Так появились брезды-великаны, брезды-плюгавые, брезды-белые и брезды-короткие. Народцы получились разные, но роднили их бороды – большие квадратные бороды, которые произрастали на их подбородках и за которыми любой брезд ухаживал не хуже, а то и лучше, нежели чем за собственным боевым груххом. Носили они и усы, при этом усы своими концами должны были ложиться на грудь ровно до начала живота. Брезды завивали усы в особые косички и по ним определяли ранги и чины.

Во Владии почти все мужчины, за исключением людомаров, грирников и эвров, носили бороды. Эвры ее брили, а у людомаров и грирников она просто не росла. У холкунов была короткая, шириной с два пальца поросль, которую прилежно завивали в аккуратные кудряшки (усов холкуны не носили); пасмасы носили все: и усы, и бороды, но содержали их в таком беспорядке, что даже появилась присказка «дело, запутанное, как борода пасмаса»; саарары носили длинные усы, а бороды их были прикрыты богато вышитыми мешочками, которые привязывались к голове; реотвы носили короткие усы и очень короткие бороды.

Брезд, занимавший почетное место во главе пиршества прозывался на Синих Равнинах Глыбыром. Он происходил из породы брездов-великанов, был не менее восьми локтей ростом, четырех локтей в плечах и с такими мощными и длинными руками, какими можно было без труда валить деревья. Этим он, кстати, занимался многие годы до тех пор, пока его не выбрали боором – правителем брездов, но прошлое оставалось в его прозвище – Древолом.

Мало кто бы смог сказать, глядя на него, сидящего во главе пиршества, что он очень не доволен собой. Между тем, это было именно так. Глыбыр в который раз давал себе клятву не напиваться до «остановки глаз», и в который раз ее нарушал. Ему очень не нравилось то состояние, в которое он всегда впадал, когда перепивал. Его глаза, вдруг, становились очень тяжелыми. Такими тяжелыми, словно бы это были не глаза, а пни столетних сизых дубов, которыми очень славилась местность вокруг замка.

Вот и теперь, перепив, он сидел и хмуро смотрел на луну. Ему совершенно не хотелось на нее смотреть, но именно на ней его взгляд вошел в цикл «остановки глаз».

– Шта-а мне эта луна? – медленно перемалывал он языком свои мысли. – Пляшут. Туда надо смотреть.

Он еще и потому не любил это состояние, что становился чрезвычайным остолопом. Именно так он себя и называл. Называл, не обижаясь, ибо всегда считал себя не очень умным. Иногда, ему казалось, что именно за это его и выбрали боором, хотя это было не так. Его выбрали за честность и удивительную неподатливость неге власти. Вот уже пять снегов прошло с тех пор, как он въехал в главную башню Боорбрезда – главного замка брездов, но так и не стал до конца королем. Ему были чужды спесь и капризы; как и прежде, он любил есть простую еду и говорил с поддаными, как с равными.

– Шта-а ты на меня… меня вылупила-а-ась? – просил он луну, и тут же внутренний голос сказал ему: «П…п…перестань говорить на луну!» Он усмехнулся, не перестану. – Шта-а ты вылезла? Брысь вон!

Он не заметил, как раздавил рукой деревянную кружку. Вино из нее бурным потоком устремилось до его локтя, а с него водопадом опало на ляжки и пол.

– Мокро, – донес он сам до себя и разозлился. – А ну-у, пусти меня! – пробурчал он луне с трудом поднимаясь.

Он не ожидал, но луна напоследок лучом из-за кромки окна так приложила его между глаз, что он потерял равновесие и груздем повалился на пол к еще нескольким десяткам таких же, как он сраженных наповал.

Ни он, ни кто другой кроме стражи не услышали в тот момент, что в ворота замка глухо постучали.

***

Замок Боорбрезд возвышался над Немой лощиной подобно скале. Боорбрезд был первым местом, где поселились брезды много веков назад. Они не зря выбрали это место для своего проживания. Немая лощина по праву носила свое имя. Редки были случаи, когда ее можно было без труда разглядеть полностью. Даже в самый яркий солнечный день по дну лощины стелился туман.

Только истинные брезды находили это место милым их сердцу. Почти все они считали его живописным. Все остальные жители Синих равнин старались не заглядывать в эту глушь, затертую между высокими скалами Боорбогских гор и пологими холмами, отделявшими Десницу Владыки – полуостров, уходивший от Владии на запад – от Синих равнин.

Для тех, кто никогда не был в лощине, она не представляла, на первый взгляд, никакой опасности. Путь в обиталище брездов пролегал по галечному берегу Брездских вод или в простонародье Синего языка – широкой полноводной реки, несущей свои воды из Пасти Боорбогских гор, разделённых Немой лощиной с севера на юг. Лощина претворяла собой вход в Долину Брездов – исконную вотчину гигантов. Именно ее и защищал замок Боорбрезд.

Со стороны замок не походил на укрепление, которые можно было встретить во всех направлениях от Боорбогских гор. Он представлял собой чрезвычайно высокую и толстую стену, сложенную из валунов, скрепленных раствором, состав которого был известен только брездам-гигантам. Стена взбегала от подошвы по отлогим склонам холмов и крепилась обоими концами в стены скал, сделав их своими естественными башнями. В стене, как и в скалах, было устроено множество помещений – целый город жил внутри. Со временем брезды обжили помещения не только внутри стены, но и саму ее вершину, выстроив на ней целую городскую улицу, увенчанную изысканного вида дворцом, сооруженным мастерами-холкунами. Эта главная улица тянулась на много полетов стрел от одной горы к другой и была излюбленным местом прогулок горожан, живших в Брездской долине.

В отличие от подножия, вершина стены была открыта всем ветрам и не ощущала недостатка в солнечном свете. Оттуда, с вершины взгляд наблюдателя всякий раз падал и увязал в клубах тумана, который, частично, поднимался из реки, частично, пригонялся в лощину равнинными ветрами. От этого, казалось, что крепость-стена защищает долину не только от опасностей равнин и Чернолесья, но и от тумана, ибо он бился о стену, как волны океана бьются о берег. Лишь в одном месте туман мог просочиться в долину – там, где находилась арка, дававшая проход водам реки, протекавшей из долины в лощину. Арка с двух сторон была огорожена массивными железными решетками.

Брезды-гиганты вместе с белыми брездами властвовали над Синими равнинами. Много веков прошло с тех пор, как они вместе с холкунами отбили их у саараров и грирников, выгнав последних на Десницу Владыки – полуостров на северо-западе Владии. Брезды не стали преследовать своих врагов, зная, что Десница Владыки окружена морем, пустынна и плохо обжита. Брезды понадеялись на то, что их враги перемрут от голода. Однако этого не произошло. Саарары приспособились жить в оазисах Десницы, а грирники приучились есть саараров и иную живность, на которую они охотились, доходя до самых Боорбогских гор.

Никто не знал, когда саарары и грирники нашли Подводный переход с Десницы в Темные земли на другом краю Великих вод. На некоторое время они перестали беспокоить равнины, и память о них почти совсем выветрилась из голов жителей Синих Равнин, но с недавних пор дальние разъезды брездов стали доносить об ордах саараров, хлынувших из-за Великих вод на земли Десницы.

Белые брезды – беллеры – были сильно обеспокоены этими новостями и разнесли по равнинам весть о великом сборе всех своих сил. Со всех сторон стали стекаться отряды холкунов, брездов-гигантов и пасмасов. Собиралось внушительных размеров воинство, готовое в любой момент выступить в поход. Всякий раз, когда приходили новые отряды, брезды устраивали пир. Приветствия, взаимные похвалы и братание придавали этому мероприятию невообразимый задор, который, впрочем, быстро проходил. Те, кто находился в Боорбрезде уже много дней, начинали беспокоиться о своем бездействии.

Долина Брездов была сплошь покрыта массивными, но приземистыми кожаными палатками воинов. Всюду и всегда доносился гомон, гогот и звон оружия. Обучение войск шло безостановочно.

Наконец, черные маги – чернецы – определили лучшее время для выхода в Десницу Владыки. Едва лагерь узнал, что вскоре будет дело, как воины пришли в такое ликование, что мигом выпили весь запас кислого брездского вина. Пили вдвое больше, чем могли выпить в обычные дни, ибо Глыбыр предупредил воинов, что в походе пить не позволит.

В вечер последнего дня перед выходом воинства в ворота замка-стены постучали.

***

– Кта-а?

– Открывай. Я Ардан, сын Надана, холларг из Онеларга.

– Почему ты пришел? Тебя звали?

– Нет. Мне нужно говорить с боором. Я пришел не один.

– Тогда все предстаньте перед нами. Не скрывайтесь в тумане.

К вратам из сизой пелены выступили еще несколько фигур.

– Пусть каждый назовет себя или мы вас не пустим.

Каждый из вышедших из тумана назвал себя.

– Почему тот… вон тот с краю не называет себя?

– Он назвал.

– Мы не слышали.

– Он сказал…

– Пусть сам говорит.

– Я Сын Прыгуна. Людомар.

Наступило молчание.

Ожидание длилось достаточно долго. Тем неожиданней и громче был скрежет, известивший путников о том, что ворота открываются.

Из-за створок к ним выдвинулся целый отряд воинов. Их рост был огромен. Даже людомар, возвышавшийся над холкунами на голову, казался коротышкой в сравнении с вышедшими брездами.

– Я впервые вижу их. Гиганты, и впрямь! – прошептал один из холкунов.

– Назови себя еще раз.

– Ардан, холларг из Онеларга.

– Следуй за нами, холларг из Онеларга.

Они вошли в ворота, которые охраняли только две стены, накрытые хлипенькой крышей и лестницу, поднимавшуюся на высоту десяти локтей. Лестница упиралась в ворота еще более мощные, чем были первые. За вторыми вратами, ведущими внутрь стены, показались третьи. Как и вторые ворота над первыми третьи нависали над вторыми на высоте шести локтей и были хорошо укреплены.

Холкуны восторженно смотрели по сторонам. Редко приходилось им видеть такую мощь.

Кристаллы света тускло мерцали в кромешной тьме, но были достаточно сильны, чтобы глаз мог заметить путь, по которому идти.

Людомар не замечал ни мощи крепости, ни ее суровой красоты. Он с трудом дышал, так как вонь, в которую он шагнул, была непереносима. Судорожно порывшись у себя в карманах, он выудил из одного из них кусок плотной материи и накрутил себе на лицо, оставив только глаза. Покинув лес, он всякий раз клял себя за то, что боги одарили его таким обонянием.

Лестничные пролеты чередовались с веревочными лифтами и подъемниками, прерывавшими путь наверх. Пришельцы проходили мимо узких окон-бойниц, в которых горел свет, и слышались пьяные вопли и песни.

Никто из путников не смог бы сказать, сколько времени они шли. Но, наконец, им в лицо дыхнул прохладой свежий горный ветер, и луна заиграла серебром на крышах домов.

– Будете ждать до утра. Боорбрезд сейчас спит, – сказал начальник стражи, вышедший им навстречу из небольшого строения прямо у лестницы. – Располагайтесь вон там. – Он указал на угол одного из домов. – Еду вам принесут утром. Тогда же будет разговор.

***

Утро наступило стремительно.

Людомар внутренним чутьем уловил солнечный свет, упавший на крыши домов. Ему показалось, что он проснулся очень быстро. Но когда он открыл глаза, солнце заливало своими лучами уже не только крыши, но и стены домов.

Небольшие облака, облюбовавшие себе вершины Боорбогских гор на ночлег, резво разбегались в стороны, словно нашкодившая ребятня, и прятались от дневного света в ущельях, лощинах и небольших долинах. Подобно ватаге резвых мальчишек они мчались промеж скалистых вершин, цепляясь за них отворотами и подолами своих полупрозрачных одеяний.

Как часто случалось Сыну Прыгуна наблюдать подобное же с вершины своего мека. Тогда спокойствие нападало на Великолесье. Ночной ветерок стихал окончательно, и вся природа замирала в ожидании тепла. Выпадала роса. Ее капли стекали с верхних частей крон на нижние, и если не знать про это, то у корней деревьев Черного леса могло показаться, что пошел дождь.

Людомар зевнув, раскрыл свою накидку и, поежившись, поднялся на ноги.

Темный угол здания не был гостеприимен к ним, но жители Редколесья, а тем более Чернолесья и не привыкли к тому, что жизнь всюду приготовила им удобства. Довольствовались тем, что есть.

Сын Прыгуна огляделся. Улица была пуста.

В несколько прыжков он оказался на крыше дома, угол которого был облюбован ими на ночь.

Едва охотник оказался на крыше и огляделся, его дыхание сбилось. Никогда до того он не пребывал на такой высоте. На несколько мгновений ему показалось, что он птица и парит высоко в небесной синеве.

Под его ногами простиралась громадных размеров живописная панорама. Ее необычность сразу же бросалась в глаза. Оттенки ярко-зеленого и -синего соседствовали с чернотой увядания и вечной смерти; налитые жизнью стебли, ветви и стволы растений через какие-то несколько шагов переходили в высохшие скрючившиеся как у старухи изломанные линии погибших деревьев, кустов и трав, которым не посчастливилось оказаться на пути у тумана, который ночью поднимался от реки вверх по склонам гор.Тысячелетние скалы, упиравшиеся своими вершинами в самую суть небосклона, покоились на сочно-зеленых холмах, пологие склоны сбегали вниз к самой реке и на подходе к ней теряли свою жизненную силу и красоту. Там, где зелень соприкасалась с вечным туманом Немой лощины, жизнь прекращалась. Зелено-синие цвета тускнели и превращались в коричнево-черные.

Людомара невольно передернуло, когда вспомнилось, как они шли вдоль Синего языка, утопая в смердящей пелене, и видели вокруг себя лишь только пожухлость и смерть. Теперь он видел, что в каких-нибудь ста шагах от их тропы буйствовала растительность, пели птицы, и кипела жизнь. Эти воспоминания, наложенные на то, что он видел сейчас и дарили то необыкновенное чувство контрастности, появившееся при первом же взгляде на лощину.

Он обернулся и посмотрел на Долину Брездов, ожидая увидеть примерно такое же зрелище.