Как такое допускают сами железнодорожники, вроде как люди благородные и с целью впереди? У, натюрлих, тут Хаунд ни в чем не сомневался. Продают тут кого? Самых, мать его, настоящих мутантов. Они же не люди, отбросы, выродки, выблядки и просто ублюдки. Генный мусор, отрыжка больного мира и блевотина взбесившейся природы. Так что все честно, чинно и благородно. Людей-то тут и не продают. Своих, в смысле, людишек, хорошо знакомых. А вон тот парнишка, годков семнадцати, стоящий у стеночки? Явных признаков мутации нет? Так то явных, что вы…

Живой товар, отделенный от настоящих животных выгородкой, кучковался, сбиваемый надсмотрщиками. Не провинившихся толком и не били, так, учили уму-разуму палками, обтянутыми толстой кожей.

Горожан и приезжих в депо хватало. Понятно, хозяйства сейчас растут, надо думать о зиме, когда лишние рты кормить вроде бы невыгодно, но работы им хватит по уши. Представлять, как придется беднягам в местной лесостепи, продуваемой насквозь, в хлевах, саманных лачугах, убирая снег, таская воду с реки, день за днем кормящих, чистящих, убирающих за скотом, мастерящих всяко-разно необходимое, дубящих голыми руками склизкие кожи, мездрящих шкурки зверья, приносимого хозяевами-охотниками? Тяжело. А еще ведь, это точно, искать, собирать, рубить, пилить, колоть, сушить, таскать и раскладывать по многометровым поленницам дрова, отыскивать за оставшиеся бесснежные месяцы сухие лепешки кизяков, дерьма от скотины, что им перепадет на протопку собственных берлог, конопатить все щели хозяйских домов и построек, да свои хибарки… Хаунд не завидовал такому и раньше, а сейчас даже думать не хотел.

В дальнем углу для профессионалов по продажам живой рабочей силы виднелись удобства для отдыха и деловых переговоров. Сколоченные из досок столы, несколько лавок, жаровни для мяса и полка с бухлом. Отдых другого типа, надо полагать, работорговцев особо не интересовал. А деловые переговоры, судя по всему, плавно перетекали в него же, в релакс и все такое. Несколько ярко накрашенных и мало одетых неаппетитных шлюх это правило только подтверждали, выжидая работу невдалеке.

Из пяти мест оказались заняты три. То самое, с куртизанками, лениво потягивающими брагу, и два с серьезными людьми. Кряжистые бородачи, одетые в домотканое, и обутые в явно купленные на рынке новые сапоги, уставились на Хаунда взглядами хозяйки, выбирающей курицу для супа. Пятеро же разномастных ребят в определенно сталкерском обвесе внимания на подходящих не обратили. Совсем, натюрлих.

В отличие от свинорылого и дебилушки, так и поедающих камуфлированно-обвешанные фигуры голодными глазами. Ну что же, подумалось Хаунду, плюсы пока превалируют. Идти к бородачам, неуловимо напоминающим ему староверов, вроде как крепко обосновавшихся в районе Борского, особо не хотелось. От мужиков так и тянуло суровой и беспощадной основательностью вкупе с тяжелыми характерами да превентивными способами решения возможных проблем.

И над всей этой благодатью царила растянутая вывеска из кумача, украшенная самой, шайссе, тупейшей надписью-названием из всех виденных. «Радость дровосека». Идиоты.

– Здравствуй, Кот! – Спирин, надувшись индюком, одновременно переминался с ноги на ногу, потешно и мерзко. Так себе фраерок, набивающий цену перед серьезным человеком. – Я Спирин.

Одна из спин, утянутая ремнями обвеса и натовским камуфляжем, не особо новыми, чинеными, но добротными, выпрямилась, отбросив карты. И повернулась.

– Ба-а-а, вы смотрите, кого нам тут принесло…

Среднего роста, крепкий, кажущийся полноватым, с мягким и добрым лицом, круглыми смешливыми глазами. Гладко выбритый и даже пахнущий чем-то освежающим, перебивающим родные ароматы. Натуральный Кот. И глаза, кошачьи-зеленые, сейчас внимательно уставились на Хаунда. А тому, несмотря на намордник, жутко захотелось совершенно по-собачьи оскалиться, йа.

– Кого нам принесли, вернее. – Кот расплылся в улыбке. – Здорово, неудачники. Ну рассказывайте, за каким хером мне пришлось отложить выход каравана на завтра? Что за калечный организм вы мне тут притащили, олухи?

– Чего сразу калечный-то? – возмутился дебилоид Пантыкин. – Да у него всего по полпальца не хватает!

– Ух ты, блядь, радость-то какая, честное слово… – протянул Кот. – Щас зарыдаю от видимых вдалеке перспектив. Вот знаете ли, господа, именно такой птичник нужен одной приличной вдовушке у Подбельска. Чтоб, понимаешь, с коломенскую версту ростом, в плечах, сука, косая сажень, бородища до пупа, весь такой зверовидный внешне и добрый внутри, прям такой нежно-мягкий, что твое свежевзбитое масло, да?

– Кот, – кашлянул Спирин, – не знали мы, что он раненый окажется. Санконтроль не пропустил, вернее, типа, это, как его…

– Типа ты как увидал его ущербность да унюхал, что мяско гниет, решил избавить меня от проблем… угу. Помог то есть, правильно понимаю?

– Э-э-э… да.

– Ебать-колотить, вы гении, ребятки. – Кот хохотнул. – Видали, братва?

Братва, тяжело молчавшая все время, согласно кивнула, поиграв желваками и похрустев костяшками. Хаунд, тоже гоготнув про себя, так и ощутил настрой Спирина с коллегой, явно ощущающих наступление момента, когда их станут бить. И вероятнее всего, ногами.

– Лады! – Кот шлепнул себя по колену. – Антоныч, свидетелем будешь, что они мне коцаный товар пытаются толкнуть?

Рыже-лампасный распорядитель торгов согласно кивнул, опрокинув стакан и захрустев квашеной капустой.

– Намордник снимите, бездари.

Хаунд сплюнул под ноги сразу, как удила освободили рот. И почти попал на добротные «кормораны» Кота. Тот не поморщился, удивленно уставившись на него.

– Ты кто, родной?

Хаунд, облизав пересохшие губы, оскалил зубы. Братва, перестав бычить, потянула наружу стволы.

– Я Пес.

– Да ну?! – поразился Кот. – Не слышал про тебя. А я Кот, прикинь.

– Ну, пиздец теперь, чо… Я о тебе тоже не слышал.

– Явно охуевший тип. – Кот хохотнул. – Хорошо. Драться умеешь, инвалид?

Хаунд оскалился опять, стараясь не обращать внимания на пульс в висках. Накопившаяся злоба давила изнутри алой упругой силой, желала не стоять и пытаться не провоцировать. Злоба звала забрать побольше и укотрупить пострашнее, залив все вокруг кровью хотя бы парочки ублюдков перед смертью.

– А ты железки сними, там и посмотрим. Не зассышь, родной?

– Он мне нравится. – Кот кивнул мыслям. – Беру, беру, мать твою, лохматый. Костя, рассчитайся.

Спирин спохватился, успев дать подзатыльник открывшему пасть Пантыкину.

– Так это самое…

– Ну, чего еще? – Кот удивленно уставился на него.

– Мы ж о цене не договорились.

– Чего ж ты такой нудный-то, а, земляк? Притащил не кондицию, необученную злобную тварь, и какие-то права еще качать вздумал?

– Отлучу гниду! – пожаловался в пустоту перед собой не прекращавший жевать капусту и не смахивающий остро пахнущие лохмотья с рыжей щетины Антоныч. – Слышал, Спирин, месяц сюда появляться не будешь, до самых дождей. Жри чо хочешь и печку топи хоть коровьим говном.

– Антоныч, да я!

– Да иди ты, Спирин в пиз…

– Тихо-тихо, Антоныч! – Кот похлопал распорядителя по плечу. – Не горячись. Парни тебе отбашляют, договоришься. Костя, рассчитайся золотом с нашими отважными охотниками за головами. Эдакую зверюгу привести – не каждый сможет.

– Точно, – расплылся дебилушка Пантыкин. – Мы это, ну…

– Герои, чо уж. – Кот налил в кружку, махнул и занюхал рукавом. – Костя?!

– Считаю, – буркнул тощий и сивый из братвы. – Семь штук, двадцать коронок получается. На, Спирин, держи.

Спирин, глядя на стукнувшее по столу, сглотнул. Хаунд, скалясь, откровенно глумливо гоготнул.

– Эт чо? – Свинорылый оторвал глаза от досок и лежащей на них платы. – Это ж…

– Это, мать твою, золото! – рявкнул наконец-то разозлившийся Кот. – Нехеровое такое золото, используемое еще лет за двадцать до войны стоматологами. Не окислившееся, чистое, натрешь, так хоть брейся в них.

Спирин, рассматривая валявшиеся на столешнице старые зубные мосты, все сглатывал и сглатывал. Кот, морщась, покопался в подсумке и кинул блистер с уже невидимой надписью.

– Да хер с тобой, золотая рыбка, бери еще антибиотики. И вали отсюда. Или забирай свое чувырло и все равно вали. Ну, чего выбираешь?

Чуть позже, когда Хаунду примеряли новый ошейник, Пес неожиданно понял, что список необходимых убийств, так нужных в последующем для возмещения морального ущерба, пополнился еще и распорядителем, рыжим Антонычем. Эта сука для порядка и приучения к нему на правах блюстителя дисциплины приказал всыпать ему тридцатник горячих, заработав плевок Хаунда на носок сапога. Били те самые крепыши с палками, обтянутыми кожей.

А это, чего тут спорить, тянуло на сложные и множественные переломы. Конечностей и прочего опорно-двигательного Антонычевского аппарата, само собой. Пусть и не скоро. Пока не скоро.

Дорога ярости 3

Байки ревели по бокам и сзади. Три штуки эндуро и одна, сурово-громоздкая как линкор «Тирпиц», колясочная халабуда. Не скоростная, неповоротливая, да… зато с пулеметом в люльке.

– Сука!

Зуб ударил ладонями по рулю. От злости на все вокруг и на себя в первую очередь вскипал мозг. А так нельзя.

– Да и хер с вами.

«Ласточка», темнея черно-серыми бортами, рыкнула, стараясь уйти вперед. Надо, братишка, гони!

Братья, грохоча своими железными стрекозами, старательно нагоняли. Пулеметчик пока молчал, экономил патроны, чтобы наверняка. Обманываться не стоило, подпусти его на дистанцию выстрела, ПК свое дело сделает, нащупает слабое место в наваренной и прикрученной броне, прошьет насквозь и нашпигует Зуба свинцом.

Зазвенел правый борт. Пробный шар, ударили зарядом из обреза, это у Братьев самая любимая хрень в последнее время. С бензином стало лучше, с патриками хуже, просто так из ниоткуда припасы для автоматического не возьмешь. Вот и вооружились обрезами, приделав тем рамки на предплечья, чтобы отдачей в сторону не уводило.

Данг! Теперь слева.

Зуб гнал не на всей скорости, мотор не насиловал, ему еще добираться и добираться. Только все же стоило решить проблему… Особенно до появления сзади «волков».

«Ласточка» дуром перла по Москве, разогнавшись на спуске перед аквапарком. Эндуро Братьев притормаживали, стараясь не сорваться в пике у конца спуска.

Справа мелькнул перекресток, кое-как выжившие и вымахавшие редкие корабельные сосны, серый короб аквапарка, мертвый, с пустыми прямоугольниками вместо стекол, перешедший в «Московский». Вернее, его огрызки, высившиеся похоронными курганами над парковкой, с вросшими в грязное и двадцать лет выпадавшее-высыхавшее месиво из снега, нанесенной хвои, листьев и осколков самого торгового центра.

Эндуро справа начал догонять, желая зацепиться за самую жопу «девятки» Зуба. Опасался, видя нарост фосфорных зарядов на дверке. Зуб оскалился, грустя о невозможности выстрелить ими назад. Притопил, снова увеличивая расстояние, глянул на уровень горючки. Четверть основного бака спалил, выбираясь из города, уходя от смерти в бункере.

Братья не сдавались. После мелькнувших справа чуть желто-синих корпусов Метро начиналась их родная жопная грязь. Закисшие овраги вдоль трассы, захватив кусок района Мехзавод, выползали на последние километры Московского шоссе, засохшие за лето и недавно снова подразмытые неожиданно-локальным ливнем.

«Ласточку» ощутимо повело на подъеме, бросая в стороны. Эндуро гнали справа и слева, выигрывая метры и подбираясь ближе. Где-то чуть дальше, ненадолго отстав, прилипчиво и упорно шел мотокатамаран, пока молчавший и экономящий патронную ленту.

– Давай! – заорал Зуб. – Дав-а-а-ай!

«Ласточка», вдруг едва не замолчав, дробно стукнула движком, загудела, разбрасывая склизкие ошметки, и пошла юзом, дергаясь как паралитик. Эндуро почти радостно взревели, подобравшись совсем близко.

Зуб, сбросив передачу, газанул. Вцепился в руль почти до боли в пальцах. Машина, опробованная летом, пока не подводила. Только он ее так и не убивал, ни разу. «Ласточка», чихая глушаком, вдруг дернулась вперед, отыграв зараз не меньше корпуса.

– Да, девочка, да-а-а!

И, врубив последнюю, рванул с места, разбрызгивая жирные ошметки. Машина выручила, теперь его очередь. А как? Это он понял. Надо оторваться.

«Ласточка», освободившись от подъема, пошла ходко, прижимаясь и мягко ухая на выбоинах. Пружины они усилили вместе с рамой, но так долго на пределе возможности Зуб еще не гонял. Осталось только надеяться на саму машину и талант Кулибина.

Снова жестко стегануло справа, отозвавшись эхом внутри. Зуб скалился, выжимая максимум и видя впереди, между микрашей из хрущевок со сталинками, такой нужный перекресток. Пролетел между двумя огромными змеями фур, перевозившими в длинных прицепах гравий с песком, нырнул вбок, на миллиметраже обогнув совершенно дико смотрящийся сейчас автотранспортер, когда-то забитый крохотными малолитражками.

Эндуро пытались догнать, но пока не справлялись. Подберись они к нему сразу за подъемом, так все, приплыл бы Зуб. Но Братья решили взять дистанцию с флангов и прижать его, подставляя под пулемет. На том и попались.

«Девятка» добралась до перекрестка одним рывком. Зуб, уже держа ручник, выжав на себя, крутанул руль, разворачиваясь к Братьям правым бортом. Лишь бы удержаться и не перевернуться, лишь бы…

Все вышло. И он, перегнувшись назад, дернул трос, поднимая врезанный лючок. Двое Братьев, почти съехавшихся для совместного залпа, начали поворот; третий, летящий левее, заложил вираж.

Кулибин, крутя в руках как-то притащенное Зубом страшилище, выругался, потом еще и еще немного. Отремонтировать перезарядку четырехствольного «Моссберга», попавшегося в руки «юного мародера», он так и не сумел. А вот сделать возможным единый залп из всех его стволов – это запросто. Достаточно потянуть еще один трос, приводя адскую машинку в действие. Как сейчас, например.

Чудовище шарахнуло картечью. Да не просто самопальной, а от мастера на все руки, да такой, что крушит и кромсает все на пути. Вот как сейчас, распотрошив двух байкеров к чертовой матери, а третьего, пойманного на конце виража, заставив врубиться в упавший наполовину столб, сложивший ездока пополам вместе с эндуро.

Зуб выдохнул, глядя в крохотное пространство лючка, и вслушался, пытаясь понять – где пулеметчик? Не понял из-за странно идущего звука двигателя, трещавшего где-то неподалеку. Выпрямился, сдавая задом, и уставился носом на подъем, ожидая увидеть падлу и встретить выстрелами одного из двух имеющихся магазинов к АК.

Выругался, торопливо начиная поворот и злясь на самого себя. Сука, дурень тупой!

Люльку Братья умудрились прицепить к невесть где найденной «Яве», тщательно сохранив ее хром и вишневые переливы эмали. Саму люльку выкрасили в красный, такой, что аж глаза ел. Явно из-за дурацкого выпендрежа и все такое. Да еще и украсили ее шестами с черепами и скальпами. Мол, смотрите и пугайтесь нас, мы Братья Ветра, нам на всех и все накласть с прибором. Ну да, типа того. Сейчас им точно положат сверху. Большой, сука, и толстый. Хватит на полную катушку.

Раскидав в стороны скелеты двух «калин», догоняя мотоцикл, где отчаянно пытались отстреляться, лишь сверкая рикошетами по отбойнику, на вишнево-алое, ревя движком, накатывал «волк», переделанный из китайца. Они снова догнали. Почти.

Зуб рванул с места ровно в тот самый момент, когда зеркало отразило брызги всех оттенков красного, смешавшегося с вишней, алым, хромом и разлетающимися черепами.