– Тогда тебе нужно знать, – сказал он серьёзным тоном, опускаясь на стул напротив меня, – это не будет просто. Люди вокруг – не герои из твоих рассказов. Они эгоистичны, боязливы и думают только о своём. Ты можешь искать, задавать вопросы, но ты должен быть готов к тому, что ответы тебе не всегда понравятся. Я смотрел на него, вбирая каждое его слово. Это было предупреждение. Я знал это. Но вместе с тем это было первое признание, что моя цель была не напрасной. Он видел во мне решимость, и это, казалось, подталкивало его помочь мне. – Если ты правда этого хочешь, Пётр, – продолжил он, – тебе нужно не просто искать, а учиться. Учиться тому, как вести дела, как разгадывать загадки, как разбираться в людях. Потому что, поверь, не все, кого ты встретишь, захотят помочь тебе. Некоторые будут лгать. Некоторые – будут пытаться навредить тебе. Этот разговор был как первый маяк на моём пути. В тот вечер я понял, что мой поиск будет долгим и трудным. Но я также понял, что он будет осмысленным. Прошло ещё несколько лет. К тому времени я научился наблюдать за людьми, анализировать их действия и привычки. Григорий, местный кузнец, научил меня обращать внимание на мелочи – на следы обуви, на характерные изъяны в металле. Это было странно, но полезно. Соседи, не осознавая того, что наблюдаю за ними, помогли мне понимать, как человек выражает свои мысли невербально. Научиться разгадывать чужие тайны стало для меня почти естественным делом. Но я всё ещё знал, что только здесь, в нашем провинциальном уголке, я не найду того, кого ищу. Мир был больше, а ответы, которые мне нужны, прятались где-то за пределами деревенских дорог. И чем больше я читал, чем больше учился, тем сильнее понимал, что мне нужно выйти за рамки своего прошлого. Так я начал мечтать о новом начале, которое однажды приведёт меня в другое место – в центр событий, в место, где каждая улица таит свои секреты. Я сидел у окна в доме Ивановых. Свет тусклой лампы падал на открытые страницы старой книги, но я не читал. Слова расплывались перед глазами, исчезая среди мыслей, которые занимали весь мой разум. За окном вечерний свет меркнул, небо окрашивалось в густо-фиолетовые тона, а за горизонтом словно притаилась ночь, готовая захватить этот маленький мир. Мои пальцы нервно гладили краешек платка, который я всегда держал при себе. Запах дыма, давно выветрившийся из ткани, казалось, всё ещё витал где-то на грани моего восприятия. Это был мамин платок – единственное, что я смог спасти в ту ночь. Взглянув на него, я снова почувствовал, как внутри меня поднимается тяжесть воспоминаний. Я обернулся к комнате. Пахло слегка подгоревшим хлебом – это Мария готовила ужин на кухне. Я услышал её голос, спокойный, но с нотками утомления. Она тихо разговаривала с мужем, Пётром. Он только что вернулся из кузницы и, видимо, рассказывал ей, как прошёл его день. Я слушал их голоса, не вникая в слова. Они были частью моего нового мира, частью жизни, которая не была моей собственной. Мои ноги упирались в холодный деревянный пол. Мне нравилось чувствовать эту твёрдость, этот контакт с реальностью. Я наклонился вперёд, опираясь локтями на подоконник, и посмотрел на улицу. Там ничего не происходило. Люди уже давно спрятались в своих домах, пытаясь забыть о своих заботах, пока ночь не принесёт им новый день. Я вспомнил слова Марии, которые она говорила мне утром: «Ты должен быть сильным, Пётр. Мир никому ничего не должен, но ты можешь создать своё место в нём». Эти слова казались простыми, но в них была истина, которая жгла меня изнутри. Я чувствовал, как внутри меня растёт желание сделать что-то значительное. Найти ответы, которые я искал. Но это было тяжёлое бремя для мальчишки, который ещё не знал, куда идти.

– Пётр, иди ужинать, – голос Марии вырвал меня из раздумий. Она стояла в дверном проёме, вытирая руки фартуком. Её волосы были убраны назад, лицо уставшее, но в глазах всё ещё теплилось терпение. Я кивнул, сложил книгу и поднялся. Каждый мой шаг отдавался гулким звуком по полу, как будто сам дом хотел напомнить, что я здесь чужой, временный. На кухне меня ждал тёплый хлеб, суп и кувшин воды. Пётр уже сидел за столом, потягивая что-то из своей жестяной кружки.

– Как дела в кузнице? – спросил я, стараясь поддержать беседу.

Пётр взглянул на меня поверх кружки, отложил её и усмехнулся.

– Хлеб насущный зарабатываем, – сказал он. – А что у тебя? Вижу, ты снова погрузился в свои книги. Много ума накопил?

Его шутка не задевала меня. Напротив, она была как-то ободряющей. Я пожал плечами.

– Ума, может, и нет, но я учусь. Учусь видеть то, что другие пропускают. Пётр кивнул, задумчиво скребя свою щетину.

– Это хорошо. Важно видеть. Но ещё важнее понимать, что с этим делать. После ужина я снова вернулся к окну. Ночь полностью вступила в свои права. Где-то вдали слышался лай собак, а в доме становилось тихо. Я думал о завтрашнем дне, о том, как рано утром пойду с Петром в кузницу. Это стало нашей традицией – он доверял мне небольшую работу, и я чувствовал, что не совсем бесполезен. Но эта рутина не могла заполнить ту пустоту, что жила во мне. Я взял мамин платок, снова держа его в руках, и задумался о той ночи. Она возвращалась ко мне не в кошмарах, а в мельчайших деталях: треск пламени, крики, лицо того человека в капюшоне. Казалось, что его силуэт всегда стоит за спиной, наблюдая за каждым моим шагом. Я медленно поднялся, направился к столу и взял небольшую свечу. Её огонёк был слабым, но согревающим. Я поставил её на подоконник, затем сел обратно, продолжая смотреть на улицу. Я знал, что однажды покину это место. Знал, что мне предстоит долгий путь. Но сейчас, в эту тихую ночь, я всё ещё был здесь, в доме Ивановых, пытаясь найти ответ на самый главный вопрос: «Почему?». Я проснулся, когда первые лучи солнца начали пробиваться через плотные занавески. Комната была наполнена тёплым золотистым светом, который играл на старом деревянном полу. Я потянулся, ощущая каждую мышцу, натянутую от долгих часов сна. В доме царила утренняя тишина, прерываемая лишь звуком шагов Марии на кухне. Её уверенные движения раздавались где-то вдали, и я знал, что скоро запах свежего хлеба заполнит комнату. Медленно поднявшись, я подошёл к окну и распахнул его. Холодный утренний воздух ворвался внутрь, освежая мысли. Деревья стояли неподвижно, как будто наблюдали за началом нового дня. Городок ещё спал, но вскоре всё оживёт: начнутся разговоры на улице, дети побегут за водой, а торговцы откроют свои лавки. Для меня же это был обычный день, но внутри я чувствовал, что что-то меняется. Я не торопился. Спустился вниз, где на столе уже лежала чашка чая. Мария молча стояла у плиты, добавляя последние штрихи к завтраку. Я сел на своё привычное место, подвинул чашку ближе и посмотрел на неё.

– Ты рано, – сказала она, не отводя взгляда от огня. Её голос был спокойным, но я слышал лёгкую нотку беспокойства.

– Да, – коротко ответил я, размешивая чай. – Просто проснулся раньше обычного.

Она кивнула, закончила свои дела и поставила на стол тарелку с горячими пирогами. Её руки, казалось, двигались с уверенностью, которую я так часто видел у Петра в кузнице.

– Сегодня снова в кузницу? – спросила она, садясь напротив меня.

Я снова кивнул. Это было привычной частью моего дня. Работа с Петром давала мне чувство цели, даже если эта цель была временной. Позже, уже находясь в кузнице, я наблюдал, как Пётр ловко орудовал инструментами. Его руки – сильные, мозолистые – двигались с такой точностью, словно он был частью механизма. Кузница наполнялась звуком молота, ударяющего по раскалённому металлу, и запахом угля, который тяжело висел в воздухе.

– Присмотри за этим, – сказал он, протягивая мне заготовку. – Нужно, чтобы края были ровными. Я взял её, чувствуя тепло металла через толстые перчатки. Моя работа была простой, но она учила меня терпению. Каждый раз, когда я видел, как что-то создаётся из грубой массы, я думал о том, как преобразовать свою собственную жизнь, как найти ответы и придать смысл своему существованию. Пётр взглянул на меня, вытирая пот с лица.

– Ты стал сильнее, – сказал он. – Но я вижу, что мысли твои где-то далеко.

Я замер на секунду, не зная, как ответить. Ему не нужно было объяснять, о чём я думаю – он всё и так знал. Пётр всегда был прямолинеен в своих замечаниях, и я ценил это.

– Да, далеко, – сказал я тихо, возвращаясь к своей работе. После кузницы я пошёл к реке, моему привычному месту для размышлений. Вода была спокойной, отражая серое небо. Я сел на камень у берега, прислонился к старому дереву. Мама всегда любила сидеть здесь, когда мы приходили на пикник. Я взял мамин платок из кармана и крепко сжал его.

– Ты всё ещё думаешь о той ночи, – услышал я голос за спиной. Это был Григорий, кузнец из соседней деревни. Он часто приходил сюда, чтобы отдохнуть после работы. Его крупная фигура казалась неуклюжей, но взгляд был острым.

Я обернулся, кивнул. Он сел рядом, положив свои руки на колени.

– Понимаешь, – начал он, – жизнь порой несправедлива. Но она продолжает идти, нравится тебе это или нет. Я молчал, наблюдая за медленным течением воды. Его слова были простыми, но они напоминали мне о тех разговорах, которые я слышал от Марии и Петра.

– Ты хочешь найти того человека, – продолжил он. – Это видно. Но знай: правда может оказаться хуже, чем ты думаешь. Прошли годы, пока я стал сильнее, умнее, терпеливее. Эти беседы, работа в кузнице, книги, которые я изучал по ночам – всё это стало частью подготовки. И когда я наконец решил, что пора двигаться дальше, мой путь привёл меня в Санкт-Петербург, где началась моя жизнь детектива. Шум карет за окном смешивался с гулом людских голосов, создавая ту особую атмосферу вечера в Санкт-Петербурге, когда город ещё не спал, но начинал замедлять свой ритм. Я стоял у входа в оперный театр, сжимая пальцами жёсткую ткань плаща. Вокруг нас Дмитрием суетились богатые горожане, прибывшие на премьеру. Их смех и негромкие разговоры утопали в звуке шагов по мостовой, освещённой газовыми фонарями. Театр сиял, словно драгоценный камень: высокие колонны, покрытые золотыми узорами, и мраморные ступени излучали величие, недосягаемое для простых смертных.

– Следи за залом, – коротко бросил Дмитрий, глядя на толпу у входа. Его лицо, едва освещённое светом фонаря, выглядело напряжённым.

– Уверен, что наш человек уже внутри, – тихо ответил я, сканируя взглядом каждую фигуру в толпе. Люди входили в театр, передавая билеты помощникам, их движения были уверенными и расслабленными. Но на лицах некоторых я видел нечто иное – сдержанное беспокойство или поспешность, которые могли означать всё, что угодно. В руках у Дмитрия была небольшая записная книжка. Он делал в ней пометки время от времени, бросая короткие взгляды на лица прохожих. Я же следил молча, стараясь уловить даже мельчайшие детали. Вдали, на мостовой, послышались звонкие удары копыт – очередная карета прибыла к театру. Её пассажиры, очевидно, были высокопоставленными гостями, что вызвало новую волну шёпота среди публики.

– Ты нервничаешь, – заметил Дмитрий, не отрываясь от записей. Его голос был резким, но в нём звучала привычная нотка насмешки.

– Нервничаю, потому что знаю: сегодня что-то произойдёт, – ответил я, продолжая наблюдать. Это чувство не покидало меня с того момента, как мы получили письмо с угрозой. – Чувства хороши для поэтов. Держи голову ясной, Пётр, – бросил он, закрывая записную книжку. – Заходим. Внутри театра было ещё великолепнее. Пол из мрамора отражал свет многочисленных люстр, а запах воска и дорогого парфюма смешивался в воздухе, наполняя его почти осязаемой роскошью. Мы прошли через вестибюль, следуя за потоком людей. Лестницы, ведущие на балконы, были украшены резьбой, а стены покрыты панелями с золотыми орнаментами. Это место дышало искусством, но я не мог отделаться от ощущения, что за этой внешней красотой скрывается что-то тёмное. Мы заняли свои места в задней части зала, откуда открывался вид на сцену и аудиторию. Дмитрий расположился рядом, вытянув ноги и как будто расслабившись, хотя я знал, что он наблюдает за каждым движением вокруг.

– Тот, кто написал это письмо, не станет сидеть спокойно, – сказал я, кивая в сторону зала.

– Или станет, чтобы лучше видеть, как всё будет разворачиваться, – парировал он, чуть наклоняясь вперёд. Я внимательно смотрел на гостей. Каждый жест, каждое движение казалось мне подозрительным. Люди усаживались на свои места, рассматривали программу, перешёптывались. Человек в тёмном пальто, которого я заметил у входа, сел недалеко от сцены. Его поза была странной – он не разговаривал с соседями, его взгляд был сосредоточен на пустом пространстве перед собой.

– Вижу его, – прошептал я Дмитрию, указывая на фигуру.

Он слегка повернул голову, отметив направление моего взгляда.

– Подождём, – сказал он. – Пусть покажет себя.

Премьера началась. Оркестр заиграл первые ноты, и занавес медленно поднялся, открывая сцену, залитую светом. Актёры, облачённые в роскошные костюмы, начали свои партии, и публика с восхищением следила за каждым их движением. Но моё внимание было сосредоточено на том человеке. Его фигура оставалась неподвижной, лишь изредка его взгляд перемещался по залу. Я чувствовал, как напряжение нарастает. Время будто замедлилось, каждый звук, каждый шорох казались более громкими, чем они были на самом деле. И затем всё произошло. Громкий взрыв разорвал тишину. Зал содрогнулся, и на мгновение всё погрузилось в хаос. Люди начали кричать, вставать со своих мест, толкаться. Красный бархат занавеса вспыхнул, охваченный пламенем. Дым быстро наполнил зал, заставляя всех искать выход. Я вскочил на ноги, пытаясь рассмотреть что-то через дым. Тот человек, которого я наблюдал, поднялся и быстро направился к выходу. Его движения стали ещё более уверенными, как будто он ожидал этого момента.

– За ним! – крикнул я Дмитрию, но он уже бежал к другой части зала, помогая направлять людей к выходу. Я пробирался через толпу, стараясь не терять из виду фигуру в пальто. Мои лёгкие горели, запах дыма заполнял их, но я продолжал двигаться. Он вышел через боковой выход, и я последовал за ним. Снаружи было прохладно, но воздух казался чище. Я успел заметить, как фигура скрылась за углом соседнего здания. Моё сердце бешено колотилось, но я собрал последние силы и бросился за ним. Дальнейшее я помню смутно. Мы потеряли его. Дмитрий упал с лестницы, получив серьёзную травму. Пожар был потушен, но многие получили ранения, и никто так и не узнал, кто стоял за этим взрывом. Это было моё первое серьёзное поражение, которое оставило след не только на моей карьере, но и на моей душе. Я долго стоял у входа в театр, глядя на обугленные стены и обломки. Мои кулаки сжались, а внутри разгоралось чувство ярости. Это был ещё один момент, который напомнил мне о моём прошлом – о том, что зло остаётся ненаказанным, если его не преследовать до конца. Ночь опустилась на Санкт-Петербург с её характерным густым и холодным туманом. Я сидел в своей маленькой квартире на четвёртом этаже, прислонившись к холодной каменной стене. Стол передо мной был пуст, кроме одной детали – моей записи о деле, которое вышло из-под контроля. Густой запах древесного дыма от печки едва спасал от сырости, но мне было всё равно. В моих мыслях по-прежнему бился театр, взрыв, упущенная фигура и те люди, которые пострадали из-за нашей ошибки. Я не мог смириться с провалом. Мой взгляд остановился на том самом плаще, который я до сих пор хранил. Ткань потемнела от времени, но в ней был дух старой России. Это было что-то вроде напоминания о доме Ивановых, о моей молодости, которая давно осталась в тени воспоминаний. Я протянул руку и прикоснулся к нему, как будто хотел ощутить нечто большее, чем ткань. Этот плащ был со мной в театре. В тот момент, когда Дмитрий рванул в одну сторону, а я в другую, я знал, что огонь и хаос уничтожат всё. Я мог лишь наблюдать, как его фигура исчезает в дыму, унося с собой все ответы. В ту ночь я сказал себе, что больше не допущу подобной ошибки. Но слова – лишь слова. Как можно убедить себя, если чувства говорят обратное? Вопросы грызли меня каждую секунду, и ни одна из газет, ни одно новое дело, которое предлагало управление, не могли отвлечь меня. Даже Дмитрий больше не появлялся на работе. Его уход заставил меня задуматься, сколько ещё мы потеряем, прежде чем добьёмся правды. Я поднялся со стула, тяжело ступая по полу к единственному окну, через которое можно было видеть узкую улицу, залитую слабым светом газовых фонарей. Тишина была практически абсолютной, прерываемая редкими шагами ночных прохожих. Я часто задумывался о том, каково это – жить обычной жизнью, без этого постоянного ощущения, что ты на шаг позади от правды. Я мог видеть семейные пары, которые спешат домой, рабочих, которые возвращаются после долгого дня, и думал: почему всё это кажется мне таким далёким? На следующее утро мои ноги сами привели меня к театру. То, что осталось от его изысканной красоты, стояло как напоминание о той ночи. Двери были закрыты, но работы внутри шли полным ходом. Я стоял, скрестив руки, наблюдая, как рабочие поднимают балки и доски, готовясь восстановить разрушенное. Но среди всего этого шума я видел только картины из прошлого. Вот там, у сцены, вспыхнуло пламя. Там же, на лестнице, упал Дмитрий. Все эти образы вставали передо мной, как живые.

– Эй, что вам здесь нужно? – спросил один из рабочих, заметив меня. Его голос был грубым, но в нём не было злобы.

– Просто смотрю, – ответил я, не двигаясь.

– Здесь больше нечего смотреть, – буркнул он. – Театр откроется через пару месяцев, а вы зря время теряете.

Его слова застряли у меня в голове. «Зря время теряю…» Может быть, он был прав. Но тогда я знал: только действия могут привести меня туда, где есть ответы. Театр был частью головоломки, но её нельзя было собрать, просто стоя на месте. Я вернулся в управление позже днём. Обшарпанная деревянная лестница скрипела под моими шагами, как будто каждый гвоздь жаловался на моё присутствие. На стенах висели старые афиши о пропавших людях, разыскиваемых преступниках и случайных происшествиях. Это был наш мир, заполненный тайнами, которые редко находили своё разрешение.

– Корсаков! – позвал меня голос начальника, как только я пересёк порог. Его кабинет всегда был мрачным: темно-красные шторы закрывали окна, а лампа на столе едва освещала груду бумаг.

– Зайди, нам нужно поговорить.

Я закрыл за собой дверь и сел напротив его стола. Он долго смотрел на меня, скрестив руки на груди. Его седые волосы были аккуратно зачёсаны назад, а густые брови хмуро нависали над глазами.

– Ты видел Дмитрия? – наконец спросил он.

Я покачал головой.

– Он больше не вернётся, – продолжил начальник, тяжело вздыхая. – Его дело закончено. И если ты не хочешь, чтобы с тобой произошло то же самое, подумай о своём будущем. Его слова прозвучали как предупреждение, но я не мог принять их. Моё будущее? Оно уже давно определено. Я знал, что моя жизнь не может быть обычной, пока не будут найдены ответы, которые преследуют меня.

– Я не брошу начатое, – сказал я твёрдо, встретив его взгляд.

Он ничего не ответил. Лишь кивнул, как будто понимал, что меня не переубедить. Вечером я вернулся домой, на свой четвёртый этаж. Закрыв за собой дверь, я сел за стол, открыв записную книжку. На её страницах уже были заметки о подозреваемом, которого мы видели в театре. Фигура в пальто, таинственное исчезновение, отсутствие свидетелей – всё это складывалось в неуловимую картину. Я записывал каждую деталь, которая приходила мне в голову, надеясь, что однажды эти кусочки сойдутся.Я сидел там до глубокой ночи, пока свеча не догорела, оставив комнату в полумраке. Тишина окутала меня, но я не чувствовал уюта. Это была тишина, которая говорила мне о том, что путь будет долгим, и я только в самом его начале. Я остался сидеть за столом в архиве управления, когда в коридоре начали постепенно гаснуть лампы. Кабинет освещался лишь слабым светом одинокой лампы на столе, излучающей мерцание на исписанные листы и старые газеты. Часы над дверью отметили полночь, и только тогда я понял, сколько времени провёл, просматривая материалы. Мои глаза жгло от напряжения, но я не мог оставить это дело. Каждая бумага была словно кусочек мозаики, которую я отчаянно пытался собрать. Взрыв в театре был не просто несчастным случаем, это я знал точно. Слишком многое указывало на спланированность этого акта. Но загадка становилась только сложнее. Строки в рапортах начали сливаться перед глазами, и я провёл руками по лицу, чувствуя усталость. Стук в дверь неожиданно вывел меня из транса. Я поднял голову, инстинктивно бросив взгляд на часы. Никто не приходит сюда в такое время. На мгновение воцарилась тишина, прежде чем стук повторился, более настойчиво. Я поднялся, слегка насторожившись, и шагнул к двери. Открыв её, я столкнулся с хозяйкой дома, где снимал квартиру. На её лице читалось беспокойство.

– Пётр Андреевич, – начала она. – К вам кто-то пришёл. Я хотела было прогнать их, но они настаивали, что это срочно.

– Кто? – спросил я, нахмурившись.