Глава 1: площадь трех вокзалов

Точинов быстро шёл по подземному переходу, стараясь стать незаметным в густой толпе горожан, возвращающихся домой, или наоборот, только-только вышедших из паутины коридоров метрополитена. Казалось бы, это ведь совсем плёвое дело для многомиллионного города, бурлящего днём и ночью, и в особенности здесь, в метро, в час пик. Тут можно раствориться, потеряться, стать незаметным серым силуэтом, одним из тех, кого не выделяют ни глаза милиционеров подземки, ни объективы камер. Но только казалось…

Ай, как любят у нас показывать в сериалах погони, когда доблестные парни из (чаще всего) «убойного» отдела висят на хвосте у своей жертвы. И ещё больше любят трындеть у подъездов, в набитых автобусах и вагонах, на остановках и платформах, на перекурах о том, что де ни хрена не могут менты позорные. Какого-то там негодяя и преступника поймать и разоблачить… да что вы! И коллеги их, наследники большого дома на Лубянке, туда же. А то, все до одного такие же недалёкие и беспомощные, жадные и наглые, только и могут, что корчить из себя борцов за справедливость и бабло рубить левое. Ну да, ну да, блажен тот, кто верует. Профессор Точинов к таковым себя никогда не причислял, подобным образом не думал, и знал, что если действительно НАДО, то найдут, где и когда угодно, да что там найдут… из-под земли достанут и принесут кому надо в подарочной упаковке. С ленточкой, а куда ж без неё-то?

И уж его-то, сейчас, после того, как он узнал многое недозволенное и недоступное – уже ищут. Роют землю так, что только успевай уворачиваться, чтобы не зацепило. И кому какое дело до того, что не его искать надо, а наоборот? Разбираться в том, а кто и зачем ищет именно профессора Точинова? Нет человека – нет проблемы, а он сейчас был таким взрывоопасным устройством, что его легче уничтожить, чем пытаться обезвредить. Потому сейчас он и ввинчивался в толпу, пытаясь раствориться в ней, слиться и стать незаметным. Возможно, что ориентировки на него ещё и не легли на стол различных начальников и командиров, иначе вряд ли он смог бы так спокойно уйти из дома. Хорошо, если так, ведь тогда шанс есть, мизерный шансик, но всё-таки.

Точинов прошёл мимо трёх в серой форме, стоящих у эскалатора. Внутренне напрягся, понимая, что сейчас могут остановить, вальяжно сказав: гражданин, старший сержант такой-то… пройдёмте. А дальше?

Обошлось, и вправду обошлось. Тот самый старший сержант, чьи лычки глаза засекли на полном автомате, лишь лениво скользнул глазами по очередному пассажиру метрополитена, ничем особо не выделяющемуся из общей массы. Ну а что, если разобраться, могло выделяться? Высокий мужчина чуть за пятьдесят, с возрастом ставший немного массивным, с залысинами, в очках. Обыкновенная серая куртка, удобные брюки с большими накладными карманами, в ботинках непонятного стиля «кежуал». С собой никакой клади, в которой можно было бы заподозрить хранилище самопального взрывного устройства: ни пакета, ни рюкзака, ни даже маленькой сумки на ремне через плечо, ставшими даже популярнее анекдотичных «барсеток». Кутка нараспашку и под ней не виднеется ни проводов, ни пояса с взрывчаткой. Лицо обычное, славянское, с небольшими усами, нос без каких-либо признаков того, что позволило бы отнести к «лицам кавказской национальности». Правильно, чего в таком подозрительного? Инженер, айтишник на небольшой начальствующей должности, экспедитор… да кто угодно. Знали бы они, что:

Сутки назад:

– Профессор Российской академии наук, лауреат государственной премии…

Точинов также, как и все соседи, хлопал в ладоши, глядя на очередного премианта, проходившего по ковровой дорожке в сторону невысокого и скромного человека в идеально пошитом костюме. Выходя из приоткрываемых гвардейцами высоких, украшенных позолотой и лепниной дверей, каждый из награждаемых делал одно, и тоже действие: сначала чуть озирался, заметно волнуясь, потом, торжественно и не спеша, шёл вперёд, совершая небольшой поворот через пару метров. И тут, после того, как в поле их зрения появлялась невысокая подтянутая фигура в серо-голубом, шаг сам собой становился быстрее и человек даже чуть наклонялся вперёд, всем видом показывая то, что да, вот он, нынешний гослауреат, весь спешит и торопиться, чуть не падает. Что поделаешь, любят в России-матушке царя-батюшку, как его не назови. И награды из рук САМОГО получать – всем хочется.

Сам профессор ничего не имел ни против наград, ни против лауреатов. Не говоря уже про человека в сером, с голубыми искорками, костюме, которого считал тем, кто смог удержать весь вновь накопленный потенциал страны после очередного искусственного кризиса. Да что там говорить, и наградами своими, полученными от него же, страх как гордился. Другое дело, что ни несколько орденов, ни саму процедуру назвать официальными было нельзя. Скорее всего, что именно это придавало особое удовольствие тому цинизму, что вызывало у него поведение лауреатов. Ведь как угодно можно думать, но явно изобретение нового стандарта мобильной видеосвязи не может быть важнее того, что делал их НИИ. Пусть что-то новое и принесёт кучу бабок, но всё равно, в конечном результате все они пойдут в ту структуру, в которой работает сам Точинов. Щит и меч страны, вот что важно…

Церемония времени заняла как обычно много, даже ладони устали от постоянных оваций в честь вновь обретённых страной Ломоносовых и Кулибиных. Точинов неоднократно успел пожалеть о том, что вообще поддался на уговоры своего директора, которому вступило в голову отправить его в числе пятерых приглашённых. Какого чёрта он тут вообще забыл, если вдуматься? Вот-вот, что никакого, и даже наоборот.

Уже после торжественных фанфар и поздравлений, на фуршете, стало ещё скучнее. Пара услышанных разговоров, несколько вскользь брошенных кем-то фраз – давили на его, очень сильную, психику. Давили своей бесплодностью, серостью и однородностью. Деньги, отдых, вложения и инвестиции, яхты, автомобили. И это те, кого страна считает элитой?!! Радовали коллеги учёные, небольшое количество военных, медиков и преподавателей, которые, это было заметно, любили своё дело. Даже захотелось остановиться, перекинуться парой слов вон с теми тремя, которые сейчас ожесточённо спорят о спорадичности вновь создаваемых трансгенных цепочек… но нельзя. Подписку никто не заставлял давать, сам аккуратно и красиво везде расписался, на свою умную голову.

Он уже подумывал о том, насколько будет невежливо уйти оттуда, куда многие просто мечтают попасть, когда сзади его цепко взяли за локоть.

– Меня сейчас не заметно, так что сделай вид, что просто задумался. У тебя в правом кармане флэш-карта. Уходи с приёма минут через пятнадцать, когда основная часть приглашённых двинется к выходу. Обязательно посмотри сразу же, как приедешь домой и действуй, быстро действуй. Я уже ничем не смогу помочь, так как меня, скорее всего, возьмут прямо здесь. Лось, это нужно остановить…

Точинов, почесал, по старой привычке лоб. Каждый раз, когда он задумывался, рука сама поднималась вверх. Поправил очки и лишь тогда оглянулся, осторожно, так, чтобы со стороны казалось, что его интересует только официант с подносом. Взял вытянутый фужер на тонюсенькой ножке, отпил и пошёл в сторону собственного директора, куртуазно беседующего с представителями министерства обороны, курирующих деятельность института.

Шампанское, золотистый брют с крохотными пузырьками, наверняка было прекрасно. А каким ещё может быть шампанское, подаваемое здесь? Но вкуса Точинов не почувствовал, мысли были далеко от ощущений, передаваемых вкусовыми рецепторами. Серёга, один из тех трёх, что знали его как Лося тогда, в весёлые и разухабистые студенческие двухтысячные. Не узнать его голос он не смог, хотя видел его в последний раз очень давно. И сейчас Точинов был не на шутку встревожен, хотя… это было неправильное определение. Испуган, именно вот так и намного точнее.

Серёга работал в одном из таких же, как и сам Лось, закрытых институтов. Специализации у них всегда считались в чём-то схожими, но в чём-то абсолютно разными. А вот совершенно общего было совсем немного, вернее, общим являлось исследование лишь в одной теме. Той самой, что напрямую касалась его, Точинова, падения и не выездного положения… Района.

Когда основная толпа гостей двинулась к выходу, в голове профессора уже на полную мощность работал его личный суперкомпьютер. Варианты, которые просчитывались в голове, были совсем немногочисленны, и оставалось лишь добраться до дома и получить подтверждение одного из них. Директор несколько раз покосился на него, когда они ехали в его автомобиле по никогда не спящему городу. Возможно, что даже хотел спросить – в чём дело, так как обмануть его было сложно. Но так и не спросил.

Дождавшись, когда шаги сопровождающего до двери охранника стихнут, Точинов, не снимая обуви, прошёл на кухню. Квартира была большой, уж на что, а на это Институт явно не поскупился. Но работать в своём кабинете, таком просторном и вроде бы удобном, он не любил. Ему хватало ноута на кухонном столе, здесь было уютнее что ли. Кофеварка под рукой, постоянно готовая к работе. Холодильник, в котором всегда стояла бутылка молока и на тарелке лежала постоянно успевавшая чуть заветриться нарезка из сырокопчёной колбасы и сыра. Пепельница и несколько открытых пачек сигарет. Курил он много и тут же, не утруждая себя походами на лоджию, в подъезд или в туалет. Смысл, когда ты живёшь один, и вытяжка на кухне работает просто прекрасно?

Бук ожил, засветившись дисплеем. Флэшка вошла в разъём, Точинов щёлкнул мышкой, заставляя открыться сразу, а не ждать автозапуска. Когда мелькнуло красное окошечко, и мелодичный женский голос неожиданно запросил пароль для входа, сомневался он не долго. Общее, по-настоящему общее, у них с Сергеем было одно.

Длинные пальцы с жёлтыми следами от никотина быстро пробежали по клавишам, набрав единственное дорогое имя, которое так и осталось навсегда дорогим: Марина. Электронная собеседница немедленно подтвердила, что Точинов не ошибся, и на экран немедленно начала выводиться информация. Графики, таблицы расчётов, аналитические данные, схемы и символы химических соединений. Всё это было свёрнуто в очень сложную систему, давно разработанную умными головами специально для того, чтобы непосвящённый, случайно увидевший ЭТО, так ничего и не понял. Путь, по которому следовало пройти для получения логических переходов, был один, и его вводили в подкорку с помощью гипнограммы. Иначе было нельзя.

Через час после того, как перед ним развернулась объёмная схема того, что содержалось на флэшке, Точинов откинулся на спинку стула, достал сигарету и закурил, жадно и нетерпеливо затягиваясь. Три затяжки, и в пепельнице оказался лишь фильтр. Прикурив вторую, он понял, что пальцы дрожат, крупной, неконтролируемой дрожью. И было с чего.

Он ненавидел объект «Ковчег» за то, что тот смог сделать с тем небольшим городком. Ненавидел Гробового, всё-таки сунувшегося тогда в то место, которое нужно было просто замуровать, а напротив поставить постоянный пост с автоматическими авиационными пушками на дистанционном управлении. И, может быть, тогда бы ничего не произошло, и не было бы всего того, что не давало спать ему по ночам. И ещё Точинов сильнее всего ненавидел самого себя.

За то, что тогда не смог помешать случившемуся. За беременную девушку, которую поместили в лабораторию, и вырастили в ней то, что ему хотелось уничтожить сразу же после рождения. За кадры, которые доставляли военные, и за которые платили своими жизнями. За больше чем пятьдесят тысяч живых и невиновных людей, которых в одну ночь накрыла Волна, изменив и их самих и то, что было для всех них домом. Простить этого себе Точинов не мог, хотя понимал, что всё, что можно было сделать тогда, сделал. Но разве можно заткнуть собственную совесть? То-то, что нет, её нельзя заткнуть и нельзя утопить в алкоголе, как он пытался сделать сразу же после того, как его, орущего матом, выгрузили с борта МЧС, привёзшего в Москву тех, кто тогда был на вечеринке в честь чьего-то там дня рождения. И, только благодаря этому, оказавшимся за десяток километров от Радостного. Города, в котором в тот момент бушевала безумная, прореженная молниями, мощь и зелень Волны. А после неё, что стало с ним и его жителями после неё?!!

А сейчас… Господи ты Боже, что же может произойти сейчас?!! Когда до него полностью дошёл весь ужас, содержащийся на флэшке, по позвоночнику явно и отчётливо пробежала ледяная дрожь. Он долго сидел, невидяще смотря в уже погасший монитор бука, курил и думал о том, что узнал. Решение, которое само возникло в голове, нисколько не удивило Точинова. Потому что оно могло быть абсолютно верным в той ситуации, что сложилась. Профессор встал и грузно потопал в комнату, которая единственная из всех четырёх была обжитой.

Посмотрел на фотографию, стоящую на полке шкафа с книгами. Провёл по ней пальцами, коснувшись подушечками гладкого стекла рамки. Он был старомодным, и не любил всех этих новых объёмных изображений. Тем более что эта была ему особенно дорога. Редкие минуты, когда Точинов был со своим сыном от единственного брака, чаще всего никто не снимал, потому что они всегда были вдвоём. Как тогда в парке оказалась молодая женщина с цифровой «зеркалкой», которая сняла их? Счастливых, довольно смеющихся у стенда с пневматическими винтовками, говорящих о чём-то своём. Кажется, что он хвалил тогда сына, за то, что тот сбил все-все мишени. Но это было и неважно, потому что тот случай был единственным и оказался таким нужным. Они с ней обменялись электронными адресами, и Точинов чуть было не забыл про снимок, когда вдруг, неожиданно пришло письмо с вот этой вот фотографией. Лёшка, Лёшка…

В горле встал комок, но он сдержался. Открыл полку и достал старенький мобильный телефон, который держал постоянно заряженным и с полным счётом. Номеров в нём было мало, и никто не знал про то, что Точинов вообще их знает.

Вызываемый абонент ответил практически сразу. Молодой голос задал всего несколько вопросов, после чего отключился. Чуть позже звякнувший сигнал показал, что на номер поступила «смска». Точинов быстро открыл её, стараясь запомнить номер и имя, вернее кличку. Следом неожиданно свалилась ещё одна, и то, что было в ней, заставило профессора двигаться так быстро, что он успел даже немного удивиться.

Запас денег в мелких и крупных купюрах всегда находился в небольшом сейфе в письменном столе, покрытом густой пылью. Там же, у самой стенки, смазанный, ухоженный и матово отблёскивающий, в небольшой кобуре с зажимом, спал короткий «бесшумник». Один из тех плюсов, что входил в пакет при работе в Институте, и очень жаль, что им наверняка придётся воспользоваться.

Дверной замок мягко щёлкнул за его спиной. Точинов чуть задержался, смотря перед собой и не замечая ничего. Тряхнул головой и быстро побежал по ступенькам вниз, хлопнув подъездной дверью и выходя на улицу. Небо уже стало утренним, прореживаемое светлыми облаками, подсвечиваемыми красноватым солнцем.

Три вокзала на одной площади. Поток людей, спешащих к поездам, или наоборот. Крики, шум машин, запахи фастфуда. Обычный день большого города, в котором уже, наверное, бывшему сотруднику закрытого НИИ, официального места могло и не оказаться. Точинов никогда не считал себя глупым, и жизнь знал хорошо. Конечно, брать билет было бы глупостью, такой же, как и надеяться на безграничную честность сотрудников РЖД. Необходимый ему поезд отправлялся через час с Казанского. Этот час стал для него самым напряжённым, и только желание сделать то, ради чего Сергей пошёл на тот поступок в Кремле, заставила не выдать себя властям самому.

Человеческая природа всегда возьмёт верх над любыми инструкциями. Эта мысль была последней, мелькнувшей в его голове, когда после Рязани он не выдержал, и заснул в купе проводника, укутавшись в одеяло и положив под подушку «бесшумник».