От мысли к слову

Прониклась большой любовью к книгам Дмитрия Сергеевича еще в школе, когда мы проходили его "Письма о добром и прекрасном". Когда читаешь его работы, создается впечатление, что с тобой общается очень светлый добрый человек, Учитель с большой буквы. Получила огромное удовольствие не только от творчества самого Лихачева, но и от этого издания из серии "Эксклюзивная классика"))

«От мысли к слову» — это сборник эссе разных лет, в которых Д. С. Лихачев пишет о литературоведении, о важных темах в творчестве Пушкина, Гоголя, Достоевского, Лескова, Блока, Ахматовой, Ильфа и Петрова, Пастернака, разбирает конкретные стихотворения. Читать было интересно, особенно про Достоевского, которого я всегда любила, про его противоречивость, про особенный стиль, и может быть, эти статьи помогут кому-то полюбить или хотя бы лучше понять Достоевского.

Несколько важных мыслей из вступления:

«Всякое литературное произведение существует в определенной среде: в среде реальной жизни и в среде окружающих его литературных произведений, на которые оно отвечает или которые продолжает, с которыми спорит или соглашается. История литературы не пассивно воспринимает воздействие действительности, это вечный спор – спор внутри самой литературы и с внешней средой. Это и постоянное возвращение литературы к плодородной земле – земле реальности». 

«История текста произведения, восстановленная по черновикам, беловым рукописям и прижизненным печатным изданиям, позволяет конкретно установить направление творческих поисков писателя, хронологию этих поисков, а вместе с тем точно судить о замысле автора, изменениях этого замысла, о идеях, вложенных автором в свое произведение, и о многом другом, не прибегая к домыслам, гипотезам, предположениям, а иногда и просто гаданиям. Субъективные истолкования произведения – не только замысла, но и стиля – больше всего дискредитируют литературоведение как науку, вызывают недоверие читателя не только к литературоведу, но иногда и к самому истолковываемому произведению, заставляя предполагать шаткость и неопределенность замысла исследуемого писателя, его творческую слабость и подозревать в произведении отсутствие тех художественных достоинств, которые утвердились за писателем, самостоятельно пересматривать репутацию классиков. Точность истолкования произведения – это один из элементов сохранения его текста, сохранения литературного памятника как такового, охрана нашего литературного наследия. Как и всякая охрана, охрана литературного текста основывается на специальных исследованиях – на методике конкретного литературоведения».

Д.С. Лихачев как раз исследует, что повлияло на формирование мировоззрения писателей, немного останавливается на исторических реалиях разных эпох, изучает влияние исторических деятелей и известных личностей.

Например, в эссе про сады Лицея автор немного рассказывает о садово-парковой архитектуре и о том, как Царскосельские сады повлияли на творчество Пушкина.

 «Царскосельские сады явились для Пушкина школой, в которой он учился понимать природу. Многое в его понимании пейзажей Михайловского и Тригорского явилось для него как бы продолжением философии свободного сада, выработанной в практике романтического садоводства. Пушкин был нравственно воспитан «садами Лицея» и  присущей им свободой вольной природы. Между его ощущением, с одной стороны, царскосельских садов, а с другой – природы Михайловского не было принципиальных различий. Подобно тому, как пейзажный, «естественный» сад был изобретением тех поэтов, которые проповедовали не только душевную, но и гражданскую свободу – Мильтона, Томсона, Попа, – пейзажная лирика Пушкина была так же тесно связана с темой личной свободы и протестом против несвободы русского крестьянства. Люди и природа нерасторжимы, особенно в деревне. Именно поэтому естественность и чистота природы вызывали в Пушкине по контрасту чувство горечи от неправды человеческих отношений, а простор полей и свобода пейзажа – возмущение от отсутствия свободы в человеческом обществе. И не случайно воспитанник «садов Лицея» Пушкин, появившись в Михайловском, пишет стихотворение «Деревня», в котором с такою резкостью противопоставил «мирный шум дубрав и тишину полей» «рабству тощему» русского крестьянства. Царскосельские сады, кроме того, научили Пушкина сладости воспоминаний, связали поэзию Пушкина с постоянными, очень характерными для нее реминисценциями прошлого.

Царскосельский парк был парком воспоминаний, и, как указывал И. Ф. Анненский в своем замечательном очерке «Пушкин и Царское Село», еще в Лицее тема воспоминаний стала ведущей темой поэзии Пушкина: «…именно в Царском Селе, в этом парке «воспоминаний» по преимуществу, в душе Пушкина должна была впервые развиться наклонность к поэтической форме воспоминаний , а Пушкин и позже особенно любил этот душевный настрой. 

...Воспоминания рождала в Пушкине не только романтическая часть Екатерининского парка, но и Старый (Голландский) сад с его удивительной гармонией человеческой регулярности и созданной временем природной свободой. В пейзажной части парка были по преимуществу героические памятники, памятники военной славы России, в Старом же саду – античные символические и аллегорические фигуры... 

Поскольку для Пушкина царскосельские сады во всех частях были прежде всего садами, навевавшими воспоминания, давшими ему, великому поэту, одну из самых важных тем его лирики, – хранить в них все воспоминания, связанные с Пушкиным, наш первейший долг, долг перед русской культурой».

И в эссе о Достоевском есть интересная мысль про сады.

«Указание на место действия как бы многое договаривает за Достоевского из того, что он как бы не успевает сказать читателю, но что было хорошо известно современникам. Достоевский писал не для тех, кто будет жить много лет спустя, а для своих современников и очень часто – для петербуржцев. В этом он во многом схож с M. E. Салтыковым-Щедриным, которого сейчас уже иногда просто невозможно читать без подробнейших комментариев. Не случаен в «Идиоте» и Павловский парк, где происходит счастливейшее событие в жизни Мышкина: свидание с Аглаей. Сады в течение многих веков являлись символами Эдема – рая на земле. Так было в монастырских садах средневековья и так же осталось в предромантических и романтических садах конца XVIII и начала ХIХ в. Пейзажный парк в Павловске, во многом навеянный пейзажной живописью Клода Лоррена, был также «тенью рая». Мечтая о переустройстве Петербурга, Достоевский собирался расширить его сады, соединить любимый им Юсуповский сад с Михайловским и далее с Летним. Интерес же Достоевского к Клоду Лоррену общеизвестен. «Золотой век» Лоррена упоминается в «Подростке» Достоевского. Воспроизведение этой картины имелось в подборке репродукций, составлявшейся для мужа А. Г.  Достоевской.
Пейзажный парк – это «заколдованный лес», полный видений, собирающихся в его «священной тени». Сад, например, для Александра Попа – это постоянная игра реальности и фантазии, действительных событий и снов и «видений». У Достоевского в «Идиоте» в Павловске видит сны Ипполит, и в самом Павловском парке видит полусон-полувидение Мышкин, засыпая на зеленой скамейке перед свиданием с Аглаей («Идиот»)».

В других эссе про творчество Толстого, Лескова, Блока автор снова касается каких-то исторических моментов, рассматривает их творчество в контексте истории, сравнивает их с другими авторами, современниками или даже авторами древнерусской литературы (как в эссе про творчество Толстого). Отдельно интересна историческая справка об аптеке перед мостом над Крестовский остров, которую Блок вполне вероятно описал в знаменитом стихотворении «Ночь, улица, фонарь, аптека... » Стихотворение видится по-другому, когда узнаешь его исторический контекст.

О прозе и поэзии Пастернака тоже написано интересно и подробно, особенно о том, как его проза поэтична, ее надо читать как поэзию и воспринимать как «подстрочник-перевод стихотворного текста».

Мне кажется, во всех эссе Д.С. Лихачев пишет бережно и внимательно об авторах и их произведениях, о разных явлениях в литературе и истории. Его стиль понятный, нет большого количества научных терминов, поэтому читать интересно, и книга может быть полезна всем, а не только любителям литературной критики.