строительство вплотную к океану. Ну, не вплотную, однако дома смогут стоять в полукилометре от береговой черты. При этом в отвоеванной нами зоне будут летать гравилеты без риска быть сбитыми.

– Проще говоря, – усмехнулся Урман, – вы намерены каким-то образом уничтожить донную ракетную платформу, выросшую в тридцати километрах от кромки прибоя?

– Да, – кивнул я. – И возникшую вокруг нее биотехнологическую инфраструктуру.

– А вам какой от этого прок?

– Хочу получить официальный муниципальный заказ на расчистку прибрежной акватории.

– Ну, это по крайней мере понятно, – со скучающим видом кивнул инспектор. – Ну что же, я готов посмотреть, что выйдет из вашей затеи. Если позволите, я произведу съемку вашего снаряжения.

– Мы вас для того и пригласили, чтобы вы произвели частичный анализ наших возможностей.

Инспектор достал из вездехода громоздкий рекордер и принялся снимать нас и содержимое ящиков в разных ракурсах. Мне эта затея казалась совершенно бессмысленной, поскольку на экране что муляжи, что работающая техника выглядят совершенно одинаково. Но хочет, пусть снимает. Главное ничему не мешает.

Однако съемкой дело не ограничилось. Инспектор потребовал на камеру объяснить устройство гарпунного карабина и его тактико-технические данные, чем немного меня удивил. Уж не думал я, что дело пойдет дальше обычных формальностей.

Затем Урмана заинтересовали гидрокостюмы. Он отснял мои объяснения их устройства, а потом, естественным образом, пришлось рассказать и о грибковом дыхании. Инспектор не поверил.

– Ну что же… – усмехнувшись, сказал я. – Нет ничего проще, чем продемонстрировать его в действии.

Алекс достал инъектор, снаряженный грибковым препаратом. Это был мутант дрожжевого штамма, и он позволял нам нырять на такие глубины, какие дайверам даже не снились.

Попав в вены, грибок быстро размножался и начинал питаться содержащемся в крови сахаром, активно поглощая углекислоту и выделяя при этом молекулярный кислород, разносимый гемоглобином по тканям всего организма.

Это не могло полностью заменить легочное дыхание, поэтому, при увеличении нагрузок, кислорода становилось маловато, я это много раз на себе ощущал. Но зато такое «грибковое» дыхание позволяло полностью избавиться от кессонной болезни при всплытии и значительно повысить глубину погружения.

Кессонная болезнь возникает при дыхании воздухом, то есть смесью азота и кислорода. Кислород усваивается организмом, а азот нет. И он активно растворяется в крови под высоким давлением. Потом, при всплытии, давление падает и кровь вскипает от выделяющегося азота, как шампанское в откупоренной бутылке. Это смерть. Тяжелая смерть от закупорки кровеносных сосудов.

Поэтому для дайверов погружение на глубины свыше тридцати метров связано с продолжительными остановками на всплытии по декомпрессионной таблице для постепенного освобождения от избытков азота.

Казалось бы, можно дышать чистым кислородом, но с этим тоже возникают не малые сложности. На глубине его приходится подавать под высоким давлением, иначе грудная клетка под натиском воды попросту не сможет отработать движение вдоха. А кислород под высоким давлением – штука страшная. Он вызывает тяжелое отравление, приобретая свойства озона, и в буквальном смысле выжигает легкие, поэтому с ним тоже не разгонишься. Глубже сотни метров не нырнешь. А нам надо было глубже, намного глубже.

На глазах изумленного инспектора мы с Алексом съели по четыре куска сахара, а затем впрыснули в вены культуру грибка. Чуждая микрофлора тут же начала работать, я это ощутил по нарушению дыхания и пульса.

Состояние возникло парадоксальное, как всегда после приема грибка. Вместо блокировки дыхательного рефлекса легкие стали работать часто, а сердце, наоборот, с огромным усилием, словно кровь стала тяжелой, как ртуть. Полная иллюзия, что вот-вот задохнешься. Тут же запаниковал мозг, а кожа стала холодной из-за спазма периферийных сосудов.

Но это лишь первые секунд тридцать. После усовершенствования грибковой культуры выход кислорода чуть увеличился. Но главное, что новый грибок сам выделял стимуляторы сердечной активности. Поэтому секунд через тридцать сердце забилось ровно, уровень углекислого газа в крови упал до минимума, а дыхательный рефлекс полностью блокировался. В голове еще шумело, но я по опыту знал, что это не на долго.

Острый приступ паранойи тоже отступил, как темнота с началом рассвета.

– Порядок, – произнес я.

Говорить было трудно. При отсутствии дыхательного рефлекса приходилось с большим усилием заставлять себя вбирать воздух.

Алекса накрыло сильнее, но тоже начало отпускать. Он перестал дрожать, вытер со лба испарину, а его губы утратили мертвенно-синий цвет. Здоровяк, а всегда переживал начало активной работы грибка тяжелее меня.

Инспектор глядел на нас молча.

– И что? – осторожно спросил он.

Вместо ответа я вплотную приблизил лицо к зеркально-гладкому обтекателю гравилета. Пришлось не дыша простоять минут десять, прежде чем по физиономии Урмана стало понятно, что до канцелярской крысы дошло. От дыхания блестящая поверхность запотевает матовым пятном, тут она оставалась чистой и гладкой. Я не дышал.

– Можно получить этот препарат на анализ? – спросил инспектор таким тоном, словно разговаривал с восставшим из гроба покойником.

Удалось нам его пронять. Явная победа.

– Это наша коммерческая тайна, – холодно отказал я.

– Как знаете, – сжав губы, ответил он.

Чтобы сгладить неловкость ситуации, Урман принялся внимательно изучать специально для него написанный план операции. Усмехнулся, осилив последнюю страницу.

– Это чушь, – спокойно заявил он. – Если бы все было так просто, биотехов в океане давно уже не осталось бы.

– Просто лишь на бумаге, – ответил я, чувствуя недоброе.

– Знаете, Андрей… – Его тон сделался отеческим. – У меня уже в печенках сидят шарлатаны и прожектеры вроде вас. Все хотят гранты, государственные заказы, а по большому счету просто денег. Получат транш, спустят его на такие вот… штучки. А потом поди спроси с них. Не получилось, мол, и взятки, мол, гладки. Да, признаю, вы меня поразили этим грибковым дыханием, как вы его называете. Но этого мало.

– Мы уже работали в океане! – не сдержался я.

– Правда? Очень рад за вас. Вот только с трудом верится. Вы тут написали, что пройдете до побережья по руслу реки, мол, в пресной воде биотехи не водятся. Тут вы правы, не водятся. А дальше? Как вы собираетесь преодолеть расстояние в тридцать километров от берега?

– На гравилете, – честно ответил я.

– Чушь. Вы просто психи или зачем-то морочите муниципалитету головы. И в мои обязанности входит вас разоблачить. Я понятно выражаюсь?

– А что вам стоит просто отследить наше перемещение и убедиться, что мы побывали там и выполнили работу? Вас не для этого прислали?

– Меня тошнит от всего этого, – устало ответил он. – От маньяков, требующих деньги на изучение торсионных полей, от безумных химиков, пытающихся создать лекарства от неизлечимых болезней. И от вас меня тоже тошнит. Это честно. Я не верю в успех одиночек там, где оказалась бессильной мощь государств. И меня, как вы выразились, прислали не чтобы я уши развесил, а чтобы наикратчайшим путем вывел вас на чистую воду. Коммерческая тайна, говорите? Да кому она к дьяволу нужна, ваша тайна? Какой дурак полезет в океан с голой, извините задницей? Лезьте сами, если хотите.

Он достал из кармана два навигационных «клопа» и, не скрывая брезгливости, прикрепил их к каркасам гидрокостюмов.

– Я отслежу ваше перемещение. Вы этого хотели? Все, свою миссию считаю законченной. И жду вашего отчета после выполнения… операции.

– Можно приступать? – с легкой иронией спросил я.

– Да, приступайте, – ответил он, не моргнув глазом. – А мне позвольте откланяться.

Он развернулся и направился к вездеходу. А меня натурально заколотило от злости. Крыса. Самая настоящая канцелярская крыса, которой плевать хотелось на все, кроме собственной задницы.

– Не кипятись, – посоветовал Алекс. – Ты же знаешь, что мы отработаем. Отработаем и докажем таким вот уродам, что действовать умеем лучше, чем бумажки писать.

– Может надо было ему грибок на анализ? – вздохнул я. – Да и спектакль мы кажется зря устроили. Может надо было ему предоставить настоящий план?

– Перетопчутся. Кажется мы вообще не верную тактику выбрали.

– В чем?

– Не надо перед ними пресмыкаться. Роднее будут. Мы им нужны. И никуда они не денутся. Поморщат носом, повыделываются, но все равно обратятся к нам. Больше ведь не к кому.

– Противно, – пожал я плечами, глядя на отъезжающий вездеход.

– Наплюй. Не стоит тратить силы на пустые эмоции. Я бы лучше поохотился.

– Впустую?

– Теперь не впустую, – улыбнулся он. – У нас маячки на каркасах. Докажем этим уродам, что мы можем удалиться от берега на три десятка километров. И пусть потом утираются.

Он был прав. Кое-чего мы сегодня все же добились. А раз так, надо развивать успех.

Тактические ракетные платформы жили на шельфах, на глубинах до семисот метров, имели радиус ракетного поражения до тридцати пяти километров и активно атаковали цели на берегу, а так же баллистические лайнеры на посадочных траекториях и гравилеты, подлетевшие близко к берегу.

Именно платформы, самые совершенные из биотехнологических тварей, представляли наибольшую угрозу повседневному существованию человечества. Ведь они могли убивать даже за пределами океана.

Этих чудищ мой отец, начавший составлять самый первый Каталог, называл почему-то женскими именами. «Эльза», «Регина» и «Катрин». Мы приняли эту классификацию в память о нем, а иногда просто заменяли имена начальными буквами, добавляя цифровой код по числу имеющихся ракетных шахт.

Именно с «Региной» нам предстояло сегодня сразиться. Точнее не с ней самой. Ведь «Регина» по сути, являлась существом беззащитным. Она умела только выращивать в шахтах, как в матках, ракеты. И отправлять их в цель. Ну и средства обнаружения у нее были развитые, как у всех платформ.

Сразиться же нам предстояло с боевым охранением, с мощной инфраструктурой платформы. С торпедами и минами, защищавшими подступы к ней со всех сторон.

Эта платформа контролировала местную акваторию еще до появления в городе нашей команды. Но руки у нас, пока был подводный корабль, к сожалению, до нее не дошли. Хотя, может быть, не дошли они тогда к счастью, поскольку теперь можно было не только ее уничтожить, но и продемонстрировать инспектору нашу мощь.

Для этой задачи притаившаяся на шельфовом дне «Р-4» была на редкость удобной целью, хотя сложно назвать удобной целью любую донную пусковую платформу. Но эту мы уже изучили, знали ее повадки, цикл созревания ракет, на какие раздражители она реагировала больше, какие чаще всего игнорировала.

И структуру ее боевого охранения нам тоже отчасти удалось изучить, пока в нашем распоряжении находился подводный корабль. Грозный реактивный батиплан «Коча», названный так в память о моем погибшем товарище. Располагая картой боевого охранения, мы с Алексом разработали план действий, который теперь были полны решимости претворить в жизнь.

Инспектор уехал, и мы начали работать не на показуху, а на себя. Быстро, четко, слажено, как на тренировках. В первую очередь привели в боеготовность весь арсенал, потому что потом будет не до того.

– Грей турбины! – сказал я Алексу, а сам полез под днище гравилета.

Там пряталось то, что мы не показали инспектору, главный козырь нашего настоящего плана. Под крышками нижнего погрузочного люка пряталась глубинная бомба мощностью примерно в четыре тонны нитрожира.

Только начинена она была куда более слабой, но куда более безопасной в использовании морской смесью, древней взрывчаткой на основе тринитротолуола. Поэтому весила она изрядно. Фактически это был максимальный вес, какой мы смогли взять на борт.

Хотелось бы больше, но нельзя было привлекать внимание полиции использованием слишком мощного гравилета. Патрули не часто выдвигаются так близко к океану, но у меня не было права ставить операцию в зависимость от дурацкой случайности.

По моим подсчетам мощности бомбы должно хватить для выполнения второй части плана. А дальше… Дальше уже будет работать не техника, а человеческий фактор.

Я открыл створки люка и внимательно осмотрел бомбу, проверил разъемы сбрасывателей и напряжение на клеммах питания. Потому что если бомба вдруг не сработает… Все, надо выкинуть из головы негатив. Он не помогает работать.

Я забрался в гравилет и уселся рядом с Алексом на пассажирское кресло. С каркасом за спиной сидеть было не очень удобно, поэтому пришлось сильно отклонить назад спинку.

– Трогаем? – покосился на меня напарник, стиснув рукоять управления.

– Авось пронесет… – сказал я по-русски.

– Что? – не понял Алекс.

– Это древнее заклинание моих предков. На удачу. Давай.

Он очень аккуратно оторвал машину от земли и на минимальной высоте повел к реке. Подниматься выше даже на пять метров было нельзя. Тут еще можно, с учетом шторма, а вот дальше уже никак.

В плане мы написали, что пойдем по руслу реки до полосы прибоя. Но инспектор нас неверно понял. Мы не собирались делать этого вплавь. Вплавь нам не преодолеть тридцати километров, тут он прав. Но и я не обманул его когда сказал, что мы это сделаем на гравилете.

– Там камни, осторожно! – Я вытянул шею и неотрывно смотрел вперед.

– Помолчи… – ответил Алекс.

У него костяшки пальцев на рукояти побелели от напряжения, а гравилет уверенно продвигался к реке по сложной траектории, огибая скальные выступы.

Тут нельзя было спешить, я понимал. Биотехи отслеживают цели по ряду параметров, среди которых размер, скорость, и прочие характеристики. Двигаясь среди скал на малой скорости мы мало отличались от камней и сливались с кронами шумящих над головой деревьев. К тому же шторм. В шторм твари немного теряют чутье.

Достигнув реки, Алекс снизил машину до самой воды, временами касаясь ее полозьями шасси, и взял курс на океан.

Теперь, когда нас засекут сторожевые торпеды прибрежной зоны, мы для них будем мало отличаться от плывущего тростникового островка, каких не мало вместе с нами двигалось между заросшими берегами. И средства обнаружения самой платформы тоже не должны были на нас отреагировать, потому что мы двигались так низко, как только могли.

В свое время мы провели серию очень опасных экспериментов чтобы эмпирическим образом вычислить дыры в оборонной системе биотехов. Но оно того стоило. Так уж мир устроен, что сколь бы ни была велика мощь, всегда найдется крошечная лазейка.

А вот человечество, как вид, не могло себе позволить прощупывать океан так, как это делали мы. Ему, человечеству, оказалось проще обождать пару сотен лет, пока биотехи сами передохнут от старости. Куда ему спешить? У него впереди вечность…

Напарник старался использовать подходящее для нас направление ветра и запускал турбины на малую мощность только когда река делала повороты. Ураган сам нас сносил к полосе прибоя. Не даром я так взбодрился, когда услышал прогноз.

Мы двигались над водой посередине реки. Вскоре лес сделался ниже, заросли тростника по берегам кончились и потянулись широкие песчаные пляжи, кишащие сильно расплодившимися тут крокодилами.

Древние рептилии, похожие на корявые бурые бревна, неподвижно лежали на белоснежном песке и не обращали на проплывающий гравилет никакого внимания. У них тоже были свои приоритеты, но вот окажись мы в воде, сразу бы заняли нишу в пищевой пирамиде здешней фауны.

Океан неумолимо приближался, сквозь свист ветра уже отчетливо слышался шум прибоя. Я старался держать тело расслабленным, но рефлексы брали свое. Сердце забилось чаще, а по затылку начал гулять предательский холодок.

Это все было ни к чему, так как ускорение метаболизма неизбежно приводит к увеличению потребления кислорода, а его грибок и так выделял ограниченное количество. Причем сказалось оно быстро, почти сразу зашумело в голове, что являлось первым признаком легкого удушья.

Тут же сработал дыхательный рефлекс и я непроизвольно сделал несколько вдохов. Легкие провентилировались и все успокоилось. На воздухе проблема решалась легко. А вот под водой было бы тяжко. Там нервничать нельзя вовсе. И перенапрягаться нельзя. Там не продышишься воздухом, если что.

– Волнуешься? – покосился на меня Алекс.

Он тоже дышал, я видел, как вздымалась грудная клетка под гидрокостюмом.

– Есть немного. Лучше отнервничать на воздухе.

Напарник улыбнулся.

Русло реки расширилось и мы увидели впереди пенную полосу прибоя. Отступать было некуда. Попутный ветер подталкивал нас в сторону цели и вскоре, когда кончилось русло реки и мы вырвались на оперативный простор.

Ветер дул с такой силой, что отпала всякая необходимость включать турбины. А без них обнаружить нас было сложно. Особенно в шторм.

За полчаса мы отдалились от берега километров на десять.

Шторм крепчал, волны вздымались такие, что иногда задевали пеной полозья машины. Тогда нас ощутимо встряхивало, но подниматься выше было нельзя.

Гравилет крутило и болтало, Алекс давно оставил попытки хоть как-то стабилизировать его в пространстве рулями. Это все равно не имело смысла. Но от постоянного вращения и болтанки меня уже ощутимо подташнивало.

Зато организм окончательно адаптировался к действию грибка и прекратил панику на уровне рефлексов. Мы еще съели сахар, хотя трудно было заставить себя принять в пищу хоть что-то. Даже тающие во рту кусочки.