^{СУМЕРКИ}

– Я возвращался в техникум после каникул на поезде, война только недавно закончилась, – начал рассказывать дед Алексей. – Время было неспокойное, и редко удавалось доехать без приключений. Далеко не всегда хватало денег на билет, и я частенько ездил в тамбуре. На станциях, чтобы спастись от контролёров, иногда приходилось перебегать из вагона в вагон по перрону.

Слушая деда, я забыл о начинавшем гудеть на плите чайнике. Летние сумерки быстро спускались за окном небольшой и уютной деревенской кухни. Мой отпуск, к глубокому сожалению, подходил к концу. Через несколько дней предстояло покинуть просторный и столь милый сердцу дом деда Алексея. Оставить вольную жизнь на природе и вернуться к городской суете. До отъезда ещё были дни, но сердце постепенно наполнялось ожиданием расставания и предчувствием дорожных хлопот и волнений. Нарастала щемящая тревога, и время перед отъездом казалось особенно ценным, а события становились наиболее запоминающимися.

– И вот подходит ко мне в тамбуре незнакомый мальчик и начинает приставать с какими-то просьбами, – продолжал рассказывать дед. – Не помню уж точно, что он просил. То ли денег, то ли закурить, но у меня не было ни того, ни другого. Он был очень настойчив, но я ему даже не грубил. Хотя, конечно, попросил оставить меня в покое. Мальчик ушёл в вагон, но тут же вернулся в сопровождении здоровенного парня. «Ты чего это детей обижаешь?» – грубым голосом спросил детина, доставая из-за голенища большой нож.

Рассказывая, дед так реалистично воспроизвёл жёсткий голос парня, что я непроизвольно поёжился.

– Я сразу понял, что они с мальчонкой работали в паре, ну и, конечно, напугался поначалу, но вида не подал, – пояснил дед Алексей. – Эти двое нарочно искали повода, чтобы на меня напуститься. Так они промышляли. Мне тогда исполнилось шестнадцать или семнадцать лет, но я был мал ростом. Наша семья, как и многие тогда, голодала. А тот – намного старше, он уже взрослый. Парень бесцеремонно похлопал меня по карманам и обыскал. Потом забрал вещевой мешок и достал из него узелок с пожитками. В узелке была варёная картошка и кусок лепёшки, которую мать испекла мне в дорогу. «Из деревни, что ли, едешь?» – с недовольным видом спросил детина. Не дожидаясь ответа, он сходу откусил от лепёшки и чуть было не поперхнулся. «Хлеб-то у тебя из чего?» – удивился он. «Ну, из клевера», – говорю.

Я слушал деда очень внимательно и старался не перебивать, но тут уж не выдержал.

– Вы, что же, в войну и после войны пекли хлеб из клевера, из травы, одним словом?

– Да, пекли, – спокойно ответил дед. – Мать собирала головки клевера и сушила в печи, а потом толкла и делала муку. Затем добавляла немного настоящей муки, ржаной, и пекла лепёшки. Временами так и питались, потому что картошки тоже не хватало. Недаром в войну картошку называли «вторым хлебом».

Я вспомнил, что у деда было четверо младших братьев и сестёр, и надолго замолчал, размышляя.

– Ты не думай, что после войны мы жили и питались совсем уж плохо, – сказал дед, увидев моё изумление. – Во всяком случае, у нас в семье от голода никто не умер. Ведь было время, когда по деревням развозили блокадных ленинградцев. Вот уж кто действительно натерпелся! В каждый дом брали одну или несколько семей, и мы тоже взяли.

Я уже слышал об этом от родных, но не задумывался, в каких условиях это происходило, и только покачал головой.

– Да, кормили их, – просто сказал дед. – Тогда в деревне было, всё же, немного полегче с продуктами, и мы своих всех спасли. Но это было непросто. Ленинградцы, пережившие блокаду, приезжали настолько истощёнными, что их желудки уже не принимали пищу. Сначала приходилось давать еды понемножку, но мы всех выходили. И что интересно, – оживился дед Алексей, – один из спасённых, лет через тридцать с лишним, после приезжал к отцу в деревню. Как он радовался, что тот ещё жив! Они долго разговаривали, а потом сфотографировались. И приезжал он не один, а со взрослым сыном.

Я уже знал эту историю и видел фотографию, но сейчас меня больше интересовал случай в поезде. Тем временем дед Алексей снял с плиты закипевший чайник и залил уже приготовленную заварку. По кухне распространился неповторимый аромат молодых побегов чёрной смородины. Обычно мы заваривали так чай на рыбалке, но сегодня ходили в лес за черникой, и на обратно пути я нарвал смородиновых листьев и веточек. На кухне, где мы сидели, уже царил полумрак, а на улице было ещё достаточно светло. За маленьким окном серела обрамлённая травой дорога, виднелись соседние избы, иногда доносились приглушённые крики ребятишек и тявканье собак. Я любил это время суток. Мне нравилось, не зажигая света, «сумерничать», как говорится. Глядя на руки деда, покрытые синими набухшими венами, на смуглое морщинистое лицо, я с грустью думал о том, что годы, всё-таки, берут своё. Но дед Алексей, на удивление, до сих пор очень подвижен и энергичен, и я легко мог представить, каким он был в молодости.

– И как этот, в поезде, отреагировал, что вы печёте хлеб из клевера? – напомнил я.

– Он вернул мне вещи и стал как-то поспокойнее, – сказал дед. – Но начал приставать с расспросами. «Зачем в город едешь, что собираешься там делать?» – спрашивал парень. Ведь понимал, что еду не торговать и, конечно, не за покупками. «Еду в техникум, учусь в сельскохозяйственном», – ответил я. «А чего не поступил в „ремеслуху“ или в ФЗУ? – удивлялся детина. – Сейчас все туда едут, и выучиться быстрее, и зарплата потом хорошая!»

Дед Алексей на минуту задумался, глядя невидящим взором в непостижимую даль прошлого…

– Задел он меня за живое, и я сходу выпалил свою давнюю мечту, – с грустной улыбкой произнёс дед. «Людей хочу накормить. Зерно, хлеб буду выращивать», – ответил я ему. Мой новый знакомый как-то совсем притих, но потом ещё с полчаса, пока ехали до станции, о чём-то расспрашивал. О разном мы тогда говорили, но я уже не помню всего. На прощание парень крепко пожал мне руку, пристально так посмотрел в глаза и сказал: «Запомни, если кто-нибудь на железной дороге будет тебя обижать, не важно, кто, говори, что ты – мой друг. Меня здесь все знают, и я за тебя своё слово всегда скажу». Потом он назвал себя, и я понял, что на железной дороге этот «товарищ», действительно, хорошо известен. Его кличку уже не раз слышал от ребят в техникуме, да и от взрослых тоже. Говорили, что встречаться с ним очень опасно, ему ничего не стоит зарезать человека и сбросить с поезда.

– Да-а, – удивился я, – ведь настоящий бандит, причём известный, а повёл себя, как вполне нормальный человек.

– Так ведь всё относительно, – печально усмехнулся дед Алексей. – Но обольщаться тоже не стоит. Конечно, и бандит может проявить благородство и совершить хороший поступок. А, казалось бы, вполне приличный человек делает подлости и оказывается законченным негодяем. Мне приходилось иметь дело и с теми, и с другими. Имей в виду, – повысил голос дед Алексей, – в случае войны, голода или каких-то других бедствий на улицу вылезает столько всякой швали, что удивительно, где они прятались и почему их не было видно раньше.

Нечасто доводилось видеть деда Алексея взволнованным, и он редко выражал мысли так конкретно. Поэтому я промолчал, хотя и подумал, что мне-то, как раз, повезло, и я живу в спокойное время. Но дед Алексей, как будто, прочитал мои мысли.

– Пока ещё ни одному поколению не удавалось прожить без войны, голода или каких-то других несчастий, – негромко сказал он, нахмурившись. – Такие вот дела.

Мы надолго замолчали, думая каждый о своём. На улице стемнело, затихли звуки. Загорелись окна в доме напротив. Неровные прямоугольники света легли на дорогу и слегка осветили нашу кухню. Не хотелось включать лампочку. Казалось, яркий и резкий свет разрушит волшебство неясных силуэтов и теней. Тогда всё будет по-другому, и что-то важное не получит разрешения.

Я, неожиданно для себя, с грустью осознал, как непрочен и хрупок наш мир. А ведь он выглядит таким надёжным. И кажется, что он был таким всегда и потом ещё целую вечность будет таким же, становясь с течением времени только лучше.

^{ЛЕСНАЯ ПРОГУЛКА}

Полуденная жара давно спала, и уже начинался тёплый летний вечер, когда мы с дедом Алексеем решили, что пора возвращаться домой. В тот день мы ходили на дальние лесные покосы, посмотреть, не пошли ли в рост рыжики. Дед Алексей знал множество грибных мест вокруг своей деревни, и я всегда с большим энтузиазмом сопровождал его в лесных прогулках. Некоторые покосы оказалась заброшенными и заросшими густой и высокой травой. Местами даже успели вырасти небольшие, не выше меня, ёлочки и сосенки. Они выделялись на фоне синего неба, усеянного перьями и рваными клочками облаков. Нежная зелень и строгие формы тешили глаз. Давали ощущение особой упорядоченности окружающего мира и приносили чувство покоя. Мы с дедом часто разделялись и обходили поляны, каждый со своей стороны. Иногда я заходил глубже в лес. Продираясь сквозь плотные завесы ветвей, заглядывал под деревья и ворошил палкой траву и сухие листья. Оказалось, что грибов пока мало. Но мы решили наведаться сюда через несколько дней. Местечко было перспективным, и мы возвращались домой не с пустыми руками. Почти половину наших корзин заняли крепкие, беловато-розовые волнушки и оранжевые, с красивыми зеленоватыми кругами на шляпках, рыжики.

Когда отправились в обратный путь, я шёл за дедом Алексеем по заросшей, едва заметной тропинке и размышлял. Лето кончалось, отпуск тоже, и это было печально. Каждый год я неизменно проводил отпуск у деда. Был убеждён, что нигде не отдохнуть лучше, чем на природе, в местах, с которыми с детства сроднился. Вскоре мы добрались до развилки, но дед не повернул в сторону дома, а пошёл по тропинке дальше.

– Пойдём домой другой дорогой? – уточнил я, догоняя деда Алексея.

– Да, – коротко ответил он.

Я стал прикидывать расстояния. Получалось, что новым путём идти дальше, но не более, чем километр или полтора. Зато мы увидим новые места, а половину пути пройдём по хорошей насыпной дороге. Я давно перенял у деда привычку заходить в лес с одной стороны, а возвращаться в деревню с другой. Так интереснее. Мы прошли всего несколько сотен метров и, не сговариваясь, остановились. Тропинку пересекала широкая вырубка. Недалеко снова начинался лес, и в него заходила наша тропа. А вот в длину просека была много больше. Вправо она тянулась чуть ли не до горизонта.

– Ты смотри, что опять наделали, – горестно сказал дед и всплеснул руками.

Действительно, везде торчали пни, валялись и топорщились толстые ветви. Лежали поваленные стволы деревьев. Царил полный хаос. Мне приходилось видеть подобное, и каждый раз зрелище производило гнетущее впечатление. Однажды дед показал мне старую колхозную вырубку. Она выглядела, как большая аккуратная поляна, и напоминала газон. На ней не было не только пней, но даже кочек. Впечатление, что кто-то раскатал пушистый зелёный ковёр. Я бродил по этой поляне и поражался столь рачительному отношению к природе. Ведь это в глухом лесу, в нескольких километрах от ближайшей деревни. Тогда дед и рассказал, что раньше были только колхозные и государственные вырубки, лишь недавно появились частные. Государственные – не столь аккуратные, как колхозные. А уж про частные и говорить не приходится. Раньше дед работал главным агрономом в колхозе и хорошо разбирался в таких вещах. С тех пор, увидев небрежно порушенный лес, я всегда вспоминал колхозный вырубок и тот разговор.

Дед ещё немного постоял, осматриваясь, и мы двинулись дальше. Перебравшись через завалы деревьев, снова вошли в девственный лес, и тягостное впечатление постепенно рассеялось. Вскоре мы миновали заросшую и узкую, около метра шириной, просеку. Я знал, что неподалёку она пересекается другой, и там стоит квартальный столб с номерами квадратов. Когда я ещё учился в школе и приезжал на каникулы, дед Алексей рассказывал, что весь лес поделён на квадраты просеками. У него была карта с лесными кварталами, и я сразу скопировал её на кальку. С тех пор я всегда брал её с собой в лес. С этой картой, даже не доставая компас, было очень удобно ориентироваться на местности. Достаточно было выйти на квартальный столб. Раньше эти просеки регулярно расчищались, но потом многие из них стали зарастать. Тогда я научился уточнять их расположение по просветам в вершинах деревьев. Далее на нашем пути лежал неширокий, но длинный, наполовину заросший лесной пруд. Иногда он совсем высыхал, но сейчас был полон воды. Дед Алексей предложить отдохнуть, и я согласился. Тоже немного устал, да и не хотелось ещё домой. Мы тут же решили разжечь костёр. Я принёс бересты и сухих веток, а дед принялся раскладывать всё это на узком мыске, который выдавался далеко в воду. Я по достоинству оценил место, которое он выбрал. Здесь практически исключалась возможность случайно вызвать лесной пожар. Дед Алексей родился и вырос в деревне и всегда очень бережно относился к природе.