В номере дядька опомнился, надел халат. Стал рыться по карманам разбросанной одежды. Протянул Рустику комок денег.

– Держи. Хватит? Я не знаю, сколько здесь…

В соседней комнате продолжали без него, оттуда доносились женские стоны. Двери отсутствовали, комнаты перегораживали пафосные портьеры.

– Мне надо будет потом много денег, хочу купить дом.

Дядька оживился:

– Ты куда, кстати, пропал? Когда телефон купишь? Без телефона жить в современной России не рекомендуется.

– Можно я поем?

– Господи, конечно!

Стол ломился от еды, правда, все было разворочено и надкусано. Рустик нашел не потревоженный кусок мяса и насадил его на вилку. Мужик смотрел на него, как паук на муху.

– Сейчас можешь чего-нибудь дать?

Рустик потребовал авторучку и лист бумаги. Все уже было наготове. Его рука заметалась по бумаге. Проявились какие-то цифры и буквы, при этом он глядел в стену, словно там экран телесуфлера.

– Скупайте акции этих компаний.

– Почему?

– Землетрясение в Индии.

– Давай, давай, давай! Слушай, у тебя точно кроме меня никого нет?

– Мы же договорились.

– Да, извини, глупый вопрос.

На прощание Рустик набил карманы фруктами, взял пару бутылок. Осколки стекла хрустели на полу, когда он шел обратно через холл. Чувствовал взгляд девушки с ресепшена, с ней был еще кто-то, они дружно заколачивали окно фанерой. Холодно ждать стекольщика. Осень…

Он решил проведать отца. Блонди смотрела телевизор.

– Один, что ли?

– Да.

– А где твоя подруга страшная?

Можно было сострить в ответ, но ему было противно слушать ее голос, меньше всего он желал каких-либо диалогов. Даже ее тень вселяла ужас, на стене за телевизором шевелилась черная горилла.

Он оставил пачку денег рядом с полупустой бутылкой.

– Зайду на следующей неделе. Слышишь?

Горилла на стене шевельнула плечами, что-то прошептала в ответ.

…Приходили курьеры – инопланетный киргиз и веселый узбек. Ася разворачивала бумажные кочаны с едой и ела без рук, ныряя лицом в желатиновые десерты. Перемазалась вареным рисом, стала похожа на тефтель…

…Свет рекламы печатал на стене дрожащий абрис гигантских букв. Лицо и плечи Аси исчезали и возвращались. Неоновые ножницы, были единственным освещением в комнате, электричество не включали, хватало уличной медитации. Она держала двумя руками кружку с водой, сидя в углу кровати. Ей нравилось, что он не видит ее лица, самой смотреть из мрака, не сводя с него глаз.

– Мне же не надо было идти на работу в ту ночь… Каково это быть единственным в мире?

– Ничего особенного. Бывает, попадаю в будущее, не очень далекое. Однажды, все, что там увидел, касалось одного типа, я пришел к нему и сказал, что кое-что знаю. Спас ему жизнь. Не заметил, повлияло ли это на общую природу вещей, но я долго жил безбедно.

– Разве можно угадать, куда тебя занесет?

– Нет, конечно. Иногда, вижу нечто удивительное, всего несколько секунд, какой-то портал или параллельный мир, но, что именно, совсем не помню. Все стирается из памяти, как только просыпаюсь, будто неведомая сила очень не хочет, что бы я это искал и ждал повторения.

– О боже, а если бы тебя сожгли или разобрали на органы?

– Вселился бы в какого-нибудь коматозника. Ладно, я дочитал твои мемуары, стиль на уровне розовоголовых. Все перепишу, если хочешь, что бы в подписчиках были не только тик-токари и вебкаменщицы.

– Сделаю новый канал, СССР всегда краш.

– О, да! Повылезает закомплексованное гавно верхом на синей дыне, накрахмаленные залупы с исторических форумов. Как же я это люблю…

Он включил ноутбук, немного подумав, защелкал клавишами. Ася уснула. На лице застыла растянутая до ушей улыбка – элегантная аномалия ротовой полости. Длинные ресницы лежали на щеках. Раскидав конечности в нелепой позе, она напоминала сломанную куклу.

                              ***

…Они очнулись от дикого крика. Голая баба с распахнутым ртом сидела сверху, отчетливо были видны пломбы в зубах и перламутровый свод верхнего нёба. Клочья черных волос торчали из подмышек. Плоские треугольные груди с черными сосками разъехалась в стороны. Рустик слышал, как взвизгнула Ася. Баба захлебнулась криком, несколько раз проблеяла:

– А, а, а…

И провалилась куда-то вбок…

Рустик подумал, как хорошо, что нельзя чувствовать запахи. Срач вокруг был неимоверным. На столе стояли пустые бутылки из зеленого стекла, вся кухонная посуда превратилась в пепельницы. Какой год непонятно. Прошлое, будущее? И снова амбразуры глаз сомкнулись, навалился чернильный мрак, вместо бодрого утра.

– Хреново, – сказал Рустик, – один раз я попал в алкаша. Жахнет сто грамм и в тряпки, а я как в гробу в этой проклятой темноте. Чуть с ума не сошел…

– Ты здесь был?

– Вроде, нет. Такое бы запомнил.

Снова проморгалось изображение, как бы с наклоном. Инвалид, что ли? Баба уже болтала по телефону, кокетливо наматывая шнур на кривой палец. Инвалид, тем временем вышел в туалет и смачно проблевался. При первом же залпе «винегрета», Ася и Рустик зажмурили глаза.

– Лучше бы он спал сволочь…

Не прошло и минуты, как они услышал шум лифта. Так и было, человек ехал в лифте.

– Он что, голый?

– Наверное, спал в одежде.

Это был какой-то спальный район, может, где-нибудь за Поклонной горой или Юго-запад. Сентябрьская морось придавала уныния. Но это только так казалось. Любой каприз природы, как всегда, скрашивала одна и та же деталь – отсутствие машин и людей. Они шли вдоль длинной девятиэтажной панельки. Человек хромал, Ася сказала:

– Как в вездеходе едем. Еще бы музыку врубить…

Впереди замаячила какая-то суета. И вдруг, у точечного дома из белого кирпича – длиннющий хвост под вывеской «Булочная». Стояли, почему-то, в основном старики и дети. Ася воскликнула:

– Нихрена себе…

Такой длинной очереди она еще не видела, ее конец исчезал за углом соседнего дома. Их «вездеход» порвал цепь очереди, пошел дальше. Народ куда-то спешил навстречу, в глазах безнадега.

Справа по курсу небольшая толкотня у телефонных будок, потянулись ларьки. Модники кривлялись у подземного перехода. Мода стала еще уебищней – шмотки все «вареные», куда ни глянь везде этот сине-голубой «камуфляж». Подошли к ларьку. В стекле отразилось самое обычное лицо молодого чела, перебравшего накануне. Он разглядывал убогие тряпки, размалеванные принтами – USA, Madonna, NBA…

Неожиданно, его позвали:

– Ромео!

Он обернулся. Лохматый парень махал рукой, мол, иди сюда. Он был одет, как клоун – в резиновой «косухе», зеленых широких штанах и туфлях с «лапшой» на белый носочек.

– Чего будем делать?

Было плохо слышно, о чем они говорят. Часто повторяли слово – кооператоры. Решили идти к какой-то Таньке. Лохматый нарыл у себя в карманах мятые бумажки с надписью «рублей», и они снова пошагали во дворы.

…Сначала, издали было не понятно, что за толпа мужиков толклась за универсамом. Подойдя ближе, разглядели за шевелящейся тьмой голов табличку «пиво». Определить, где начало очереди было абсолютно невозможно. Мужики слонялись туда-сюда, сидели на корточках в томном ожидании, отдельно стояли счастливые – лакали желтую воду из стеклянных банок. У всех в руках разнообразная посуда – бидоны, чайники, кастрюли, чаще банки. Одной даме налили в целлофановый пакет. Желтый пузырь писал тонкой струйкой через микроскопическую дырку. Дама была на седьмом небе от счастья, ловила фиолетовым языком живительную влагу. Вокруг хохотали и давали советы. Ромео с лохматым другом прошли мимо, почему-то ускорив шаг.

Они спешили, но все равно опоздали. Постучали в окно на первом этаже. Одернулась занавеска, показалось круглое и злое лицо.

– Нету ничего!

И исчезло в тюлевых складках. Лохматый приуныл, было хорошо видно, как он растерян и подавлен.

– Может, талоны купим?

– А потом полдня в очереди? Пошли на угол.

– Бля, там эта мафия…

Асфальт вдоль дома закончился перекрестком улиц и небольшим сквером. Со скамеек им крикнули:

– Чего надо, парни?

– А чего есть?

– Водка – тридцать пять.

– Бля…

– Сигареты «болгария» по трешке!

Жирные и непьющие бутлегеры, серьезные люди, по их красивым лицам сразу можно было понять – торговаться бесполезно. Друзья отошли «подумать»…

Не заметили, как к ним приблизился какой-то опасный тип. Из-под воротника рубашки на шею вылезали кресты набитых куполов, нижние веки опущены, как у пожилой собаки, вывернутая нижняя губа блестела, а вместо волос на голове – загорелая лысина. Указательные пальцы и мизинцы обеих рук оттопырились в вечную «козу», он будто приготовился ими бодаться, держал наготове.

– Чего надо? Есть дешевле, пойдем.

Говорил четко и внятно.

– Самогон будете?

– Надо попробовать…

– Хули пробовать?

Его звали Толян, его все знают и все пизды получат. Он наведет порядок, а то поохуевали. При этом его «козы» писали в воздухе немыслимые узоры.

…В коридоре на полу спал здоровенный мужик в тельняшке. Толян представил:

– Это Петр, коммунистов ненавидит.

На кухне сели за стол. Женщина в халате налила по стаканам самогон, выпила с гостями. Приперлись дети верхом на игрушечных самосвалах. Стало шумно.

– Пирамиды нужны? – спросил Толян, и, не дожидаясь ответа, крикнул в коридор, – Сашка!

Пришел хмурый парень.

– Почем у тебя пирамиды?

– Шестьсот…

– Принеси.

Парень вернулся с упакованной в целлофан джинсовой тряпкой. Лохматый ушел примерить. Вернулся в голубых штанах, стал вертеть жопой. Толян нахваливал:

– Нормально! Прибананеные…

– Завтра возьму. Крутанусь на баксах.

– Почем у тебя?

– У меня-то?..

Дальше пошел непонятный разговор, какая-то блатная математика. Было видно, что гости-то прилично так опохмелились. Хохотали во всю глотку, толкали «по-братски» хозяина. Самогон в бутылке потихоньку убывал. Толян рассказывал, как он спас человечество от ядерной войны, когда служил на флоте.

– …Нажрались, бля, а на борту ракеты. Говорю командиру – стопэ, грабли с кнопки! А то не было бы уже этой Америки…

Вспомнили Америку, кто уехал, кто только собирается.

– …Да у них пособие по безработице больше, чем наша зарплата!

Кассетник заиграл какую-то несусветную дичь про то, как «я подругу посадил на мотоцикл, у нее от страха прекратился цикл». Толян танцевал, изображая мотоциклиста. Не справился с управлением, грохнулся в угол, забрав с собой скатерть со всей посудой. Покатились яблоки по полу, бутыль, стаканы вдребезги. Толян мог только надувать глаза и закидывать нижнюю губу на нос. Дар речи он потерял. Ася хохотала, а Рустик сказал:

– Я, примерно, знаю, в каком мы году, но это полный абзац…

Как в подтверждение его слов, на кухню ворвался мужик в тельняшке. Все вокруг замелькало, покатилось кубарем – пьяные морды, спины, затылки. Грохот, хохот, мат и детский плач все смешалось в густую акустическую завесу.

Выскочили на свежий воздух. Весь мир вытянулся в качающуюся горизонталь. Друзья с радостью констатировали тот факт, что не потратили ни копейки. Электрический пунктир окон вывел их на широкую улицу, а потом к ступенькам «Универсама». Казалось, у «вездехода» во время бегства отвалилось колесо. Крен был очень сильный.

Удивительно, но в «Универсаме» абсолютно отсутствовали очереди, через минуту стало все понятно. На полках и под стеклом было ослепительно пусто, вдоль стен красивыми пирамидами стояли одни пачки соли. Все везде намыто до блеска, разумеется, продавцы отсутствовали, лишь откуда-то из подсобного коридора доносился гомерический хохот. Вероятно, кривые друзья кого-то искали. Из подсобки вышел мужик в спецовке. Лохматый, что-то шепнул ему на ухо, тот категорически замотал головой…

…Последнее, что помнит Рустик, созвездие автомобильных фар на перекрестке. Зажегся зеленый, и все машины дернулись, будто на старте гонок. Друзья не глядя, перебегали улицу, освещения никакого, только витрины «Универсама»…

Глухой удар, и туловище взлетело вверх легко, как фантик. Второй удар вышвырнул к поребрику, это последнее, что видели Рустик и Ася вместе…

Рустика потянуло невидимой силой вниз. Откуда-то выплыл человек, их «вездеход», которого звали Ромео. Теперь он висел в густом тумане чернильной пустоты и с глупой улыбкой разглядывал свои вывернутые конечности. Тело его было переломано в чудовищный зигзаг. Увидел Рустика, очень удивился и мгновенно исчез, будто его с силой дернули за ноги…

Рустик нашел взглядом яркую кляксу искусственного света. Плавное падение его прекратилось, он медленно поплыл вверх. Клякса превратилась в мерцающий радугой овал. Стала слышна музыка и разговоры, еще секунда… и он увидел скопление людей, все сидели за одним столом. В полутемном зале сверкали огни, там плясали. Только выглядело это все странно. Музыку, определенно, крутили в обратную сторону, инструменты звучали с подвизгом, а певец или певица жевали слова…

Да тут все было не так – нелогичные жесты сидящих за столом, мимика их пьяных лиц, они выплевывали выпитое в стаканы, бутылки наполнялись алкоголем, дым сигарет обратно заполнял их рты. Вот двое встали и ушли спиной вперед. Только танцующие выглядели, более-менее естественно, пока кто-нибудь не отделялся от толпы и крылатой походкой, откидывая назад нижние конечности, исчезал во мраке.

Мучительно долго длился этот паноптикум. Внезапный носитель, наконец-то, вытащил всю еду вилкой изо рта на тарелку, выплюнул последнюю рюмку водки и поднялся из-за стола. Дальше – удаляющийся тоннель из драпированных стен и карикатурных лиц, вниз по лестнице и на заднее сидение автомобиля такси…

Красивая женщина смотрит, говорит бессмысленные слова, будто жует скомканный лист бумаги. В ее глазах бенгальские огни. Машина едет задним ходом, в лобовом стекле скорость накрутила сверкающую трубу. Черный абрис водителя…

Все рассыпалось в пеструю мозаику. Заданный автомобилем темп ускорил разгон, чей-то день мелькнул перед глазами – дом, дети, утро, ночь, сон…

Рустик с криком проснулся, схватил Асю за шею, она не шевелилась. Он еще раз выкрикнул ее имя, и снова никто не ответил, только эхо ускользнувшего сна передавало привет из далекого прошлого.

                                    ***

Лицо ее «окуклилось», исчез пульс. В оцепенении он лежал рядом, не сводя с нее глаз, как будто, это могло помочь выдернуть из паралича. Теперь осталось только ждать. А она может проснуться завтра или через тысячу лет.

Телевизор захрустел от удивления, когда Рустик включил его в розетку. Убивая время, наводя порядок в комнате, он нашел плоскую коробку в куче тряпок за письменным столом. Что-то происходило в этом телике, кто-то за кем-то бегал, потом говорил, наверно, умные вещи. Рустик тупо смотрел в голубую даль экрана и не понимал, что происходит.

Он не обращал внимания на голод, опомнился, когда чуть не упал от головокружения. Пошел в магазин за продуктами, долго сидел на скамейке в Некрасовском саду, глаза привыкали к новому времени года. Осень обнажила то, что было укрыто зеленью деревьев, стали громче звуки – крики детей на площадке и шум машин. Все вокруг перекрасилось в миллион оттенков желтого…

Просыпался тревожно, ему казалось, что она ходит по комнате. Явь расталкивала наваждение, он видел ее окаменевший профиль на кровати и снова отчаяние и снова невыносимая сиюминутность окружающего мира…

Однажды утром, раздался звонок в дверь. Щелкнул ключ в замке, кто-то пытался открыть дверь, но не получалось. Ключ вытащили, вставили другой…

Рустик в два прыжка спрятался за портьерой. Вошел некто большой и тяжелый – безжалостно скрипел паркет под его тушей. Он крикнул:

– Спишь, что ли?! Я заебался звонить!

Было слышно, как откинулась крышка унитаза, зашуршала струя…

– Асетрина, вставай, я приехал.

Он шевелил пальцами по шпингалетам в нескольких сантиметрах от лица Рустика. Пытался дернуть фрамугу, но окно не поддавалось.

– Ну, и вонь…

Пол хрустнул, где-то, у кровати. Человек замер, круглая голова спряталась в плечи, он смотрел на Асю. Это был толстый дядька в кожаной куртке и широких штанах. Рустик видел его отражение, с тоской ожидая, что будет дальше…