Цитаты из книги «Стеклянный страж»

Дафна шла полем и думала, что наконец-то у нее есть ощущение, что все так, как должно быть. И главное, внешне будто мало что изменилось, разве что Меф обрел память. Наверное, основная проблема все-таки в ней самой. В Москве в голове у нее все путалось и мельтешило. Видимо, таково уж свойство больших городов, чтобы всех взбаламучивать.

Одно радовало: Дафна слушала все очень доброжелательно, без мин, гримас, незаметных подмигиваний Мефу и прочих сигнализаций на тему: «Не волнуйся! Я отлично понимаю, что все вокруг дураки, и только мы с тобой умные!» Более того, Меф чувствовал, что его отец Дафне нравится и она замечает в нем немало хорошего, много такого, чего не видит он сам, его сын. Да и вообще, чем чище человек, тем больше светлого он видит в окружающих. Проходя мимо помойки, взрослый человек увидит кучу хлама, а ребенок сидящего на баке смешного воробьеныша.

в три, по будильнику, и шел через четыре улицы в парк. Там рисовал маркером человечка на каком-нибудь объявлении, возвращался и снова ложился спать. Шиза? – Если для воли, то нет, не шиза! – признала Даф. Воля – хороший фундамент, чтобы на нем что-нибудь построить. Почему бы и нет? Другое дело, что построить можно как тюрьму, так и детский сад. Если же не построить ничего, то это будет голый бетон, на котором даже трава не вырастет. Интересно, понимает это Меф или нет?

Надо. Если я перестану подтягиваться и отжиматься – я разложусь, – уверенно заявил Меф. – В смысле? Ты что, мертвяк? – Ну не знаю… Я так просто ощущаю. Если меня что-то и держит на плаву, то только воля. Я должен ее пинать, потому что она дряблеет на глазах! А пинать ее нужно всякий раз по-новому, потому что она, собака такая, привыкает! У меня такое еще в резиденции было… Вставал ночью

В мире всеобщей глухоты и полного одиночества услышан может быть только юродивый крик. Другое дело, однажды все равно понимаешь, что одиночество было надуманным и коренилось исключительно в желании быть одиноким и некой фоновой затравленности…

Когда глаза устремлены в небо, в них отражается небо. Когда смотрят на болото – отражается болото. Наша воля и выбор в том, куда глаза обратить. Приведи трех друзей в музей – один увидит картину, другой – хорошенькую девушку, а третий – что у охранника носки разного цвета

А может, чтобы изжить в себе зло, надо вначале стать злом? Вроде как опуститься на самое дно, а потом оттолкнуться от дна ногами? – заявил Корнелий, поспешно забираясь сзади на седло мотоцикла, пока этого не сделала Улита. Он уже сообразил, что втроем на мотоцикле все равно не уедешь. Эссиорх провел языком по губам, пробуя это утверждение на вкус. – Сумнительно, – сказал он, напирая на у. – Почему сумнительно? – Если следовать твой логике, получается, чтобы перестать быть наркоманом, надо дождаться, пока у тебя прогниет мозг, а после уже бросить, обогатившись новым опытом и попутно воспитав чудовищную силу воли…

Чтобы начать всплывать, надо как минимум понять, что тонешь. Пока человек этого не понял, он никогда не будет выкидывать из карманов то, что тянет его на дно, – сказал он неожиданно

Воображая добро всепрощающим и для себя неопасным, мы быстро приходим к выводу, что с добром можно не считаться, что оно мягкотелое и все всегда простит. Что добро – это нечто вроде родной бабушки, которой можно безопасно хамить и захлопывать дверь перед ее носом – все равно не разлюбит. Но вывод этот глупый и гибельный. Добро гораздо требовательнее зла и кулак у него значительно тяжелее. Просто оно порой выдерживает паузу, чтобы определить меру нашей внутренней дурости.

Очень часто чайнику добро представляется смешным и рассеянным, вроде старого профессора, который уходит из гостей в чужих ботинках, а зло, напротив, эдаким поджаро-мужественным, привлекательным, роковым, бунтующим. Хотя против кого бунтует гусеница? Против яблока, которое сама же проедает? А раз так, то однажды она очень расстроится, обнаружив, что существуют птицы, питающиеся гусеницами.