И звук свирели с нивы непочатой,
Исполнен лепета птенцов,
Слетел с высот – и веки запечатал,
И усмехается в лицо.
Но иллирийцы напрягают луки,
Опутан нитью остров Крит,
И не пойму: то крылья или руки,
И не хочу глаза открыть.
1973
Стучат настойчиво. Дверь отвечает
Таким же стучащим: «Кто?» –
И в чашке качается, вместо чая,
Из книги сухой цветок.
Мой дом встревожен. С обложкой белой
Возилась ключница час.
Все только спали. Все живы, целы,
Зевают окна, лучась.
Узнай себя в этом старом рае,
В негромком особняке,
С погасшим садом душой играя
И с веточкой лет в руке.
1973
Спицы лета вертятся быстрей,
Но и в них целую гром и шорох –
Мудрый город, круглый год кудрей,
Чёрною росою орошённых.
Окунаешь в пену и смолу
Локон золотеющий, летящий,
Наполняешь полднем лёгкий луг,
Жёлтым соком – жаждущие чащи.
Раствори мне губы в этот час,
И ворота неба, и бутоны:
В голубые гимны облачась,
Седину светил губами трону!
1973
Ты ли, под ливнем презренья намокший,
Прячущий птицу о нас под плащом,
С неба ниспавший и скоро умолкший, –
Ты ль, как реченье, устам возвращён?
Ты ль изъяснишь нам природу заката,
Ты ль, онемев, повествуешь о днях –
В них полевые крылатые сваты
Песней сестре огласили дубняк?
Жертвенной башней стояла разруха,
Землю заклали, и падала соль –
Соединялись опавшие руки
Смерти и радости в мысли лесной.
1973
Ты – болот и трясин колонист –
Пренебрёг водопадом гортанным:
Рукавом от чудес заслонись,
Ослеплённый ирландским преданьем –
Как оделись в печаль догола
И тела их оленьи, и лица,
Как из лука выходит стрела,
Будто слово из уст прозорливца,
Как зелёный пронзён средь полей,
Как в огонь увлекает багровый,
Как настигнутый синий олень
Закрывает надмирную кровлю,
О зверье застывающих чащ
Возвещая серебряным горном,
Расстилая светящийся плащ
В дольнем мире – и в Имени горнем.
1973
Сокрытой гранью глаза зрел я гурий.
Тот сад – вне мира, ибо в скорлупе
Любая часть захвачена орехом.
И жаркие слова, подобно рекам,
Стекались к ним, когда отшельник пел.
Их слушали, безмолвно брови хмуря.
1974
И если встречаешься с деревом сонным,
Желая к заре пробужденья ему, –
Оно, не ответив, как воинством конным,
Умчится листвой в безвозмездную тьму.
И часто, событьем скользя плоскодонным
По водам забывчивым скраденных стран,
Сухой донесётся до берега гомон –
Покровом дороге и в пищу кострам.
Его собираем на память, но кто нам
Легчайших частиц распахнёт естество?
А он, истолчённый, рассыплется звоном
И стоном – и больше в нём нет ничего…
1974
О, не летавший вовсе не жил,
И ждёт бурлящая смола
Иль холод ждёт его. Но где же
Душа осуждена была
Летающая? Даже реже,
Чем в глаз вонзается игла,
Случится то, что с Силой Зла
Произошло.
Недвижны межи
Меж тварью, что во тьме ползла, –
И той, что дни считала те же,
Раскинутые веси нежа
Под перекладиной крыла:
Такая, лишь смежила вежды –
Из тьмы в нетленье перешла.
Простором медленного взлёта
И ты, погибший, одарён:
Тебя носил счастливый сон
Из края в край, в ночах без счёта,
И обо всём земном заботы
Ты оставлял внизу, лишён
Телесной тягостной дремоты.
Но был убит однажды кто-то
Тобой, и жил на свете он
Лишь день. Ты вышел на охоту,
Бежал и медлил, ослеплён
Той полнотой ожившей ноты,
Тем бытиём двойного счёта,
Каким убийца наделён…
Бессрочно, как подруга Лота,
К вине солёной пригвождён, –
Как склеп под слоем позолоты,
Ты канешь в тёмный Аваддон!..
1974
С ног сбивает, грозою разогнанный,
Лучших снов услаждающий гул.
Даже вылететь шумными окнами,
Даже с тучей влететь – не могу.
Но какие фигуры выделывал
Сумасбродно танцующий гром…
Скрой меня, непостижное дерево,
Под обманным зелёным крылом!
1974
Во мгле заграждали чешуйчатой грудью,
Встречались зимою – и было теплей,
Мостами легли, берегли перепутья,
Ловили с обрыва, скрывали в дупле.
И слух, оглушённый первичной виною,
Очистился жертвой раскинутых рук
Великих деревьев, увиденных мною
В садах городских, и во сне, и в жару.
Приближу к губам умолкающим палец –
И слышу, как бодрствует в мире ветла,
В молчанье зеркальной горой рассыпаясь
И Бога святя в сердцевине ствола.
1974
Незримых, перелётных, многоногих,
И кротких, и тоскующих по мне,
Намеченных в бесчисленных прологах
К незавершённой веренице дней –
Существ, сонаблюдающих со мною,
Душе моей соседство всё слышней,
В нас сад – единой мыслию сквозною –
Как предреченье листьев в глубине
Его ствола, в таящей сердцевине. –
Да не погибнет по моей вине
Никто из тех, чьим зреньем сад раздвинут
И чьи зрачки – дворцы его теней.
1974
– Зачем бегут в чужие страны
Из тёплой памяти жилой?
– В её ворота гроздью пьяной
Природа смотрит тяжело –
И шепчет: «Я тебя разрушу,
Но сохраню твои слова». –
И им не терпится наружу,
Туда, где речь всегда жива.
1974
– Полосатый, застывший в полёте,
Золотой и усатый страж,
Разрешите спросить: что несёте?
Где медовый владыка ваш?
Что за нитки в накидке бальной
У одной из жужжащих дам?
– Это тайна. А вы, случайно,
Не из вражеских ульев к нам?
1974
…Ты пас, ходя в хитоне выцветшем,
Туман, и облако, и дым.
Когда же флаг восстанья вывешен
Над горизонтом крепостным,
И над ступающими ливнями
Сад, вовлечённый в торжество, –
Не хижина, но залы длинные
Колонн, лепнины дождевой, –
Уж ты изгнанником не кажешься:
Тебя на трон вернул мятеж,
И ты царишь в зелёной тяжести
Своих наследственных одежд.
1974
…Когда судьбу его листали –
Как лист, он в осень был внесён.
Его одели в горностаи,
И в багряницу, и в виссон.
Там выступать ему велели
Надменным шагом короля,
Там успокаивали ели,
Ветвями плавно шевеля.
Там жёлтой завистью болели
Среди пылающей хвалы,
Там титульные листья тлели
И родословные стволы.
Но цел ещё средь кружев рваных
Закатной гордости рубин.
И он здесь – первый среди равных
И зритель гибельных глубин.
1974
Иссохшие в упряжи солнечной,
С дороги уставшие росной –
Зрачки, распряжённые полночью,
Притягивал ствол венценосный.
И, каждым натянутым волосом
Участвуя в пении чисел,
Луну поднимала над возгласом
Древесная царственность выси.
То милует ночь, то горчит она
И тянет пыльцою болотной.
Ты слышал, как иглы сосчитаны
И судьбы подогнаны плотно.
1974
Там бегут заката нити –
Красный облачный клубок,
Там в незнанье и наитье
Чуток сон и неглубок.
Там в прихожей мирозданья
Рано память не спала –
Пережито всё заранее
И оплакано сполна.
Там про будущее шепчут,
И багульник на лугу –
Я вослед звезде сошедшей
По поляне побегу.
1974
Без ветра я не вижу. Это он
Несёт навстречу полдень и размеры –
Всех ароматов тайный эталон,
Рождающий в невидимое веру.
Едва к незримой скважине прильну,
Я слышу: он, подобно пьющей лани,
Подталкивает мелкую волну
Из глубины в каналы обонянья.
Фигуры возникают к сентябрю
Избытых судеб – поредевшей бронзы,
И я на них сквозь изгородь смотрю,
Особенно – когда темно и поздно.
1974
В нотных и высоких классах птичьих
По опавшим и плывущим дням
Удивлённых учат безразличью
Облака, к безумию клоня.
Ветер – неуёмный сборщик дани –
Обегает сеть начальных школ.
У калитки ждёт похолоданье
И уводит в прошлое пешком.
Всё, что летом вслушаться мешает
И по зренью бьёт, как футболист, –
Отлетает, как настольный шарик,
Этикетка и осенний лист.
1974
[1]
Острые иглы составили нежную хвою,
Полдни опали, и памяти мягко пройти.
В этой дороге за всё воздаётся с лихвою,
Выбери цель, а иначе недвижен твой тир.
Выбери образ, чтоб ожил и двигался долго,
Лишь не разбей скорлупу ледяную стрельбой, –
Пусть он глядит, словно волк из глубокого лога,
Пусть, словно коршун, висит высоко над тобой.
Много за лето настрижено в гнездах стрижиных
Птичьего пуха. Теперь снизойдёт на меня
Шестиконечное благословенье снежинок,
Благословение дивного Божьего дня.
1974
[2] Одиссей
Мне мысли жёг, томил мне жилы страх –
С бесформенной стихией породниться,
Но я повис над морем на руках –
И пробужденье было, как зарница.
Ты яви светлой в чашу мне долей,
А вы цветами ложе уберите:
Покуда день взошёл – я одолел
Седьмую часть блужданий в лабиринте.
1974
[3] Сон
Ещё я сам не испытал,
Лишь слышал, как другие…
Но нарастала высота,
Гремела литургия,
И дух, безбрежно воспарив,
Летя сильней и дальше,
Верша безудержный порыв, –
Насторожился вдруг, открыв
В звучанье ноту фальши,
Но поздно: сумрак – и обрыв…
1974
[4]
Напоите её мускатным вином,
Умастите её мускатом.
И сокройте её под песчаным дном,
В той реке за холмом покатым.
Слишком бурно бил сок из стволов молодых,
На коре было много знаков,
И невиданно зрели в тот год плоды,
Напоив её – и оплакав.
1974
О проекте
О подписке
Другие проекты