Цитаты из книги «Воденников в прозе. Лучшие эссе»

Иными словами, что есть, то и рассматриваешь. И именно тогда ты и становишься свободным.

Был такой писатель Андре Жид. И когда лет в 60–70 он стал импотентом, написал: «Я счастлив. Всю жизнь я скакал на скакуне и теперь наконец с него слез».

Потому что только равнодушная к тебе Родина обретает смысл. Перецелованная и покоцанная наискосок и вдоль, лишенная всякой тайны, сильно подсохшая или, наоборот, пополневшая, склонная к периодическим истерикам и туманным поступкам, могущая тебе уступить или ударить, она лежит под тобой и мерцает. Переливаясь лицом.

– Ты – моя Родина, а я – твой народ. Нет у меня другого дома, кроме рук твоих, нет у меня полей других, кроме твоей груди. И вообще, ты пахнешь яблоками, – говорит.– Че? – переспрашивает Родина, приставляя ладошку к уху (лодочкой) и делая губы уточкой (потому что маразм). – Ты со мной сейчас разговариваешь?

А потом раз – щелчок. И все становится на свои места. И текст живет.

Когда ты пишешь – это не самое приятное чувство, тебе плохо.

Больше всего (больше людей, победы и любви) мне нравится пустота.

Белла Ахмадулина.   Случилось так, что двадцати семи лет от роду мне выпала отрада жить в замкнутости дома и семьи, расширенной прекрасным кругом сада.

старость – это вершина жизни. Твой личный Эверест. Ты больше не молодишься, не ищешь любви, ты вдруг понимаешь, что есть на земле дела поважнее. И просто сидишь с палочкой у подъезда и обзываешь всех проститутками.

И учился, я надо сказать, из рук вон плохо. Прогуливал, не зубрил, надеялся на свою красоту. Как выяснилось, не напрасно.