II

Грандиозный маскарад в одном из красивейших замков Российской империи, отданному великокняжеским новобрачным, пестрел разными цветами, шелестел платьями дам, гудел от светских разговоров и журчал дамским смехом. Одни представлялись в роли шута, другие в виде ведьм, третьи – в виде ангелов, четвертые – в виде мифических существ из древнегреческих мифов, а некоторые умудрялись совмещать в своем костюме сразу два амплуа, порой прямо противоположных и потому ужасно смешных. Разнообразию костюмерской фантазии не было предела, а актерским талантам, которые так славно воспитывает светское общество с привычным ему лицемерием, здесь и сейчас открывалось настоящее раздолье.

– Какие чудесные девицы, – заговорила темная, большая, но ужасно горбатая фигура проходящим мимо нее дамам. Дамы не могли не засмеяться при виде нее, удивляясь правдоподобному голосу, так правдиво копирующему старческий женский голос. Голос показался девушкам очень знакомым, но он был так изящно и умело изменен, что они не могли придумать, кто это вздумал над ними так подшутить.

– Я тоже была такой же миленькой и нежной девушкой когда-то. О-о-о, как быстро проходит молодая жизнь!

Беззаботные девицы еще больше рассмеялись, хотя пытались сдерживаться, но старая маскарадная фигура с маской на лице так убедительно играла свою роль, с явным желанием их рассмешить, что их сдерживание было тщетным. Тем временем мимо них проходил Александр Муравьев в виде запорожского казака.

– Государыня императрица! Это вы? – еле сдерживая смех, спросила одна из дам.

Предполагаемая государыня императрица перенесла тогда внимание на проходившего этого казака и сказала ему:

– О, добрый молодец! Как ты похож на молодого моего мужа! Как сейчас я помню нашу радостную, шумную свадьбу! Вся станица гуляла в тот достопамятный и драгоценный моей памяти день!

– Нет, это не государыня! – ответила той даме ее спутница и вместе с той рассмеялась.

«Нет, это точно не он», – подумал Муравьев и отошел от странной и загадочной фигуры.

Старуха нагнулась к девушкам и, приняв поучительный вид, сказала им:

– Не стоит нарушать правил маскарада, мои дорогие друзья. Вы должны сами догадаться.

Одна из девиц увидала неподалеку от своей компании фигуру маркизы, в которой по соблюдению правил представления свет узнал настоящую государыню императрицу.

– Ну вот. Говорила же я, что это не она.

Муравьев остановился в своих поисках, оглянулся опять на высокую старуху, хотел сначала без церемоний подойти к ней, но старуха так решительно повернулась в его сторону, что он даже смутился.

– Да-да, голубчик? Вы хотели что-то со мной обговорить? Уж не хотели ли вы пригласить меня вальсировать?

Стоявшие всё ещё тут светские дамы снова залились звонким смехом, от которого старуха блаженствовала и не решалась его прерывать. Муравьев же одолел свою робость, отдельными шагами, будто осваивая невидимые преграды, подошел к фигуре, которая выжидала его действий. Муравьев, протянув руки к маске, с честью сказал:

– Извините. Но я должен знать, тот ли вы человек, которого я подозреваю, или не тот.

– Ну что вы, извольте, – проговорила фигура еще более женственным голосом.

Муравьев приподнял маску на лоб и тут же ее опустил.

– Ваше величество! – прошептал он.

– Ну что же, сударь, – тихим, но веселым голосом императора спросила Муравьева фигура. – Тот ли я, кого вы ожидали увидеть? Или я не оправдал ваших надежд?

Светские дамы, стоявшие тут совсем рядом, хоть не увидели лица императора, но услышали его голос, чем были чрезвычайно удивлены, что даже ахнули почти хором. Муравьев же был ужасно сконфужен.

– Оправдали… То есть нет… То есть, я хотел сказать, я ищу другого человека…

– Не то мероприятие вы выбрали для поиска людей, Александр Николаевич. Хотя в некоторых случаях, на маскараде можно увидеть настоящую натуру человека. Когда злодей надевает костюм, он не догадывается, что принимает свою настоящую натуру и обнажает ее перед светом. Ну хватит с тебя моих нравоучений, иди, веселись, гвардеец! На войне и на гуляньях нет равных русским героям!

Муравьев откланялся императору и поспешил отдалиться от него как можно дальше, в противоположную часть огромной залы Аничкового дворца, чтобы император не смог видеть, как Муравьев рьяно не желал следовать его совету.

А в это время вся огромная зала закружилась в вальсе. Десятки обычных молодых дворян, какой бы деятельностью не занимались, добивались ли успеха в государственной службе или же в военной, на балу старались также усердно добиваться сердец дам. Однако Муравьеву было не до танцев. Этот бал-маскарад представлялся ему заведением, созданным специально для того, чтобы принять Орлова в свое тайное общество. Если Орлов откажет, то тогда и бал не имеет смысла продолжать. Муравьеву не пришлось долго отходить от императора, чтобы столкнуться со старым семеновцем времен Петра Великого, в которого переоделся тот самый генерал-майор.

– Ох, простите меня, неряху, Михаил Федорович.

– Ничего, ничего. Это я виноват… А, простите, с кем имел честь столкнуться? Ваше лицо кажется мне знакомым.

– Гвардии Генерального Штаба полковник Александр Николаев сын Муравьев.

– Ах, ну да, конечно! Я о вас слышал на протяжении всего заграничного похода. Хотя и при обороне вы проявили себя в каждом крупном нашем сражении. Вы же получили от австрийского императора орден Леопольда.

– И орден Максимилиана от баварского короля.

– Да… А когда вернулись домой?

– То есть в Россию? – как бы не сразу поняв, спросил Муравьев.

– Да, с войском.

– Сразу по заключении мира с Францией.

– Долго гулять не пришлось, да? – подмигнул Орлов. – А жаль! Франция – хорошая страна. И климат мягче, живется лучше, дышится свободнее.

– Но мы русские солдаты, служим в своей отчизне и служим для нее.

– Ну да, похвально.

Муравьев не нашелся, чем продолжить разговор и наступило неловкое молчание. Александр, несмотря на свою пылкость, был кроток и порой даже застенчив. Впрочем, такова натура очень многих мечтательных людей, отдающихся своим мечтам полностью, что реальности достается лишь ничтожная частица их души.

– Вы же кажется, были капитаном? – решил воскресить беседу Орлов.

– В этом году я был переведен в генеральный штаб гвардии с повышением до полковника.

– О, ну что же, поздравляю! Весьма и весьма хорошее продвижение по службе.

– Не так, как ваше, – неловко улыбнулся от своей же нескромной шутки Муравьев.

– Мой случай, признаться, частный. Чем же занимается ныне гвардия? Я слышал, офицеры ее, принялись всё образовываться. Дело для Руси крайне новое и непривычное.

– Руси свойственна закостенелость. Но дворяне в гвардии, являющиеся, возможно, будущими чиновниками и министрами, должны начинать благодетельствовать своей стране еще в своей молодости. И гвардия представляет превосходную возможность для сих действий. Образовывая солдат, избавляя их от унижений телесных наказаний за малейшие проступки, мы показываем пример всем остальным.

Орлов будто заинтересовался сказанным Муравьева, но постарался не дать того вида.

– Как же начальство смотрит на ваши нововведения?

– Начальству важна лишь выправка, а каким способом это достигается, лишь бы много не было гублено солдат, так это неважно. Вы знаете, – добавил Муравьев, указывая на костюм Орлова, – в Семеновском полку, любимом полку императора, палка совсем выведена из обращения. И этот полк считается за лучший полк гвардии!

– Похвальное занятие вы выбрали. Неужели весь офицерский корпус того полка разделяет ваш образ мысли?

– Не только Семеновского, – сказал Муравьев, приближаясь к Орлову, оглядываясь по сторонам и говоря тише. – Я и некоторые мои товарищи образовали тайное общество, которое поставило перед собой цель вспомоществовать развитию благотворительности в отечестве, пресечении лихоимства, взяточничества и варварских обычаев. И я сегодня специально искал вас, Михаил Федорович, чтобы пригласить вас в наш союз, в полной уверенности, что при всех ваших заслугах перед Россией и миром вообще, при всех ваших благородных началах, вы сделаете нам честь и присоединитесь к нам.

Орлов нахмурился, смотря куда-то вперед, не собираясь глядеть на Муравьева, который впился глазами в генерала и готов был ловить каждое его слово, в ожидании положительного ответа. Но Орлов молчал, что-то крепко обдумывал у себя в голове, пытаясь делать это быстрее, чтобы не вызывать подозрений или каких-то необдуманных и поспешных речей, коими так славится романтическая и ранимая юношеская душа.

– Дело в том, – сказал наконец Орлов, – что я состою членом тайного общества «Орден русских рыцарей». И так как я не могу знать ни вашего состава, ни вашего устава, ни ваших правил, я не вижу причин покидать свой орден.

– Я не могу вам назвать наших членов, – тут же отвечал Муравьев, – это очень влиятельные люди, и я бы не хотел их компрометировать. Но, учитывая ваш вес в обществе и великие ваши заслуги, хотя это будет не по нашим правилам, я поведаю вам основное устройство нашего союза. Оно представляет собой три степени: друг, брат и муж. Другом почитается всякий человек, имеющий свободный образ мыслей, знающий или незнающий о существовании общества. Брат есть тот, кто дал клятвенную обязанность на свою верность, но коему тайна общества не была открыта. Мужем наречен тот, кто знал тайну и дал клятву. Также у нас в правилах запрещается принимать более двух членов. Хотя в жизни сие правило почти не принимается и всякий работает в этом вопросе по мере своих возможностей.

– Та-а-ак, – протянул Орлов, немного обдумав услышанное. – Человек, который только слышал об обществе, уже, по-вашему, является вашим членом? Наивен же тот, кто это выдумывал. И выходит, что я тоже теперь ваш член, если следовать логике ваших правил. Так зачем же вам моё согласие, господин Муравьев? – чуть не засмеявшись, сказал Орлов.

Муравьев, ничуть не смутившись и не реагируя на веселость Орлова, отвечал:

– Вы, как человек активный, как фигура, приближенная к государю, можете влиять на мысли общества.

Орлов изменился в лице, чуть повернулся от Муравьева, и не смотря на него, но куда-то в сторону, заговорил:

– Во-первых, я уже не такая приближенная фигура. Государь иногда приглашает к себе, меня вызвал в Москву, чтобы я был при дворе. Но он изменился со времен Парижа и Вены. И окружение его меняется, Сперанского давно рядом нет, Ермолова отправил на край империи, а со мной еще не придумал, что делать, но то, что я остаюсь в военной службе не вызывает сомнения. Хотя, признаться, мне бы хотелось обратиться в гражданскую службу, но государь не оставил мне выбора… А что же до влияния на мысли общества… – Орлов повернулся к Муравьеву и с небольшой улыбкой сказал: – Самому государю не дано на них влиять, чего же ожидаете от простого генерала?

– Один человек ничего не может сделать, это правда, – проговорил Муравьев. – Один в поле не воин. Но если таких людей будет много, они уже будут иметь влияние.

– Главное, чтобы было их не так мало. Если смелые мысли высказываются всем обществом, никакой самодержец не во власти пойти против большинства. Однако, если эти мысли будут излагаться кучкой сумасшедших, они рискуют попасть в крепость.

– Так Вы с нами?

Орлов помолчал несколько мгновений, застыв, как статуя.

– У вас благородная цель, но вы представляете не совсем то, как это представляю я. Посему, мне кажется, будет мне с вами не совсем уютно. Видите ли, проблем в империи у нас хватает, а такая кучка, не обижайтесь, добровольцев, которые толком сами не знают, чего хотят, не способна достичь успеха. Ибо не знают, в какой сфере они этого успеха хотят достичь. Я буду заниматься своим обществом, вы своим. Предлагаю такое развитие событий. Каждый будет идти к общей цели своим, более удобным и понятным ему способом. Может быть, мы друг другу пригодимся.

– Вы хотите в будущем объединить усилия двух обществ?

– Если будет возможность, можно было бы. Сейчас я бы вам посоветовал доработать ваш устав, чтобы он был более внятным и вразумительным. А то вы даже не знаете, что говорить человеку, которого хотите принять. Даже у масонов вербовка нового брата проходит куда более яснее, чем у вас. Хотя у них был не один век, чтобы эту вербовку сделать отличной и вразумительной.

Муравьев опять не находил, что на это ответить, а Орлов уже хотел покинуть бал и тем более оставить молодого (хотя ненамного младше самого него) офицера, с которым уже явно не было о чем поговорить.

– Доработайте свой устав, – повторил Орлов, – и тогда посмотрим, что с вами можно сделать.

Орлов учтиво поклонился, Муравьев не замедлил ответить ему, и господа расстались. Никто на них не обратил внимание, всё общество кружилось в вальсе, а главной танцующей парой были Александр Павлович, все еще в костюме старухи, танцующий с какой-то тоже весьма комичной фигурой в костюме Кощея Бессмертного.

Орлов, вернувшись к себе, стал размышлять над своим очень интересным положением. «Орден русских рыцарей», о котором он говорил, был скорее отговоркой Муравьеву, чем реально существующей организацией. Это было скорее призраком тайного общества, его план, чем реальная организация. Мысли о нем начали посещать генерала еще в Париже в 1814 году, так что может быть слухи о связях его с революционерами были не столь преувеличены. У Орлова были даже проекты устава Ордена, с которыми он делился всего только с одним человеком, Дмитриевым-Мамоновым. Но тот, имевши продолжительные проблемы со здоровьем, многим помочь не мог. Членов Ордена в полном смысле этого слова, конечно же, не было, ибо кто пойдет в Орден, не зная, зачем он вообще создается и который никогда не собирается.

Помимо муравьевского приглашения, одно происшествие никак не унимало Орлова еще с самого его приезда в Россию. Возвращаясь на родину из Парижа, а путь этот пролегал через новые в Империи земли, то есть через Королевство Польское, Орлов слышал об образовывавшихся неких польских тайных обществах. Если эти тайные общества, думал про себя Орлов, собираются после присоединения Варшавы к России, то они объединяются только для одной цели – для своей независимости, которой будут добиваться любым путем, в том числе вооруженным. Не вся Польша отошла к России, часть ее все же осталась в Пруссии, часть в Австрии, тот клочок Польши, что в России – есть бесполезный отросток, как аппендикс, потеря которого никаких серьезных последствий для России не принесет. Скорее всего, Россия даже выиграет оттого, что отторгнет те народы, которые дышат к ней ненавистью. Орлов специально задержался в Польше, насколько это было возможно, и выяснил ужаснейшую внешнеполитическую ошибку Александра (Орлов, как и большая часть думающих людей в государстве, не хотел и не мог думать о польских делах, как делах внутриполитических). Правительство России, то есть император, не видит, как Польша противится своему присоединению к Российской империи. Польские гордецы вместо того, чтобы быть благодарными, что они имеют хотя бы свою государственность как нация, ненавидят тех, кто эту их государственность отстоял. Для того они собираются, тренируют в себе нелюбовь ко всему, что находится восточнее них, и всеми силами хотят доказать себе и всему миру, что вполне заслуживают и очень даже сумеют отстоять свою независимость. И что если им это удастся, всё размышлял Орлов, что если этот противоестественный отросток отпадет, эти ребята каким-то чудом разобьют наши войска, пришедшие их усмирять, и заявят о своей независимости? Европа, безусловно, их поддержит, но тут вопрос: что именно она будет поддерживать? Желание поляков обрести свою независимость и государственность (которую вся Европа не хотела ей давать еще год-два назад), или же она будет поддерживать просто небольшое, но разрушение громадного их природного врага, с которым она становится союзником только тогда, когда ее нужно спасать от самой себя? Последние годы красноречиво отвечали на этот вопрос. Теперь от глобальных размышлений Орлову приходилось размышлять над проблемой своего общества.

Александру писать что-либо или доказывать бесполезно. Он не выслушивает никаких мнений, уж тем более советов, по внутренним делам, не то, что касается дел внешних. Стоит об этом упомянуть ему, и он навсегда потеряет к тебе всю свою любовь и привязанность. Может быть, поэтому Аракчеев так оказывается дорог для Александра, что открывает рот почти только для того, чтобы лишний раз польстить. Но как бы там ни было, надо действовать самому. Общество нужно, но насколько муравьевское общество сильно и способно решить проблему возникновения польских тайных обществ? У них же одна цель, да и ту они будут полстолетия развивать. Оно, может быть, хорошо только своей численностью, но лучше ли здесь количество, чем качество? И что легче, пользовать этим обществом в своих целях или же создавать свой орден самому и с самого начала? Если для действия и важна численность, то в самом образовании любой организации нужны прежде всего умные и рассудительные люди. Вскоре в Россию должен был вернуться из заграницы как раз такой рассудительный и умный человек, о котором мало кто знал, но о котором серьезно заговорили после его литературно-научного дебюта, столь редкого в России того времени. Человек, который по его энергии, уму и умению понимать сложнейшие для кого-то вещи, мог объяснить их как правило сложения для шестилетнего ребенка, человек, могущий заменить всё министерство финансов, – Николай Иванович Тургенев.