Хорошо образованный, честолюбивый, умеющий держаться на людях, безусловный лидер для сотрудников и опасный соперник для конкурентов – ко всему этому он был далеко не дурен собой и пользовался успехом у женщин: смесь черноволосого красавчика с мачо, педантичного умника с дерзким и свободным дельцом.

Бытовало мнение, что все досталось парню легко, словно по мановению волшебной палочки – так непринужденно и лихо он вел дела и решал проблемы. Никто не знал, да и не хотел знать, чем приходилось жертвовать молодому человеку ради достижения цели. Никто даже не догадывался, чего ему стоило подняться на заветный пьедестал, где есть лишь одно место – первое.

Окружающие, наблюдая за восхождением Марата, восхищались его независимостью и свободой в принятии решений. О свободе мечтают все, но лишь те, кто, казалось бы, достиг ее, могут сказать твердо: свобода – миф, красивая сказка для наивных и неопытных.

– Марат Борисович, – голос в телефоне звучал звонко и бодро. – Вы просили напомнить о вечернем мероприятии: сейчас ровно пять.

Марат посмотрел на часы: действительно ровно…

– Спасибо, я помню.

Дела Марата Купцова никогда не были праздными и легкими – в этом и заключалась их привлекательность: чем сложнее и рискованнее мероприятие, тем азартнее он брался за него.

Встреча с дизайнером, а тем более с чертовски привлекательным дизайнером – не великое дело, скорее развлечение, приятный досуг. Казалось бы, чего тут напрягаться? Но он напрягался…

Вероника всегда привлекала внимание мужчин: природа щедро наградила ее красотой и умом. Не каждый влюблялся, но не понравиться она не могла, и уж тем более не могла оставить равнодушным молодого бизнесмена, жаждущего заполучить все самое лучшее.

Была бы ситуация иной, Марат непременно бы ринулся завоевывать сердце красавицы, не скупясь на средства, и непременно преуспел бы в этом – когда случалось по-другому? Никогда!

Ах… как скверно, что самый лакомый кусок всегда достается более сильному.

– Но почему именно она? Зачем вообще господину… – Марат на секунду замялся, посмотрел по сторонам, словно опасался произносить вслух имя кумира, – …господину Райморту понадобилась эта женщина? Да и откуда он про нее узнал? Не такая уж она и крутая, чтобы Генри Райморт… – он вновь сделал паузу, перешел на шепот, – …чтобы Генри знал об ее студии…

Генри Райморт был его идолом – образцом для подражания и предметом восхищения. Будучи от природы человеком честолюбивым, Марат всегда стремился покорять новые высоты – требовалось лишь желание и усердие…

Он проявлял недюжее усердие и горел от желания, но подняться на высоту, где властвует Генри… Немыслимо! Там нет воздуха, там нет атмосферы, туда не летают простые смертные.

После окончания университета Марат успешно трудился в компании, которая, как оказалось позже, принадлежала клану Раймортов. Работая сутки напролет, он совершил несколько блестящих сделок…

Посыпались премии, слова похвалы. Но главное, на офисный стол молодого амбициозного сотрудника лег конверт… Не удосужившись в спешке взглянуть на имя отправителя, Марат вскрыл послание…

В следующую секунду юный менеджер держал в руках листок с отпечатанным текстом приглашения в московский офис господина Генри Райморта. На бумаге присутствовали водяные знаки и фамильный герб древней семьи…

По бледному лбу парня покатились холодные капельки пота… Хотелось одновременно прыгать до неба от счастья и бежать на край света от страха.

Семья Раймортов являлась мировой легендой, слухом, робким шепотом на устах… Все знали Ротшильдов и Рокфеллеров – их фамилии отождествлялись с богатством и властью, – но Раймортов… Об этом клане почти ничего не было известно; многие даже считали, что жила когда-то такая семья, обладающая несметным богатством, но давно разорилась и канула в лету, оставив на слуху лишь имя.

Никогда ни одно рейтинговое агентство не упоминало эту фамилию в списках богатейших людей планеты – впрочем, как и Ротшильдов и Рокфеллеров, но про последних хоть иногда говорили по телевизору…

Фотографии крупнейших бизнесменов с раннего детства висели над письменным столом маленького Маратика в его крошечной комнате хрущевки. Кто-то из сверстников вешал на стенки постеры «Рамштайна» и Майкла Джексона, кто-то Лемье и Майка Тайсона, некоторые даже Гагарина и Чапаева; Марата же восхищали представители крупного капитала. Засыпая, он вглядывался в суровые властные лица далеких важных господ и мечтал… Когда-нибудь один из них обратится за помощью – Марат непременно поможет – и тогда… он получит место в компании и превратится из Маратика в Марата Борисовича, а те, кто смеялся над его идеалами, будут завидовать и искать возможности подружиться.

Но это были мечты… Кто же мог представить, что так скоро они воплотятся в жизнь!

До сих пор для Марата Купцова оставалась загадкой, как его заметил Генри Райморт, и почему выбор пал именно на него.

Марат оправдал доверие босса – он пахал как вол, не считался со временем и собственными силами, отдавал себя без остатка ради достижения цели – и наконец… Генри лично удостоил его аудиенции – величайшая честь и наивысшая оценка достижений! Единицы в мире могли похвастаться личным общением с Генри Раймортом – теперь Марат входил в число избранных.

В дальнейшем поручения от Генри передавали посредники. Марат понимал занятость босса и был рад тому, что тот, пусть и через других лиц, вновь в вновь к нему обращается.

Задания были странными. Марат не понимал их сути, но выполнял точно, в полном соответствии с требованиями, считая, что со временем разберется в логике Райморта, а пока… пока нужно работать и не забивать голову лишним.

И в этот раз все было просто и кратко: нужно пригласить Веронику Пустынину на встречу, дать ей пробное задание и постепенно – очень аккуратно – подготовить женщину к возможной встрече с Генри. Для чего? Марат не смел задавать подобные вопросы – если босс сказал, значит, необходимо сделать. Додумывать и философствовать пока не входило в его компетенции.

Вроде все действительно просто, но так уж получилось, что Вероника понравилась Марату. Он гнал от себя дерзкую вольность, но чем сильнее пытался избавиться от мысли, тем больше она его преследовала.

Марат расхаживал по кабинету и старательно выискивал лазейку для личных интересов, понимая, что сильно при этом рискует.

– Что же он задумал? Может, хочет зажечь новую звезду… А что?.. – в его глазах блеснула искра озарения. – Генри как-то говорил об отсутствии настоящих имен в искусстве… Скорее всего, он заметил талант и решил поставить Пустынину на пьедестал, а зажравшихся, посчитавших себя богами – скинуть с Олимпа. И в таком случае, – на лице Марата расцветала самодовольная улыбка, – нет никакой нужды держаться от этой женщины на расстоянии – наоборот! Я сближусь с ней и разделю приз. Не зря же именно я получил задание обработать дизайнера.

Версия вялая… Зато так здорово оправдывала возможные накладки.

Он посмотрел на себя в зеркало – совсем недурно! Усталость немного видна, но прохладный душ и молодость скроют мелкий изъян.

Он сделает для босса все, но не забудет и о своих интересах; и если кто-то спросит о великом дизайнере, работающим у самого Райморта, Марат непременно отметит свое скромное участие в раскрытии таланта, а если у них с Вероникой сложатся отношения…

Молодое лицо в зеркале выглядело вполне довольным.

– Генри – гений, а я… я – компаньон гения!

Настроение сделалось превосходным.

Поразмышляв еще немного над тем, почему Райморт обратился к нему с подобным поручением и найдя самый правильный ответ – а к кому же еще?! – Марат почти расслабился… Почти, но не совсем. Навязчивой мухой в голове крутилось единственное сомнение: что, если Генри не одобрит его инициативы закрутить роман с Пустыниной?..

Несколько секунд руки волнительно мяли лицо…

– Да ладно… – Марат оставил физиономию в покое и махнул освободившейся рукой в воздухе. – Я не буду слишком настойчив, а в случае чего… В случае чего скажу, что так было необходимо.

Он принял решение и успокоился окончательно: в конце концов, рано думать о том, что пока не произошло.

Марат взял в руки телефон. Набрал номер отеля «Гранд».

– Купцов. Вероника Пустынина уже приехала?

– Да, Марат Борисович. Сейчас в номере.

Марат положил трубку.

– Хорошо, – сердце застучало чаще, чем обычно.

Страсть и желание, пробужденные молодостью, окончательно заглушили голос разума. Пожалуй, впервые он был готов к безрассудству.

8

Май ступил на холодный мрамор пола.

Здесь всегда царил особенный климат, будто здание жило отдельной жизнью и не зависело от погоды снаружи. Кондиционеров не было: в редких помещениях работали вентиляторы, разгоняя длинными лопастями воздух. За окном жара под тридцать, а внутри свежо и прохладно: умели же строить!

Дом в три этажа на набережной Яузы простоял на этом месте – почти в самом центре столицы – более двухсот лет, а может, и больше. Над подъездом никогда не висело вывески или таблички, указывающей на принадлежность к какой-либо организации. Даже во времена СССР тут находился центр социальных исследований, функции которого были сильно размыты и плохо определяемы: исследовали что-то и даже документы визировали, а что конкретно… Какие такие социальные проекты разрабатывались? Какому ведомству принадлежало здание? Никто почему-то и голову этим не забивал: стоит и стоит, исследуют и исследуют – главное, чтобы не мешали.

В девяностые годы дом купили, и владельцем стал… Иванов? Петров? Кто-то из русских с распространенной фамилией.

Место удобное, и для предпринимателей – кусочек лакомый. Купил, сдал в аренду под офисы – и живешь безбедно до старости; да что там до старости – и детям, и внукам хватит…

Однако никто не посягал на собственность господина Иванова или Петрова… Почему? Да кто его знает… Мало ли хороших мест в Москве – не сошелся же свет клином на этом доме!

Снаружи здание ничем особенным не выделялось, ну разве что аккуратностью, чистотой и скромностью отделки: про такие говорят «совершенно обыкновенное».

При входе внутрь – охранник, почему-то одетый не в дешевую черную форму со зловещей надписью «Гром» или «Удар», а в обычную гражданскую одежду. Впрочем, это мог быть и не охранник – администратор, сменный дежурный… А может, просто сидит человек от нечего делать…

За спиной немногословного сотрудника – массивная деревянная дверь с матовыми стеклами, отполированная до блеска: пожалуй, она и была его основной обязанностью.

Май зашел в здание молча, на секунду остановился, почтительно кивнул головой, на что получил аналогичное приветствие… Электронный замок массивной двери щелкнул, створы распахнулись…

Мраморной лестницей он поднялся на второй этаж и тихим длинным коридором добрался до нужной комнаты… Остановился… Оправился… Постучал… Не дожидаясь приглашения, вошел внутрь… Никого…

Май обвел глазами помещение: паркет на полу; на стенах – текстильные обои бордового цвета, гобелены с пейзажами; бессчетное количество книжных полок и шкафов по периметру; у окна – большой стол с письменными принадлежностями – то ли гостиная прошлого века, то ли кабинет консервативного руководителя.

– Добрый день, Марин, – хозяин возник из ниоткуда, лишь скрип потайной двери в стене выдал его появление.

– Добрый…

– Я ждал тебя, – хозяин кабинета задумался… потер рукой лоб. – Однако полагал, что наша встреча произойдет гораздо раньше.

Май не ответил, опустил глаза к полу, но через секунду открыто и бесстрастно посмотрел на пожилого человека с пепельно-седыми волосами, облаченного в богатый черный костюм, который, откровенно говоря, выглядел несколько старомодно.

Тот улыбнулся мальчишеской дерзости и знаком руки пригласил подойти ближе.

– Понимаю, – качая головой, произнес он, оставляя на морщинистом лице блеклый след снисходительной улыбки, – ты хотел добраться до истины сам, а уже после поставить Первых в известность, не так ли, Марин?

Май вновь не ответил – не из-за смущения деликатной прозорливостью, а потому что ответа попросту не было: что он мог сказать, если не понимал мотива собственных поступков?

– Ты давно живешь в этом мире, Марин, – продолжил хозяин кабинета, приглашая жестом подойти еще ближе и присесть на стул рядом с большим рабочим столом, – не мне рассказывать о цене ошибки, совершенной по велению гордыни.

– Но… – Май захотел возразить.

– Помолчи и дослушай… Если забудешь о правилах – утратишь понимание, а это, в свою очередь, приведет прямо ко Вторым, – он грустно вздохнул. – Не ты первый и, к сожалению, не ты последний… Хочешь, чтобы время начало отсчет и для тебя? Что ж… я не могу неволить, но могу предупредить… И я предупреждаю…

Мимолетная дерзость слетела с лица. Маю захотелось покаяться и принести извинения, но какой толк в покаянии без осознания заблуждения… Волнение и робость сковали грудную клетку. Блеск в глазах потускнел, а лицо сделалось бледным… Тон стал почтительным…

– Благодарю за предупреждение, Сей Мир, – Май склонил голову.

На некоторое время в помещении воцарилась тишина – собеседники молчали.

Май ждал… Сейчас говорить не нужно. Мудрый Сей Мир – верховный жрец рода Первых – живет на Земле с тех времен, когда истина не скрывалась в неизвестности, а заполняла собой пространство; когда не было понятий «правда» и «ложь»; когда слова имели великую цену и не искажали действительность… Сейчас нужно молчать. Жрец не нуждается в пояснениях, если не задает вопросов.

Минута… две… три… Май не считал секунды…

– Говори, – произнес наконец Сей Мир. – Я внимательно тебя слушаю.

Все, что было в голове у Мая, все, что он хотел сказать, собираясь прийти сюда, отчего-то потеряло смысл. Слова крутились на языке и таяли, не находя выхода; слова теряли значение, не прозвучав – не став образом; меняли форму и перерождались, накладывая свой немой отпечаток на новые мысли.

Май долго думал перед визитом – размышлял, выстраивал четкую логическую связь между событиями и своим отношением к ним; и вот теперь, когда нужно говорить, он, увы, не понимал, зачем сидит перед жрецом.

Взгляд рыскал в пространстве, не находя доступа к информации, натыкался на невидимые барьеры и возвращался – возвращался ни с чем…

– Я… – прошептал Май, – я в замешательстве… Мне… кажется, Сол играет со мной странную партию, правила которой мне недоступны. Я слеп и глух, чувства мои противоречивы и путаны… И еще… – он запнулся, лицо напряглось, а в горле пересохло, будто организм противился произносить, – мне понравилась женщина.

Сей Мир понимающе кивнул.

– Достаточно, – он встал.

Май чувствовал себя душевнобольным пациентом, не способным описать собственное состояние; ребенком, натворившим дел, за которые сложно оправдаться; нелепым воришкой, забравшимся в чужой дом непонятно зачем.

– Достаточно, – повторил жрец и неторопливо направился к книжным полкам.

Некоторое время глаза старика напряженно рыскали по запылившимся кожаным переплетам. Май ожидал, что тот достанет один из трудов и, открыв нужную страницу, зачитает несколько строк. Глубокие сокровенные знания наведут порядок в мыслях и чувствах… Вот, сейчас… Рука Сей Мира потянулась к одной из книг, пальцы, чуть подрагивая, коснулись названия, тесненного злотыми буквами…

– Пустое… – неожиданно произнес жрец и убрал руку от храма мудрости.

Май вздрогнул… Замер в непонимании.

Сей Мир вернулся к столу и решительно сел, положив перед собой руки. Пальцы нервно застучали по деревянной поверхности.

– Я думал, ты придешь раньше, – старик выдавливал из себя слова. – Я ждал и боялся твоего визита.

– Что? – к непониманию добавилось глубокое удивление. – Вы… боялись?

Уголки губ жреца чуть дернулись – улыбнуться не получилось.

– Это не то, что ты подумал… Я хорошо чувствую твои предвидения, понимаю мотив поступков – не одобряю их, но считаю правильными.

Маю захотелось спросить, как это может быть.

– Может, Марин… может… может, – опередил его вопрос Сей Мир. – Поверь… Я не вправе давать оценку твоим действиям. Именно поэтому… могу лишь предупредить, предостеречь, напомнить, если угодно, как коротка дорога от Первых до Вторых, как иллюзорна грань, как обманчива может быть правда, как горестны плоды желаний…

– Да, но-о-о… – получилось, как отрицание и удивление одновременно.

– И мне, и тебе известно: ничто не происходит без причины, – Сей Мир подождал молчаливого согласия. – И если верить, – а я тебе верю, – то все, что ты делаешь и сделаешь в будущем, приведет к результату…

Марин переставал вообще что-либо понимать. Он пытался собраться и вникнуть в образные, витиеватые фразы мудрейшего – получалось плохо. Усомниться же в искренности жреца – все равно, что отрицать очевидное.

– Тебе нужно было прийти раньше, – гримаса мучительной разочарованности появилась на морщинистом лице. – Возможно, тогда мы смогли бы прочесть замыслы Сола.

– Я виноват, – почти прошептал Май, – но мне не с чем было приходить.

– Знаю, знаю… Именно поэтому я и сказал «возможно», – пальцы жреца прекратили нервное постукивание. – Расскажи о ней…

– О ней? – Май на секунду растерялся, – А… вы имеете в виду… Она дизайнер, архитектор, художник… Она Вторая. Я не увидел ни единого признака, ни единой возможности скорого ее возвращения – почти идеальное творение Сола. Именно это пугает и волнует меня. Разум мой впервые противоречит чувствам. Я впервые не могу понять и оттого начинаю сомневаться… Она не должна была появляться сейчас в моей жизни… Но я точно знаю, что именно встречу с ней, теряя терпение, ждал последнее время. – Май захотел дать волю эмоциям и стукнуть ладонью по столу, подчеркивая глубину противоречия. – Мне нужен совет, Сей Мир. Я чувствую Сола рядом – так близко, что появляется грешное желание… Почему это происходит со мной? Зачем я ему понадобился? Я не могу проследить ни единой связи. Мне остается полагаться на вашу мудрость и знания.

– Ты полностью слеп?

– Да.

Жрец задумался… Густые брови сблизились, углубляя морщины, веки медленно опустились…

– Ты действительно слепнешь… Незрячий легко сбивается с пути, и ты уже сделал шаг в сторону. Просишь совета? Но как я могу открыть перед тобой дверь, если ты не видишь входа?

Внутри у Мая все оборвалось. Он услышал то, чего так не хотел слышать, то, что знал сам, но противился очевидному.

– Вы считаете… я начал процесс обращения? – губы задрожали, голос потерял силу.

– Я не говорил этого, – Сей Мир лениво поднял веки. – Наш Орден всегда стоял на страже незыблемых правил и традиций. Ты один из тех, кто безукоризненно следовал им, ты никогда не заглядывал за черту.

– Это же запрещено!

– Да, это запрещено. Как же теперь определить границу, если утратил способность видеть? Слепой не может полагаться на силу зрения, но его разум, подчиняясь силе гармонии, открывает иные способности. Тебе предстоит разобраться в себе. А пока… я ограничиваю твои контакты с Орденом, но это не значит, что наши дороги разошлись. Помни: у тебя есть все, что было раньше и даже больше. Тебе ли не знать: неумение пользоваться силой не говорит об ее отсутствии. Делай то, что должен, следуй за чувствами, верь и не забывай – ничего не забывай! Это все, чем я могу помочь, – жрец встал и провел рукой по воздуху, словно отчерчивая линию, подводящую итог разговора.

На лбу Марина выступили капельки пота. Сделалось нестерпимо жарко. Захотелось пить.

– Вы… Я… я больше не член Ордена? – произнес он почти беззвучно; сухие губы едва двигались, язык отказывался повиноваться.

– Ты больше не один из нас. Теперь ты сам по себе и должен идти своей дорогой. А я… я буду рад встрече на одном из перекрестков.