Одной из важных причин этой неподготовленности была сама история. С того момента, как в конце XIX в. царская Россия завершила покорение Центральной Азии, и до развала СССР этот регион являлся частью двух империй – Романовых и большевиков. Хотя империи использовали разные средства для контроля над Центральной Азией, да и цели этого контроля у них были разные (скажем, советский режим использовал методы социальной инженерии в куда большей степени, чем могли себе позволить или просто захотеть Романовы), но у них был один общий знаменатель. Как и во всех других имперских структурах, вертикальные связи между метрополией (Санкт-Петербургом при царях и Москвой при комиссарах) и центральноазиатской периферией вытесняли и даже препятствовали возникновению горизонтальных связей между периферийными структурами, не говоря уж о связях между ними и российской провинцией. Как показал Александр Мотыль, эта асимметричность представляет собой определяющую структурную черту империй, позволяющую осуществлять повседневное руководство и контроль без обращения к силе, а просто за счет включения периферийных элит в состав имперских властных структур. (К тому же использование силы не только обходится дорого, потому что влечет за собой перемещение войск и длительное содержание их в полевых условиях, но и чревато риском обратной реакции1.) Связывающие периферию и метрополию вертикальные связи охватывают целый спектр взаимодействий: политические и экономические отношения, транспорт (железнодорожный, водный и воздушный), информационные каналы, обмен в области культуры и образования. Империя управляла политической жизнью периферии на собственных условиях, а при необходимости обращалась к силовому давлению, не особо заботясь о благосостоянии подвластного населения. Можно смело утверждать, что подобная система не являлась идеальной тренировочной площадкой для периферийных элит, которым после стремительного и неожиданного краха империи пришлось взять на себя управление независимыми государствами.
Эта соединявшая север и юг имперская структура просуществовала более столетия, рухнула, и очень маловероятно, что ее когда-либо удастся восстановить. Если оставить в стороне риторику, даже самые националистические из российских политиков не питают серьезных надежд на присоединение отпавших территорий, а среди простых россиян вряд ли кто-либо жаждет опять взвалить на себя соответствующую ответственность и расходы. Но хотя Россия никогда больше не будет «владеть» Центральной Азией, она, безусловно, сохранит серьезное влияние в этом регионе, и на то есть целый ряд причин. У нее очень протяженная граница с Казахстаном и не очень большая с Киргизией; в Центральной Азии, преимущественно в Казахстане, проживают около 6,5 млн этнических русских (а также других славян и немцев), а в ряде северных областей последнего они составляют подавляющее большинство населения. Центральноазиатские элиты остаются русскими по языку и культурной ориентации (хотя ситуация начнет постепенно меняться после 2009 г., когда в самостоятельную жизнь войдет первое послесоветское поколение), и до сих пор в России работают и учатся тысячи граждан центральноазиатских государств. Россия чрезвычайно заинтересована в стабильности этого региона, а лидеры центральноазиатских стран, со своей стороны, отдают себе отчет, что – по чисто географическим причинам – именно к России они обратятся за помощью (и в ней будут, скорее всего, искать убежища), если их власти будут угрожать народные волнения. Наконец, не будем забывать, что – при всех разговорах о многообразных проблемах России и ее упадке – государства Центральной Азии буквально во всех отношениях еще слабее и еще менее стабильны. И последнее: сила понятие относительное, и, несмотря на то что Россия все больше отстает от Запада и Китая (а в недалеком будущем, вероятно, и от Индии), она остается внушительной силой в Центральной Азии, хотя это единственное место в мире, где она все еще может рассматриваться как великая держава2.
Время безраздельного доминирования России ушло навсегда, и этот момент отмечает каждый из авторов этой книги. Соединенные Штаты и Европа утвердили свое политическое присутствие в Центральной Азии, и так же поступили Китай, Индия, Иран, Израиль, Пакистан и Турция. Эти страны не только утвердили свое политическое присутствие, но и стали торговыми партнерами и источниками инвестиций, и последнее особенно заметно в нефтегазовом секторе Казахстана. Китай, в частности, приобрел сильные позиции здесь в том числе и потому, что считает этот регион критически важным для стабильности его Синьцзян-Уйгурского автономного района, где традиционно обитают недовольные китайским господством уйгуры (исповедующий ислам народ тюркской группы), родственные народам, населяющим Центральную Азию. Кроме того, возникли новые связи в области туризма и образовательного обмена, программы военной подготовки и новые транспортные каналы. Нефтепровод Баку-Джейхан и строящийся нефтепровод, по которому нефть из Казахстана будет перекачиваться в Китай, являются примерами усиления потоков товаров и людей по оси Восток-Запад и ослабления доминирования характерной для имперского периода оси Север-Юг. И это всего лишь начало неодолимого процесса.
И не только государства вторгаются туда, где безраздельно властвовала Россия. В регионе уже утвердились многонациональные корпорации (прежде всего, конечно, энергетические): в одном только Казахстане, являющемся региональным лидером по притоку иностранных инвестиций, вложения в энергетический сектор выросли от 1,8 млрд долл. в 1999 г. до 2,4 млрд долл. в 2004-м3. НАТО через свою программу «Партнерство ради мира» установило связи с государствами этого региона в области безопасности, что поддерживает тревогу и опасения у России и Китая. Организация по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ) начала принимать активное участие в разрешении конфликтов и контроле за соблюдением прав человека в этой и в других частях постсоветского пространства. Европейский союз (ЕС) распространил свое политическое и экономическое влияние на Центральную Азию, и точно так же поступили различные неправительственные организации, специализирующиеся в разрешении конфликтов и в контроле за соблюдением прав человека, такие как Amnesty International, Freedom House и International Crisis Group. В области религии и культуры Иран, Турция, арабские государства, а также различные исламские организации помогают строить мечети, поставляют учебную литературу по исламу и открывают образовательные возможности для желающих получить как религиозное, так и профессиональное образование. А есть еще Интернет, эта великая технология преобразований. При самом диктаторском правительстве жители Центральной Азии благодаря Интернету получили альтернативный источник информации и механизм установления контактов с международными группами и передачи во внешний мир сведений о происходящем внутри страны. Если бы не это, мир с большой задержкой узнал бы о кровавой расправе с демонстрантами в Андижане в мае 2005 г., да и узнал бы только то, что отвечало бы интересам президента Узбекистана Ислама Каримова. И последнее – по порядку, но не по значению – Центральная Азия оказалась включена в деятельность самых разных по природе международных сетей – от Хизб ут-Тахрир, стремящейся к созданию мирового халифата, до организаций торговцев наркотиками и живым товаром. Эти силы легко проникли в этот регион, потому что плохо охраняемые границы стали проницаемыми, а это означает, что все происходящее в Чечне, Афганистане и в Персидском заливе может непосредственно воздействовать на стабильность режимов в Центральной Азии. Нравится нам это или нет, этот регион стал частью мира.
Нужно ясно представлять себе общую картину того, о чем идет речь в этой книге: за поразительно короткое время множество государств, компаний, неправительственных организаций (НПО) и транснациональных организаций внедрились в регион, в котором Россия обладала почти неограниченной властью или, по крайней мере, доступ в который она жестко контролировала. В течение ста лет властная Россия определяла (но не полностью контролировала) условия, на которых «внешний» мир мог влиять на политику, экономику, культуру и стабильность Центральной Азии. Доминирующими были вертикальные связи, соединявшие метрополию и периферию, и они исключали или, как минимум, строго ограничивали развитие горизонтальных связей. После 1991 г. мы стали свидетелями быстрого разрушения имперской структуры и возникновения множества разнообразных связей, соединивших Центральную Азию с восточными, южными и западными регионами. Бывший сюзерен стал одним из множества игроков и по ряду позиций – в силу ослабления своей экономической и военной мощи – уступает внезапно объявившимся конкурентам. Эта сквозная тема объединяет три главы этой книги.
Пытаясь дать емкое и выразительное определение происходящим историческим переменам, некоторые назвали их «новой Большой игрой», заимствовав у Редьярда Киплинга выражение, которым он обозначил в романе «Ким» происходившее в этой части мира в последние десятилетия XIX в. противостояние Российской и Британской империй. Но этот яркий образ не соответствует новой реальности. Начнем с того, что сегодня нет империй, конкурирующих за влияние в Центральной Азии; главными участниками событий являются национальные государства. Сегодня целью соперничества не являются господство над народами или захват территорий. Мы вышли из эпохи империй (когда-то «империализм» звучал гордо, а сегодня это оскорбление), и в наши дни завоевание и захват территорий неосуществимы и незаконны: любые попытки вернуться к прошлому встретят осуждение и сопротивление. Более того, соперничество двух великих империй сегодня сменила борьба за влияние (отнюдь не за контроль), в которой участвует множество государств, весьма далеких от христианско-европейской традиции, поскольку игроками на центральноазиатской сцене сегодня являются Китай, Индия, Пакистан, Турция, Израиль, Иран и всевозможные арабские государства. Китай, Индия, Пакистан и мусульманский мир, которые в XIX в. сами были объектом имперского контроля или доминирования, в XXI в. стали активными участниками борьбы за влияние в Центральной Азии, и то же самое относится к Израилю, появившемуся на карте в процессе трансформации империи. В идущей сегодня центрально-азиатской драме перечень действующих лиц отличается куда большей пестротой, чем во времена Киплинга. Нельзя сказать, что в Большой игре совсем не участвовали никакие негосударственные организации, но там не было ничего похожего – по структуре или задачам – на НАТО, ЕС, ОБСЕ и Международную группу по предотвращению кризисов. Более того, в XIX в. соперничество между Британией и Россией привело к договоренности о разделе территорий и сфер влияния. В сегодняшней Центральной Азии такое невозможно. В результате в гонке за выгодами участникам придется довольствоваться выигрышем в одних областях и соглашаться на малое или даже нулевое влияние в других. Поэтому образ Киплинга, сколь угодно емкий и выразительный, может только ввести в заблуждение.
Центральная Азия открылась для большого мира, и это окажет огромное влияние на жителей и государства этого региона. С одной стороны, перед здешними людьми открылись невообразимые возможности. Сегодня они могут перемещаться по всему миру, что при советской власти было совершенно немыслимо или доступно лишь немногим, заслужившим особое доверие; в результате они познакомятся с новыми идеями и стилями жизни в других странах. И это существенно, даже если на деле лишь малая часть населения Центральной Азии сможет воспользоваться этими возможностями. Знакомство с миром породит зависть, создаст недовольство условиями жизни в своей стране и снабдит новыми политическими идеями, являющимися инструментами понимания и изменения политики; а правительствам придется иметь дело с гражданами, менее податливыми к идеологическим внушениям, чем во времена СССР. Им придется привыкнуть и к тому, что в случае неправильного обращения со своими людьми им гарантированы шум в прессе и всевозможные неприятности. Вспомните, например, какие последствия имел расстрел в Андижане для и без того скверной репутации режима Каримова или то, как цветные революции в Грузии и на Украине сказались на развитии событий в период революции тюльпанов в Киргизии. Но будущее приготовило для центральноазиатских лидеров не только дурные новости. Поскольку регион становится новой ареной для соперничества, у них появляется пространство для маневра, для поиска выгод и защиты от давления путем стравливания конкурентов – будь это государства или корпорации – между собой.
О проекте
О подписке
Другие проекты