Лязгнул старый замок, отворилась массивная дверь. Эхо стремительно разнеслось по коридорам подземелья, покой узников был нарушен. Звуки капающей воды и стоны умирающих заглушила уверенная поступь. Два человека шагали вглубь обители отверженных и забытых. Пьёвро ступал вслед за стражником, освещавшим ему путь. Пламя клубами вырывалось из факела, яркое свечение источало жар и копоть на сырые каменные потолки. Для людей, запертых в каморках, это означало как надежду, так и приговор. Однако каждый жаждал, чтобы свет надежды остановился подле него. Чем бы всё ни закончилось – это привело бы к освобождению тела или души. Всё лучше, чем гнить в яме.
– Как вы и просили, – ответил дозорщик на вопросы капитана. – Одиночка, за него слезы лить некому. Крепок. Темница мнёт, ломает людей, кого-то сразу, кого-то со временем. Этот ещё свеж, такого и бревном не свалишь.
– За что осуждён? – поинтересовался Спрут.
– Набил морду не тому человеку. Сначала разметал его стражу, а потом и обидчику отвесил, да так, что всю рожу разворотил. И это голыми руками! – в голосе стража чувствовалось явное восхищение. – Когда за ним пришли, он упирался и твердил, что тот не заплатил ему за сделанную работу. Вот, мол, и получил по заслугам. Только разговор не задался. Тогда фламандец взял в руки скамью и разметал коней вместе с всадниками. Строптивый нрав!
Рассказывая, стражник смеялся, словно видел всё это воочию.
– Его одолела стража, лишь дождавшись подмоги. Ещё бы, с дюжиной и сам чёрт не сладит! Потом кто-то попросил кого-то, – тюремщик понизил тон и вздёрнул указательный палец вверх, – и на него свалилась суровая кара.
Страж, сочувствуя, поскрёб рукой бороду.
– Не человек, а Цербер какой-то, – усмехнулся Спрут.
– «Церпер», не «цербер», а охрана его побаивается. Когда его сокамерник помер, никто не осмелился забрать тело. Даже крысы обходят его клетку стороной.
Провожатый довёл Пьёвро до нужного места и, пнув решетку, крикнул:
– Поднимайся, пёс!
– Его ждёт виселица? – тихо спросил Спрут.
– Да, – ответил страж и обратился в темноту, – этот господин желает с тобой говорить.
Пьёвро отсыпал несколько монет и дал их тюремщику, сказав властно:
– Оставь нас!
Тот, воткнув факел в кольцо в стене, шагнул во тьму. Здесь ему был знаком каждый поворот.
Пламя слепило, и осуждённого нельзя было разглядеть. Его очертания еле улавливались в тёмном углу.
– Готов поспорить, – неожиданно отозвался узник, предугадывая намерения гостя, – у вас дела хуже, чем у меня, раз вы решили посетить покойника.
– Так ли ты страшен, как о тебе говорят? – спросил капитан, сделав шаг по направлению к решетке.
Спустя мгновение звякнули цепи, из мрачного угла сквозь прутья медленно показались грубые ручищи. Будто две волосатые жерди зависли над головой капитана. Глядя на них, Спрут, сам не маленького роста, подумал: «Высоченный, должно быть, их обладатель».
– Для тебя есть работенка, – продолжил капитан.
– Ещё вчера меня хотели повесить, а сегодня готовы нанять? Для меня этот мир всегда ходил на руках!
После небольшой паузы заключённый спросил:
– Что я получу за это?
Такой вопрос немного смутил Пьёвро. Сидящий по ту сторону решётки вздумал вести торг?! Не выходя из тени, узник придвинул руки в полоску скудного света, чтобы нечаянный гость увидел на запястьях железные оковы. Этот жест дал понять капитану, что у этого человека сегодня в цене.
– У тебя будет возможность, – ответил он с уверенностью, – не дать королю выбрать за тебя, как умереть.
– Годится! – прозвучал в ответ твёрдый голос.
Выйдя из подземелья, Спрут распорядился:
– Отмыть, накормить, одеть и завтра доставить, куда договорились. Серебра я дал достаточно.
Вскоре в обители иоаннитов объявился Ги. Прибывшего с вестями юношу сразу проводили к капитану. Выделенное тесноватое помещение имело для Пьёвро важное преимущество, находясь в отдельно стоящем домишке, близ конюшен. Местечко позволяло держать всех любопытных вдали от его дел. В скромной, наскоро обжитой комнате, Спрут расположился за столом у окна. Отложив в сторону свечи, капитан успевал пользоваться даром светлого дня. Сидя в полной тишине, с непроницаемым лицом он внимательно изучал расписки и финансовые описи храмовников.
– Ты не поверишь! – начал юноша с порога, – там словно живой риф в тёплых морях! Полно голодных ртов! Всё кишит! Шагнуть некуда, все что-то вынюхивают. Не доносит только ленивый.
Спрут отложил бумаги.
– Рассказывай. Что ты узнал? – в его голосе послышалось нетерпение.
– У короля нынче множество забот, – начал Ги, не в силах сдержать эмоции.
Он примостился на краешке стола, повернув веснушчатое лицо к капитану.
– Разногласия с Папой Римским, – загибая пальцы, перечислял юноша, – Климент V, хоть и сидит на цепи у Филиппа, да все равно зубы скалит. Вельможи, дурни, клянчат из казны. А та пуста, как высохший колодец. И даже то королевское золотишко, что раньше хранилось у Ордена Храма, провалилось в бездну, даже не булькнув.
«Возможно, король забрал его неспроста», – рассуждал про себя капитан, слушая парня.
Рассказчик весело тараторил:
– А ещё на улицах ходят слухи о доносах на Орден бедных рыцарей Христа. Якобы Корона поощряет монетой любителей потрепать языком. Вот во дворец весь сброд и захаживает. Метут, как помелом, думая, что их чепуха чего-то стоит.
– Ничего нового, – заметил Спрут, но глаза его сузились, – сдаётся мне, что всё же грянет сильный шторм.
– Однако двое, – продолжил Ги многозначительно, не принимая во внимание замечание капитана, – что я отсеял от этой шелухи, явно что-то прознали дельное. Поговаривают, сам Филипп осыпал их серебром. Пировали, от горла кружку не отрывая, сорили монетой, словно бароны какие-то. Но пьяный язык – враг. Один, в гиблое дело ввязавшись, видать, сболтнул лишнего. Поутру в канаве и нашли. Мертвец был обобран до нитки. Башмаков и тех при себе не имел. А о втором доносчике никто больше ничего и не слышал. Решили, что утонул… на дне кувшина.
Парень наконец перевел дух.
– Я выведал, – произнёс юноша важно, – где он проживал!
– Ты уже был у него?
– Нет. Ты же велел, чуть что – сразу к тебе.
– И то верно, но лучше нам не медлить, – прозвучал твёрдый голос Пьёвро.
Чутьё подсказывало, что в словах парня кроется нечто ценное. Капитан поднялся из-за стола.
– Едем!
Таверна «Одинокий филин» стояла на дороге, ведущей из Шампани в Бургундию. Целыми днями в ту и другую сторону шли или ехали люди, останавливаясь здесь передохнуть. Это было излюбленное место солдат, путников, торговцев и пилигримов.
Удачно выбранное место сулило неимоверную выгоду хозяину. Местные виноделы, пекари, крестьяне, словно к королевскому столу, охотно поставляли сюда вино и хлеб, дичь и овощи. Несмотря на драматичное название, здесь всегда было многолюдно. Посетителям помимо горячего обеда доставались и свежие новости. Людям таверна пришлась по душе ещё и потому, что тут можно было неспешно обсудить дела и отведать отличных вин местных виноделов.
Вейлор, подъехав к «Одинокому филину», спешился, привязал коня, потрепал его по холке и вошёл в таверну. Внутри было непривычно тихо. Никто не горланил, охмелев. Даже заядлым игрокам в кости было не до азарта. На крюке над огнём закипал котёл, с кухни тянулся чуть слышный аромат варёного мяса с нотками трав, но никто не повёл и носом.
Интерес и любопытство собрали гостей заведения в круг в центре зала. В то утро два человека приковали к себе всеобщее внимание. Народ с изумлением и неприкрытым восхищением жадно схватывал каждое слово, слетавшее с языков рассказчиков.
«Та ещё компания!» – подумал молодой человек и примостился чуть в стороне.
Тот, что поговорливей, стоял на скамье, вертелся во все стороны и размахивал руками. Второй, плотный мужчина, важно сидел с полной кружкой в руке, периодически повторяя последние слова во фразах, что придавало истории достоверный характер и усиливало восторг слушателей.
– Еду я, значит, через деревушку. Я выехал до зари, чуть свет, чтобы к полудню на ярмарку успеть. Думаю, там сегодня будут менестрели из Парижу! – рассказывал высокий.
– Парижу! – подхватил второй.
Вокруг ахнули. Говоривший сделал добрый глоток из кружки, которая стояла тут же, на столе, и после небольшой паузы продолжил:
– Смекаю, народу будет видимо-невидимо. Вот я свои горшки и продам!
– Да ты не тяни, что со зверем-то? – беспокоились люди.
– Так я и говорю, – продолжал долговязый горшечник, – еду я через мосток, а там туман лёг, гуще не видал! Словно снегом замело.
– Замело, – зловеще пробасил второй.
– Ничегошеньки не видать. Я ещё подумал тогда, что сена наготовил мало, лишь бы хватило, а что за горшки выручу, на то и сена возьму.
– Горшки твои окаянные! – гневался огневолосый хозяин таверны. – Весь Дижон в твоих горшках!
– Зверь где? – негодование хозяина подхватил томящийся в ожидании народ.
– Будет вам зверь, погодите.
– Ещё раз упомянешь свои горшки, Богом клянемся, мы за себя не ручаемся! – угрожали городские дозорные.
– Только я с моста съехал к оврагу, тут туман и пополз, будто крадётся, стелет и стелет…. И тихо так стало, как в таверне в пост!
Вокруг понимающе закивали.
– Ни птиц не слыхать, ни зверушек. А тот все ползёт…
– Ползёт, – поддержал его друг, отхлебывая из кружки.
– Лье не проехал, как он меня настиг!
Слушатели снова ахнули.
– Едем с Мортизой, кобылой моей, друг друга подбадриваем. Я ей – «но», она мне – «тпру», я ей – «но», она мне – «тпру». Тут она, как вкопанная, и встала.
– Кто? Лошадь?
– Да телега же! Колесо из колеи вышло – и под каменья.
– А лошадь?
– И лошадь. Я с телеги сиганул, да глядеть, что там чёрт принес? А Мортиза вся извертелась, расфыркалась да принялась копытом бить.
– Да ну!
– Я ей и так, и этак: голубушка, подружка…
– Лошади?
– Телеге! Колесо ж застряло.
– А лошадь что?
– Лошадь? – почесал затылок рассказчик. – Стоит, паром фырчит, гривой трясёт… И тут чую, взгляд спину скребёт. Я замер, словно статуя, а обернуться духу не хватает. Думаю, а вдруг померещилось старому? А голос внутри шепчет: «Вот колесо тебе чёрт разбил, а сам за спиной стоит и смотрит».
– Чёрт смотрит, – медленно и зловеще проговорил второй.
При упоминании нечистого люди, немного оробев, придвинулись плотнее друг к другу. Долговязый понизил голос:
– Всё думаю: здесь, Антуан, ты со своими горшками и пропадёшь!
Мужики, открыв рты, замерли. Горшечник насладился произведенным впечатлением, обвёл всех взглядом и громко завопил:
– Вдруг как завоет!
От неожиданности народ вздрогнул, один бродяга даже повалился со скамьи.
– Кто, – взволновались самые внимательные, – лошадь?
– Какая лошадь, соломенная твоя башка!
– Телега?
– Да нет же! Дьявол, что в спину мне дышал! Тут моё сердце в пятки и убежало. А Мортиза вздыбилась, копытами как стукнет, только её и видели. Телегу мою с места выдернула и понеслась. Я под телегой за что-то ухватился что есть сил. Так и мчались мы с того гиблого места. Лошадь несётся, копыта пыль выбивают. Я грязи на всю жизнь наелся. А он на дороге так и остался стоять. Чёрный весь… А глаза! Каких и не встретишь! Кровью залитые, дикие, углём горящие, смотрят прямо в душу. Уже две ночи мне снятся, окаянные.
Антуан перекрестился.
– Только кобыле моей и спасибо, что сгинуть не дала вашему покорному слуге.
Слушатели, наконец, выдохнули и тоже осенили себя крестом. Закончив, рассказчик поклонился, как «менестрель из Парижу». Толпа в последний раз окатила его восторгами и стала расходиться:
– Вот это да! Какой только напасти не встретишь!
– Говорю вам – волк это был. Клянусь святым распятьем!
– Всё это россказни лукавого, храни нас Господь!
Заворожённый историей Вейлор совсем не обратил внимания на собравшихся. Только после того, как люди разбрелись по углам, стало ясно, кто здесь завсегдатай, а кто просто не мог обойтись без припасов на дорогу. У окна, сдвинув столы, шумно обедали городские стражи. По всему видать, они ещё не ложились спать после ночного дозора. У двери ели скромный обед три рыбака. Еще до приезда сюда и без учёной степени бакалавра можно было определить по запаху род их занятий. Иные уже тихо дремали, обменяв последнюю монету на миску похлёбки. Другие спорили, играя в кости.
И тут кто-то выкрикнул на весь зал:
– Полуденный Рыцарь!!!
Вейлор опешил. Этот возглас его словно пронзил. Помимо огромного удивления он испытал волнение и непередаваемое тепло, постепенно наполняющее всё его нутро. «Полуденный Рыцарь» – было его детское прозвище из прошлой далёкой жизни, уже почти совсем забытой. Только один человек мог его так называть. Юноша сразу понял, кого имел в виду дядюшка, когда говорил, что его узнают. Конечно же, это Дамиен, «Полуночный Рыцарь»!
– Вейлор! Дружище! – вскричал подбежавший юноша.
На его загорелом лице белки глаз сияли перламутром.
– Я никак не ожидал тебя увидеть здесь! – радостно улыбаясь, воскликнул Вейлор.
– А ты возмужал и окреп! – Дамиен с удивлением разглядывал друга, ухватив за плечи. – Рыцарь!
– Ты изменился не меньше, – ответил тот изумлённо.
На широких плечах Дамиена поверх стёганого оплечья позвякивала кольчуга. Перед шампанцем стоял настоящий воин, гордо носивший красный крест на чёрной гербовой котте. Крепкой рукой он прижимал меч, подвешенный на поясе на двух широких, идущих крест-накрест ремнях. Странно было видеть старого друга в одежде сержанта храмовников.
«Хотя почему странно? – подумал Вейлор. – Если бы он был благородного рода, то смог бы даже стать рыцарем Ордена».
Много лет назад дядя Андре привёз в родовой замок сироту, молчаливого смуглого мальчика с непривычным для округи тёмно-янтарным оттенком глаз. Дядюшка всегда относился к нему с любовью. Мальчишки росли вместе. Отец Вейлора поощрял их детскую дружбу.
– Ну, не томи, рассказывай, где пропадал. Клянусь, это достойно баллады.
– Гляжу, ты ещё не потерял интерес к рыцарским романам.
О проекте
О подписке