Закон у нас простой: вход – рубль, выход – два.

Это означает, что вступить в организацию трудно,

но выйти из нее – труднее. Теоретически для всех

членов организации предусмотрен только один выход

из нее – через трубу. Для одних этот выход бывает

почетным, для других – позорным, но для всех есть

только одна труба…

Виктор Суворов «Аквариум»

У них всегда существовало два плана. План А и план Б. Не то что бы чья-то светлая мысль родила прогрессивную идею: количество вариантов сформировалось в процессе эволюции. План А – это дипломатия. Цивилизованный способ решения межгосударственных вопросов. Когда высокообразованные мужи, а ныне и дамы, облаченные в строгие деловые костюмы, садятся за стол переговоров и ищут выход из безвыходных ситуаций.

Это видимая часть айсберга.

Но если дипломатия заходит в тупик, приходит время для реализации плана Б.

План Б – это армия. Путь жестокий и бескомпромиссный. С изобретением ядерного оружия ставший трудно применимым и наименее предпочтительным, грозящий глобальными потрясениями.

Но есть в плане А один подпункт – козырь в рукаве опытного дипломата – известный всем, но видимый только посвященным. Спецслужбы. Карта, разыгрываемая в момент, когда договориться не получается, а воевать – себе дороже. Их задача – добыть информацию или сгладить шероховатости, сделав переговорный процесс договороспособным. Путь серый, темный, не всегда законный, всячески скрываемый, и потому обрастаемый легендами. Человеческий мозг так устроен: если чего-то не знает, то обязательно додумает.

Этот путь – для избранных. Когда все вокруг обгадились, только специалист способен повернуть ход событий в нужное русло. Но настоящих профессионалов всегда считанные единицы. Чтобы всех их пересчитать, хватит, пожалуй, пальцев на обеих руках. У спецслужб любого из уважающих себя государств обязательно найдется пара–тройка агентов про запас, глубоко законспирированных и существующих автономно, но готовых по первому зову встать в строй. Они мусорщики, санитары политических противостояний. Тени, появляющиеся из ниоткуда и исчезающие в никуда.

Он никогда не был штатным сотрудником Комитета, но часто выполнял деликатные поручения, о которых не знали ни дипломаты, ни политики, во все времена предпочитающие принимать судьбоносные решения с трезвой головой и чистыми руками. Оперативник, привыкший работать «в полях» без поддержки, надеясь только на себя.

Глубоко законспирированный даже в мирной жизни, освоивший гражданскую профессию, он не привлекал к себе внимания, поддерживая связь с помощью условных знаков в заранее оговоренных местах, или произнося по телефону ключевую фразу. Никаких личных контактов. Вероятность раскрытия – нулевая.

Его просто не было!

Такие агенты, как он, дорогого стоили.

Их отбирали и воспитывали с юношества. Воспитывали в строжайшей дисциплине и беспрекословном подчинении приказам, отклониться от исполнения которых невозможно. Обладая сильнейшей мотивацией, заложенной на рефлекторном уровне, они становились универсальными солдатами, машинами для защиты Родины без страха и упрека. Огромные финансовые и человеческие ресурсы, затраченные на подготовку подобных агентов, в купе со строжайшей секретностью не позволяли поставить производство таких диверсантов «на конвейер». Исключительная штучная работа.

В угоду строжайшей секретности спускавшиеся сверху указания поступали только одному человеку, знавшему бойцов поименно. Где-то в кабинетах на площади Дзержинского к нему обращались по званию и имени отчеству, а в отряде величали просто: Отец. Непререкаемый авторитет. Главнокомандующий маленькой непобедимой армии.

Алекс был лучшим из лучших, любимым учеником Отца. Профи, работавший в Западной Европе и США. О большей части совершенных им операций регулярно трубили иностранные СМИ, а местные власти зарабатывали очередное очко в свой актив, отчитываясь перед электоратом об удачно проведенном расследовании. Мало кто знал, что попадались в руки властей другие, заинтересованные, но не ударившие и пальцем о палец для достижения цели. Реакционно настроенные группы молодежи, политические оппоненты или коммерческие конкуренты. Он не ощущал за собой чувства вины, бросая в мясорубку правосудия людей посторонних ради сокрытия истиной причины случившегося. Всегда считал, что лучше сделать и пожинать плоды, чем отсидеться и сожалеть о том, что могло бы случиться.

…В этот раз все вышло как-то неожиданно и сумбурно. Тревожный звоночек прозвонил мгновением раньше – он всегда верил инстинктам, воспитанным длительной муштрой. И когда рядом скрипнула тормозами видавшая виды двадцать четвертая «Волга», понял, что провалился. Впервые в жизни осознал, что даже тренированный организм может сбоить. Всего доля секунды, а он опоздал. Две пары сильных рук блокировали движения, и под правую лопатку вонзилась игла. Неизвестный препарат ворвался в кровеносные сосуды, с жаром разносясь по телу. Еще воспринимая действительность, Алекс сник, потеряв контроль над конечностями. На ум пришла безупречно проведенная в 1978 году в Лондоне ликвидация болгарского диссидента Георгия Маркова, отравленного рицином. Только сейчас все прошло грубее и жестче.

Кляня себя за беспомощность, вызванную халатной невнимательностью, Алекс терял сознание, надеясь уже никогда не открыть глаза. Страшно было не умереть, а оказаться в лапах врага.

Сознание возвращалось долго и мучительно больно. Из чрева черепной коробки стучался на волю чугунный молот, тошнотой отзываясь в желудке. Горела спина под правой лопаткой, руки и ноги онемели, налившись свинцом. Глаза застилала белая пелена. Алекс старался упорядочить ход мыслей, с бешеной скоростью носившихся по извилинам головного мозга в беспорядочном броуновском движении. Прислушался, пытаясь собрать информацию об окружающем мире. Дуновение ветра. Шорох. Шелест листов бумаги. Мерное дыхание человека, эхом отраженное от стен.

Он в помещении. Живой.

Зачем?

Превозмогая боль, он позволил себе разомкнуть веки. Игры в полутруп – для героев романа. Ему же все равно не избежать действительности. Так что стоило сориентироваться на местности, а дальше – в бой. Может, все-таки убьют раньше, чем добудут интересующую информацию.

Огляделся.

Небольшая полутемная комната, три на четыре метра. Бетонные серые стены, и только одна, напротив которой он сидел, прикрыта тяжелой портьерой, скрывая, видимо, окно. Из всей обстановки – массивный стол возле портьеры, за которым едва различался одинокий человеческий силуэт, и деревянный стул, на котором сидел он. Все. Наверное, именно так должны выглядеть страшные подвалы легендарного здания на площади Дзержинского, из которых можно увидеть Колыму.

Яркий свет настольной лампы, прорезав полумрак, стеганул по глазам, заставив сомкнуть веки и сгустив краски вокруг.

– Ну что же, наш боец, похоже, пришел в себя, – Алекс услышал низкий с хрипотцой голос, доселе незнакомый, – ты уж прости, что мы обошлись с тобой грубо. Ваша система коммуникации безупречна с точки зрения безопасности, но рассчитана на длительное время, а время сегодня не ждет. Время сегодня – на вес золота. Так что не до паролей и явок было.

Свои. Или прикидывается? Процедура инициализации агента действительно предусматривала многоступенчатую систему контроля и проверок, исключающую доступ в систему посторонних. Но на то и секретность. Спешка ж нужна при охоте на блох.

Алекс потер руки, проверяя дееспособность, и обнаружив отсутствие наручников или других средств, сковывающих свободу передвижений, подивился безалаберности тюремщиков.

– Уберите свет, – потребовал он, облизав пересохшие губы.

Пучок света опустился вниз, осветив обитую зеленым сукном столешницу. Голос хозяина кабинета предостерег:

– Не делай резких движений, твои рефлексы еще пару часов будут подвергаться воздействию препарата, так что ты и шагу ступить не сможешь… – Алекс увидел протянутый граненый стакан с бесцветной жидкостью. – Выпей. Тебя сильно мучает жажда. Это тоже реакция организма на сыворотку… Пей, пей. Больше мы тебя травить не собираемся. Ты нам живой нужен и здоровый. Полный сил и готовый к свершениям.

Миролюбивый тон не мог ввести его в заблуждение, но Алекс вынужден был согласиться. Тело, которое он привык контролировать всегда и везде, жило собственной жизнью, двигаясь, будто погруженное в густое желе. Руки дрожали. Едва не расплескав содержимое, он в один глоток осушил стакан, попросил еще.

Несмотря на то, что собеседник был в штатском, выправка безошибочно указывала на прямую принадлежность к определенным негражданским ведомствам.

– Я полковник госбезопасности, управление «В». Зови меня Иваном Денисовичем, – тихо представился тюремщик, – я знаю о тебе, Алекс, больше, чем ты можешь представить. Франция, Германия, Бельгия, Португалия. Даже Соединенные Штаты. Тринадцать безупречных операций. И все чисто. Да, бесспорно, это заслуживает уважения.

– Тринадцать – несчастливое число. Что вам надо? – усталость больно давила на виски, и он не был настроен ходить вокруг да около, предпочитая сразу расставить все точки над «i».

Полковник присел на край стола, заслонив настольную лампу. Даже в темноте Алекс чувствовал обжигающую силу взгляда, неуемную энергию и тяжелую ауру, способную задавить не прибегая к физическому насилию.

– У нас есть для тебя деликатное поручение…

Алекс не услышал, а скорее почувствовал, как сзади отворилась дверь. К столу неспешной подошел человек, которого он меньше всего ожидал увидеть в сложившейся ситуации. Человек, которому доверял безмерно и за которого не задумываясь готов был пожертвовать жизнью. Отец. Как всегда в строгом темно-синем костюме-тройке в тонкую голубую полоску. Как всегда с постриженными по уставу непокорными седыми волосами.

Тишина повисла под низким потолком. Разворачивающееся здесь действо не являлось для Отца тайной.

– На кону стоит целостность нашей Родины, – с расстановкой произнес он. – Ты должен выполнить один приказ, Алекс. Знаю, что наши действия противоречат всем возможным инструкциям, но такова историческая ценность момента. Подробности узнаешь от Ивана Денисовича. Вопросы есть?

Алекс пристально посмотрел на присутствующих. Отметил их схожесть – точно близнецы-братья. Сведенная к абсолюту беспомощность, спровоцированная коллегами по цеху, порождала в нем волну агрессии.

– Всего один, – злорадно прошипел он, – почему со мной так обошлись?! Или после перестройки стаж и качество работы уже ни во что не ставится?

*   *   *

Необъяснимая и символичная тяга российских правителей 20 века к бронетехнике и революциям является, несомненно, одним из неоспоримых символов советской эпохи. Рождение и смерть. В начале столетия – лидер партии большевиков, в конце – явная противоположность – человек, с помпой покинувший ряды членов КПСС.

3 апреля 1917 года Владимир Ульянов, вернувшись в Петроград из эмиграции, выступил перед народом прямо на Финляндском вокзале, оглашая «Апрельские тезисы», используя в качестве трибуны бронеавтомобиль «Остин-Путиловец». А спустя семьдесят четыре года, 19 августа 1991 года Борис Ельцин стоял на танке № 110 Таманской дивизии, обращаясь к гражданам своей страны:

– В ночь с 18 на 19 августа 1991 года отстранен от власти законно избранный Президент страны. Какими бы причинами ни оправдывалось это отстранение, мы имеем дело с правым, реакционным, антиконституционным переворотом.

При всех трудностях и тяжелейших испытаниях, переживаемых народом, демократический процесс в стране приобретает все более глубокий размах, необратимый характер. Народы России становятся хозяевами своей судьбы. Существенно ограничены бесконтрольные права неконституционных органов, включая партийные. Руководство России заняло решительную позицию по Союзному договору¹ [Союзный договор – разработанный уполномоченной центральными и республиканскими властями рабочей группой в рамках т. н. ново-огарёвского процесса весной-летом 1991 года проект «Договора о Союзе суверенных государств» по заключению нового союза – Союза Суверенных Государств (ССГ) как мягкой федерации, отменявший «Договор об образовании Союза ССР 1922 года»], стремясь к единству Советского Союза, единству России. Наша позиция по этому вопросу позволила существенно ускорить подготовку этого Договора, согласовать его со всеми республиками и определить дату его подписания – двадцатое августа сего года. Такое развитие событий вызвало озлобление реакционных сил, толкало их на безответственные, авантюристические попытки решения сложнейших политических и экономических проблем силовыми методами. Ранее уже предпринимались попытки осуществления переворота.

Мы считали и считаем, что такие силовые методы неприемлемы. Они дискредитируют СССР перед всем миром, подрывают наш престиж в мировом сообществе, возвращают нас к эпохе «холодной войны» и изоляции Советского Союза от мирового сообщества.

Все это заставляет нас объявить незаконным пришедший к власти так называемый «комитет»² [имеется в виду ГКЧП (Государственный комитет по чрезвычайному положению) – самопровозглашённый орган, состоявший из ряда высших государственных лиц СССР в ночь с 18 на 19 августа 1991 года. Комитет произвёл неудавшуюся попытку предотвратить распад СССР путём срыва подписания 20 августа 1991 года «Договора о Союзе суверенных государств]. Соответственно, объявляем незаконными все решения и распоряжения этого «комитета».

Уверены, органы местной власти будут неукоснительно следовать конституционным законам и Указам Президента РСФСР.

Призываем граждан России дать достойный ответ путчистам и требовать вернуть страну к нормальному конституционному развитию.

Безусловно, необходимо обеспечить возможность Президенту страны Горбачеву выступить перед народом. Требуем немедленного созыва Чрезвычайного съезда народных депутатов СССР. Мы абсолютно уверены, что наши соотечественники не дадут утвердиться произволу и беззаконию потерявших всякий стыд и совесть путчистов. Обращаемся к военнослужащим с призывом проявить высокую гражданственность и не принимать участия в реакционном перевороте.

До выполнения этих требований призываем к всеобщей бессрочной забастовке. Не сомневаемся, что мировое сообщество даст объективную оценку циничной попытке правового переворота…

*   *   *

В просторном коридоре Дома Советов РСФСР находилось несколько человек. Высокие широкоплечие мужчины, выбранные из массы народа, скопившейся вокруг Дома Советов, отдавшей свой голос и силу зарождающейся демократии. Отбирали специально, отслуживших в Армии, участников боевых действий – обстрелянных и тренированных, способных до последнего противостоять возможной агрессии. Десантники. Элита вооруженных сил. Еще «вчера» выполнявшие интернациональный долг в Афганистане, а сегодня попавшие в плавильный котел перемен. В меру безбашенные и уверенные: никто кроме нас! Сегодня страна нуждалась в защите: в стальных мышцах и несгибаемой воле.

Проверив военный билет с отметками о срочной службе и проведя краткое собеседование, им выдали оружие и организовали дежурство. Таких постов по всему зданию было множество: каждый этаж разбили на сектора со своей системой контроля. И чем ближе к кабинетам высшего руководства, тем контроль осуществлялся жестче.

Неоднократно мимо проходил солидный мужчина с густыми усами, стремясь поднять боевой дух, задавал один и тот же вопрос:

– Ну, как, ребята, победим?!

– Конечно, победим! – звучало в унисон в ответ.

– Хорошо, очень хорошо! –ухмылялся усатый.

Наэлектризованный воздух гудел от напряжения. Запахи пота, еды, оружейной смазки смешивались с ветром непредсказуемого, но лучшего будущего, беспощадно врывавшегося в открытые окна. «Перемен, мы ждем перемен!» – совсем недавно пел Виктор Цой, ставший неформальным гласом проходивших свершений. И перемены бесстрашно стучались в двери. Их ждали. На них надеялись. В них верили. Особенно это чувствовалось здесь, в безликих коридорах, на площади, где вершилась история.

Но пуще перемен собравшиеся возле Дома Советов ждали штурма. Старый строй не сдастся без боя, не выпустит из рук власть, пестуемую на протяжении семидесяти лет. Счет шел не на дни, не на часы, а на минуты.

Важность момента кружила головы, заставляла кипеть в крови адреналин. Часы неумолимо отсчитывали судьбоносные мгновения. Бом-бом.

Прошел слух, что в Москву вошли подконтрольные ГКЧП колонны бронетехники, часть которых оцепила телецентр и, вроде бы, направлялась к Белому Дому. И теперь огромное количество людей в едином порыве вставало на защиту не только и не столько избранного ими правительства и Президента РСФСР, а своей веры и права войти в давно обещанное светлое будущее.

Вчерашние десантники расположились в просторном холе в мягких кожаных креслах, настороженно взирая на прибывшую незадолго до них группу. Бойцы, хладнокровно сжимавшие вороненую сталь «калашниковых», о чем-то тихо переговаривались. Скроенные, точно по одному лекалу – накачанные литые торсы под футболками и куртками-ветровками, прямые широкие плечи, одинаково-серые каменные лица и короткие уставные стрижки – они держались особняком. Избранные.

И только когда группа в сопровождении депутата скрылась на лестнице, десантники вздохнули с облегчением.

– Не нравятся мне эти ребята, ой, как не нравятся, – шепотом сказал один из оставшихся, – обратили внимание на их выправку?

– Да от них за версту Комитетом разит, – согласился второй.

– Ох, и каша заваривается, – вставил свое слово Алекс.

Попасть в число защитников Белого Дома оказалось проще, чем казалось с площади Дзержинского. В его кармане лежал военный билет с отметкой о выполнении интернационального долга «за речкой»³ [имеется в виду служба в Афганистане, где Советские войска исполняли свой интернациональный долг в период с 1979 года по 1989 год. Река Аму-Дарья протекает по границе, разделявшей СССР и Афганистан.], а в голове – безупречная легенда о Кандагаре и Баграме, имена, фамилии и звания командиров. Ранение и госпиталь. Риск сводился к минимуму – встретить «сослуживцев». Но на просторах необъятной Родины – что иголка в стогу сена.