Родился я смиренно 5 ноября 1940 года в священном городе Москва. Родители моя: отец – инженер, мать – концертмейстер, оба, кстати, 1912 года рождения. Ничем не интересовался до лет 15–16. Потом поступил в скульптурный кружок Московского дома пионеров. Потом поступил на скульптурное отделение Строгановского училища. Работал как скульптор – делал всякого рода детские скульптуры: львы, крокодилы и пр. Потом испортил отношения с советской властью и через то имел всякого рода неприятности. Самой свой большой удачей считаю знакомство с художниками и литераторами московского концептуализма. После перестройки начались многочисленные выставки, саунд-перформансы с музыкантами, книги и лекции. Все перечислять бессмысленно, да и просто невозможно. Художественные влияния сменялись последовательно – от Микеланджело до Бойса. Литературные влияния почти неощутимы, так как всю свою жизнь старался транспонировать визуальные идеи во все время отстававшую сферу вербальности. Собственно, могу назвать только одну достаточно организованную и артикулированную группу художников и литераторов, к которым я и принадлежал – Московский концептуализм. Долгое время я описывал это как эстетику постмодернизма. Сейчас даже и не знаю. Могу только сказать, что в ней стратегия, культурно-эстетическое поведение (не путать с социокультурным, типа богемного) и жест доминируют над текстом, как частным случаем всего этого. <…>Премия DAAD, Пушкинская премия и премия Пастернака. Переведен на очень многие языки, уж и не припомню точно, на какие.
2003
А много ли мне в жизни надо? —
Уже и слова не скажу.
Как лейбницевская монада
Лечу, и что-то там жужжу
Какой-то там другой монаде.
Она ж в ответ мне:
Бога ради,
не жужжи..
Монадология – вещь весьма темная и малоупотребительная как в ее эзотерическом, так и философском изводах. Оно и понятно. Она обращена от знающего к знающему, чье знание малопотребно в мире тяжелоагрегатных вещей и грубого сознания, определяющего такое же и бытие. Но все-таки в некоем притчеобразном обличии и в форме нехитрых сценок и разговоров посмеем явить это учение миру профанному, собственно, имеющему к потреблению подобные же образы весьма разнообразных и различающихся по форме скрытности и сложности вероучений и тайных систем. Ясно дело, не следует все воспринимать впрямую, как сказано. Надо воспринимать как не сказано. Да это понятно и любому непросвещенному.
1 |00001[24] Возле самого что ада
Одна бедная монада
Плачет, плачет убивается
Мила друга дожидается
Как Эвридика
Вернее, Орфей
Да ты не плачь, снедайма грустью
Поиграются, да и отпустят
Он ведь – Москва неодолеваемая
Как и мы с тобой
1 |00002 Кругом кричат: Убейте гада!
А я лечу и в ус не дую
Поскольку высшую идею
Имею
Поскольку – чистая монада
Неуничтожимая
И мне уже никто не страшен
Ни ветра вой, ни эти наши
В новом их порождении и обличии.
Представьте, что к вам прилетает монада и говорит: Я единая неделимая и неуничтожимая монада – что делать? пытаться уничтожить? оправдать ее? или обнаружив ее лживость, взять ее грех на себя? но и не испытывать ее значило бы через себя трансцендировать ее нечистоту
Представьте, что за вами гонятся люди, не зная, что вы – единая, неделимая и неуничтожимая монада – что делать? отдаться им и унизить их в их беспомощности перед лицом вашей неуничтожимости? или скрыться, оставив их в неведении относительно их беспомощности? или попытаться превзойти себя в своей неизничтожимости и попытаться самоуничтожиться в их руках, совершая подвиг смирения и самоуничижения в угоду их беспомощности
Представьте, что вам как монаде надо явить себя как монаду в чужой среде – что делать? явить себя через иное, тем самым отчасти изменить своей неизменяемой природе? или явить себя неявленной, тем самым несколько ослабив мир явлений и ожиданий всеобщего проявления
1 |00003 В небе после променада
Две прозрачные монады
Из наиважнейших, видимо
Вдруг застыли надо мной:
Что, возьмем его с собой? —
Послышалось
Я забился, словно мышь —
Что ж ты, глупенький, дрожишь?
Во спасение твое
Ведь! —
Не знаю! не знаю! в Библии вы не указаны!
1 |00004 Там, где кончалась колоннада
Храма
Она стояла молодая
Какой-то тайной привлекая
Я подошел – она монада
Оказалась
Чистейшая
Предвечная
Застенчивая
Представьте, что вам оказалось быть 13-й погибающей монадой, чтобы сохранить монаидальность, вы стараетесь исчезнуть стремительней, единоразово, что как-то сохраняет хотя бы не поспевающую за коллапсом форму, как потенцию
Представьте, что ничего вокруг не говорит о монаидальности, чтобы подсказать вам, что вы – монада, ваше же внутреннее знание стремится вовне, чтобы самоидентифицироваться через многоуподобление сходства и различий, но стремится так искренне, почти до опасной черты разрыва пределов аксиологического постулирования монаидальности – что делать?
Представьте, что вокруг одни лишь энергии и монады, лишь условные обозначения остановки пристального внимания чьего-то взгляда: сможете ли вы доказать, что этот останавливающийся взгляд обладает навязывающей энтелехиовидной мощью, или просто есть доказательство существования некой внешней ему монаидальности
Пиша… пися… писуя… пишая… В общем, обретя пагубную привычку почти каждому своему стихотворному сборнику предпосылать предуведомление, я не мог отказать себе в этом страннонамеренном удовольствии и на этот раз, но главное – не решился нарушить эту привычку, эту спасительную инерцию-балласт труда, известную прозаикам и представителям прочих искусств с основательным технологическим пластом, и так легко покидающий поэта после каждого завершенного стихотворения, создавая неимоверную качку в поэтическом житье-бытье. Правда, в отличие от единовременно созданных сборников, где предуведомления объясняют, вспоминают, подсовывают и протягивают все привходящие и обходящие моменты, в случае данного сборника, представляющего самого по себе отдельную жизнь, во всяком случае, воссоздающего ее, трудно представить, какие привходящие моменты могут еще ему принадлежать – разве что, предыдущего рождения или последующей жизни. Помимо того, если на коротком промежутке жизни (и, соответственно – на пределах одного сборника) можно проследить конструктивную идею, то проследить подобное на примере целой жизни – немыслимо, кроме, разве что, идею выжить.
Так что писать предуведомление необходимости не оказалось, но, поскольку выяснилось это в ходе написания самого предуведомления, оно-таки появилось. К тому же я давно уже заметил, что с чисто композиционной точки зрения, при небольшом количестве стихотворений хорошо смотрится большое предуведомление, а при большом – маленькое. Данный сборник велик, и ему, следовательно, приличествует скромное предуведомление. Не больше страницы. Ну, чуть-чуть побольше. Ну две, три. Но не больше. Ну, пять. Это максимум. Ну, шесть. И, поскольку ввязавшись в это дело, я рискую вылезти за пределы композиционно отпущенного числа страниц, то кончаю и отсылаю читателя непосредственно к стихам.
1 |00005 И все-таки она приятна – жизнь!
Как легкий запах-привкус чеснока
Сквозь груды обжигающего мяса —
Губительное прибавленье!
Она уютна, словно ухо зверя,
Большого зверя лакомое ухо
В щекотке, в завитушках, в духоте.
В ней все про нас – и боль, и придыханье,
И всхлипы, и в подушку утыканье,
И умиранье пульса – тик-тик-тик.
1 |00006 Войдешь в аптеку – что за имена!
Валокордин, глюкоза, барбамил,
Экстракт красавки, энтересептол!
И у болезней супротив не хуже —
Шизофрения, грипп, перитонит,
Холера, катаракта, висцеральный лейшманиоз.
А поле битвы – Петр да Иван.
Какая скука.
1 |00007 Но страх какой! Какой гигантской кнопкой
Душа к нему пришита на бегу?!
Я снег какой! И я бегу с охапкой
Горящих дров и бросить не могу.
И оборачиваюсь, но бегу,
И вижу: тень бежит с горящею охапкой
И как пришита кнопкой на бегу.
1 |00008 Черный ворон, черный ворон
Ах, какой ты серый ворон
Серый, серый, белый ворон
Непонятный пестрый ворон
Пестрая прелестная
Пташечка небесная
С черным клювом и пером
С черным глазом и крылом
С черным членом между ног
Ай, да голубь-голубок!
Сгинь, сила нечистая!
1 |00009 В полдневный зной в долине Дагестана
С свинцом в груди лежал недвижим я —
Я! Я! Я! Не он! Я лежал – Пригов
Дмитрий
Александрович!
Кровавая еще дымилась, блестела,
сочилась
рана,
По капле кровь точилась – не его!
не его!
моя!
И снилось всем, и снится, а если и
не снилась – то
приснится долина
Дагестана,
Знакомый труп лежит в долине той.
Мой труп. А может, его. Наш труп.
Кровавая еще дымится наша рана,
И кровь течет-течет-течет хладеющей
струей.
1 |00010 – Мне голос был.
– Ей голос был!
– Но он звал утешно.
– Утешал ее.
– Но он говорил: иди сюда.
– А он не говорил, мол, оставь свой край
Подлый и грешный?
– Нет, нет, нет! Что вы!
– А, мол, уезжай из России навсегда?
– Да что вы! Я простая советская
женщина.
Вот только кровь от рук отмою
И брошу всяческий стыд.
– А что он там говорил насчет нового
имени, фамилии,
паспорта?
Каких-то там наших поражений, взаимных обид?
– Нет, нет, нет! Я не слышала!
Я заткнула уши руками,
Чтобы этот голос
не смущал меня.
– Так-то лучше будет, красавица.
1 |00011 Вот я беру газету и читаю
И всю ее до строчки понимаю
До самой темной строчки, до прокола
До пустоты, до черноты, до кола
О, как я ее страшно понимаю
Вот я беру газету и читаю
И не могу понять
ни малой строчки
На этом месте в жизни ставят точку
1 |00012 Эти ветви над почвою плоской
Эти ветви над почвою тощей
Эти гибнущие, как цветущие
Словно строки в печке поющие
В той проклятой стране Вавилонской
Непонятной проклятой и плоской
В непонятной стране Вавилонской
В той, где отроки в печке поющие
Словно гибнущие, а как цветущие
Эти ветви над почвою тощею
Эти ветви над почвою плоской
Как в проклятой стране Вавилонской
1 |00013 Сухих подбросить парочку поленьев
Все бросит жить и обретет дрожать
Такая будет сила разделенья
Что ангел, ангел бросится бежать
И только я не разлечусь настолько
Чтобы себя руками не обнять
И только я, и только я, и только
Я только и, и только я, и только я
1 |00014 Кукует кукушка
Тигрица тигрует
Зверует зверушка
Существо существует
И всяк – незаменный
В местах утвержденных
В земле чужеземной
В дали отдаленной
1 |00015 Часто наш людской народ
Мелкой мелочью живет.
Лист желтеет. Осень близко.
Этим и живет народ.
Выпьет водки. Выпьет виски.
Этим тоже он живет.
Потеряет родных-близких.
Разве ж этим можно жить?
Это лучше позабыть.
Потому-то наш народ
Мертвецами не живет.
Их ни выкрасть, ни спасти
С ними нам не по пути.
1 |00016 Я огляделся вкруг себя —
Туда, сюда, напротив —
Кто в этом мире за меня
Кто в этом мире против
Кто за меня, кто против
Вот этот лес – не за меня
Ни за меня, ни против
Вот эти посреди небес —
Ни за меня, ни против
Вода, трава, зола и лес —
О проекте
О подписке
Другие проекты