Французская революция

Один из вопросов, который ставят авторы книги, была ли Французская Революция, сопровождавшаяся большой кровью и масштабной людской трагедией, неизбежной?
По их мнению, её можно было избежать, если на определённых развилках были бы приняты другие решения. Также можно допустить, что у Старого Режима, несмотря на множество проблем, оставалась возможность реформировать себя без революционного кровопускания. Хотя рассуждения такого рода остаются своего рода спекуляциями, и случилось всё так, как случилось, сама идея развилок в истории мне всегда представлялась интересной. Думаю, ничто никогда не предопределено, хотя, естественно, есть наиболее вероятные сценарии.
Возвращаясь к предреволюционной эпохе во Франции, одним из таких узлов можно считать так называемые реформы Мопу при Людовике XV, которые, казалось, могли стать началом серьёзных изменений. С другой стороны, на ум приходит too little, too late.

Если отойти ещё немного назад, не было бы поражения Франции в Семилетней войне (нередко называемой в американской литературе франко-индейской войной), не было бы у династии Бурбонов идей реваншизма. Людовик XVI не увеличивал и без того высокий дефицит тратами на поддержку борьбы североамериканских колоний за независимость. Впрочем, не потеряй Франции все свои владения в Северной Америке (и, следовательно, поступающие оттуда доходы в казну), существует вероятность, что североамериканские колонии в тот момент не осмелились пойти на открытое восстание против британской короны. Иными словами, изменение одного события в истории может (в теории) создать другую последовательность событий и в итоге привести к каким-то другим историческим картинам. В одной из которых, революция во Франции не началась бы в ставшим роковым 1789 году. Стоит также учитывать, что, несмотря на популярность терминов «абсолютизм» и «абсолютная власть», французская монархия была ограничена фундаментальными законами и власть короля в старорежимной Франции никогда не была абсолютной. Что, впрочем, не отменяет, весьма несправедливого налогооблажения и различных сословных ограничений.
Нельзя исключать, что исход для монархии и Людовика XVI был бы иным, если бы члены Учредительного собрания, проведшие много часов в обсуждениях, работая над первой конституцией, превратившей Францию в конституционную монархию в 1791 году, получили бы возможность избраться в Национальное собрание. В течение последующих нескольких лет будут приняты новые конституции. Страна словно пыталась определить свой путь, путём ошибок и ценой человеческих жизней.
Члены Конвента при этом не собирались отдавать власть. Так, когда возникла угроза, что на свободных выборах роялисты могут получить большинство в обеих палатах, был принят закон, по которому две трети мест отойдут членам действующего Конвента. Это спровоцировало волнения в Париже и подорвало надежды реставрировать монархию.

Авторы рассматривают события, начиная с 1789 года, когда разразилась французская революция, и завершают своё повествование 1799 годом, когда произошёл переворот, положивший конец правлению Директории и приведший генерала Бонапарта к власти. Отмечается, что нельзя с точностью определить, когда революция завершилась. Любая предложенная хронология будет условной.
Кратко говорится о том, что предшествовало началу революции.
В последние годы правления Людовика XV были проведены упомянутые выше реформы Мопу, когда удалось сломить сопротивление парламентов (судебные органы во Франции Старого порядка), долгое время мешавших проведению необходимых реформ. В частности, реформированию регрессивной системы налогооблажения. Однако молодой Людовик XVI, пришедший к власти после смерти своего деда, отменил эти нововведения и восстановил представителей парламентов в их прежних полномочиях. Решение нового короля, скорее всего, мотивировалось желанием понравиться своему окружению, которое не хотело лишаться никаких привилегий. Однако следствием этого скоропалительного решения станет оппозиция парламентов, с которой каждый раз будут сталкиваться попытки Людовика XVI и его министров провести изменения.

Образ самого Людовика XVI в данной книге довольно традиционный. Монарх, в целом желавший добра подданным, но в итоге не сумевший поставить государственные интересы выше личных. Это, если упростить.
Вспомнила, что я как-то рассуждала о некоторых взглядах на этого монарха и немного о теме революции в одной из своих старых рецензий.

Авторы вносят коррективы в портрет Людовика XVIII, показывая, что часто повторяемая фраза «Бурбоны ничего не забыли и ничему не научились» несправедлива к этому Бурбону и что реальность была намного сложнее. Король в изгнании, ждущий своего часа, готов был проявлять гибкость, объявлять широкие амнистии и идти на определённые компромиссы с новыми идеями и представлениями о власти и ограничении монархии конституцией и законодательными органами, хотя у его гибкости и готовности были свои лимиты.
В итоге авторы, на мой взгляд, верно отмечают:

Куда более гибкий, чем можно было бы ожидать от французского принца, внука, брата и дяди короля Франции, он [Людовик XVIII] готов был превратиться из повелителя в политика, в полной мере использовать искусство возможного. Поступившись личными пристрастиями, король во многом сумел объединить роялистское движение, освоил революционную терминологию, демонстрировал постоянную готовность к компромиссу. Но время требовало от него большего: умения вызывать любовь в сердцах французов, вести за собой в бой армии, оказываться в нужное время в нужном месте, интуиции, которая заменила бы информацию, способности рисковать, когда можно все потерять.

Работа также нюансирует образ Наполеона, сообщая, что, по крайней мере, некоторые рассказы о подвигах генерала Бонапарта - это часть наполеоновской легенды. Например, ситуация с Аркольским мостом, реальность которой расходится с тиражируемым мифом.
Небольшой корректировке подвергается и образ Неккера, министра финансов Людовика XVI, на которого народ и просвещённые элиты возлагали надежды. Решение Неккера брать займы у иностранных кредиторов для покрытия дефицита, привело к тому, что внешние долги монархии надо было отдавать. До этого монархия обычно брала в долг у местных заимодавцев. Следовательно, во время финансовых кризисов можно было найти повод, чтобы не возвращать такие долги.
Но был ли у Неккера простор для маневра в сложившихся обстоятельствах?

Делатели революции, те самые просвещённые элиты, по полюбившемуся авторам выражению, могли преследовать разные интересы. Внутри революционных групп (жирондисты, монтаньяры) выделялись радикальные и относительно умеренные элементы.
Революционные власти не только унаследовали от монархии реваншистские настроения, но и порой проявляли агрессивный настрой против других государств, вступавших в коалиции против Франции. В пользу того, что революционная Франция может вынашивать экспансионистские планы, говорит объявление всеобщей воинской повинности. Это был важный фактор, учитывая, что Франция в конце XVIII века была густонаселённой страной. Всё это не нивелирует тот факт, что многие в Европе были настроены против молодой республики.

Революционная Франция провела ряд нововведений, включая «превращение крестьянских держаний в собственность, ликвидацию ряда повинностей и десятины, отмену сеньориальных пошлин». Движение в этом направлении шло и до 1789 года, но революция, безусловно, ускорила процесс и реализовала изменения, которые были маловероятны до слома системы. Например, отмена сословных привилегий.
Многие привычные нам сегодня понятия из обывательско-политического лексикона, такие как правые и левые, появились во время Французской революции.
В книге развенчиваются некоторые устоявшиеся мифы. К примеру, история о том, как офицеры короля на одном из банкетов якобы топтали трёхцветные кокарды.
Как известно, в кризисные моменты истории слухи, сплетни и анекдоты часто становятся важным фактором в формировании политической ситуации.

Подытоживая, рассказ о революционных событиях получился достаточно нейтральным. Личная позиция авторов временами проступает, но она не мешает изложению фактологического материала. Трактовки, как мне показалось, даются сдержанно, без попыток навязать читателю своё видение сложной, многогранной и противоречивой темы. Возможно, в дополнение к теме просвещённых элит, которые то пытались оседлать «насущные требования плебса» и использовать их в своих целях, то стремились навязать какие-то настроения населению, стоило бы подробнее прописать контекст, фон, на котором разворачивалось трагическое полотно Французской революции.
В целом это познавательная книга, которая также напоминает, как много зависит от авторской точки зрения в любых трактовках исторических событий и персонажей. Каждый период времени стремится предложить какой-то свой взгляд, расставить акценты по-своему. Интересующимся остаётся помнить об этом и стараться составить собственное мнение.

Рано или поздно все исторические потрясения становятся историей, и даже от самых выдающихся их деятелей остаются лишь бесплотные образы.

Большинству событий прошлого и участникам их уготована именно такая судьба. Большинству, но не всем. Есть события, которые упорно сопротивляются переходу в область легенд и сохраняют злободневность для разных поколений, каждое из которых тем или иным образом вновь и вновь переживает их в воображении или в реальности, а их действующих лиц воспринимает едва ли не как своих современников. К таким немногочисленным, но вечно актуальным событиям мировой истории относится Французская революция XVIII века.

Разгадке тайны этой актуальности и востребованности и посвящено иллюстрированное научно-популярное исследование докторов исторических наук, признанных специалистов по истории Французской революции Дмитрия Бовыкина и Александра Чудинова, которые рассказывают о ней в очень увлекательной и доступной для неподготовленного читателя манере.

Французская революция явилась не только эпохальным событием, раз и навсегда положившим конец Старому порядку и необратимо изменившим Европу и весь мир в целом, но и матрицей «для всех последующих революций, участники которых равнялись на неё, подражая ей или пытаясь её презвойти». До середины прошлого столетия в европейской исторической науке, а в отечественной историографии вплоть до конца 1980-х — начала 1990-х годов господствовала апологетическая трактовка Революции (и только у нас её, по аналогии с Октябрьской, называли «Великой»), которая не только идеализировала её, но и утверждала закономерность и неизбежность этого события, что, по аргументированному мнению авторов книги, было не так.

Параллели с русской революцией напрашиваются на протяжении всего повествования: выход разагитированных солдат из подчинения офицерам, разграбление поместий и убийства их хозяев, экспорт революции вооружённым путём, создание чрезвычайных комиссий, казнь полководцев за военные неудачи, дехристианизация и т. д. Была во Франции и своя «антоновщина» — масштабное крестьянское восстание в департаменте Вандея, которое с огромными потерями с обеих сторон пришлось подавлять несколько раз.

Большевики постоянно сравнивали себя с якобинцами, проводили параллели между пролетариями и санкюлотами и спорили о том, наступит ли в нашей стране Термидор, и если наступит, то когда. Было приятно решение установить памятники Робеспьеру, Марату, Дантону. Детей стали называть Маратами и переименовывать улицы в честь Робеспьера. Вновь появились комиссары и стало популярным словосочетание «враг народа», вновь начался Террор.

Снова и снова искали в своих рядах «красного Бонапарта»...

Интересно, что многие основополагающие политические понятия, повсеместно используемые более двух веков, — «левые», «правые», «конституция», «права человека», «всеобщее избирательное право», «контрреволюция», «враг народа», «политика террора» — появились именно тогда. Однако остался неусвоенным один из главных уроков Революции: в пылу оторванных от реальности политических разборок остаётся неуслышанным «глас народа», которому прежде всего нужен хлеб, здесь и сейчас, а не в далёком светлом будущем, и, если его нет, «неблагодарные» санкюлоты с вилами руках восстают против своих «освободителей».

Одно из главных достоинств книги заключается в том, что её герои предстают не малопонятными для современного читателя фигурами в напудренных париках и камзолах, которых легко судить с позиций сегодняшнего дня, а полнокровными, живыми людьми со всеми своими достоинствами и пороками, идеалами и мечтами, надеждами и сомнениями, страхами и разочарованием. Чудинов и Бовыкин не акцентируют внимание на «селебрити» Французской революции (о которых что-нибудь да слышали даже столь далёкие от темы читатели, как я) — Робеспьере, Дантоне или Марате, хотя, на мой взгляд, иногда им можно было бы уделить чуточку больше внимания. Вместо этого авторы стараются в равной мере осветить личность, деятельность и судьбы других, не столь широко известных революционных деятелей — депутатов Учредительного собрания и Национального Конвента, членов Директории и различных «партий» (фельянов, жирондистов, монтаньяров, дантонистов, термидорианцев, роялистов, бабувистов, неоякобинцев и пр.), рассматривая Французскую революцию не как нечто единое и монолитное, а как череду революций, вожди каждой из которых, заботясь зачастую исключительно о своих личных интересах, стремились отстранить от власти лидеров предыдущей революционной волны. В столь же увлекательной манере Дмитрий Юрьевич и Александр Викторович рассказывают о рождении наполеоновской легенды (в этом плане книга кончается на самом интересном), активной деятельности Людовика XVIII по объединению контрреволюционных сил внутри страны и в эмиграции и причинах его проигрыша создавшему себе имидж спасителя нации Бонапарту.

Отдельная тема — наследие Французской революции в современном мире. Когда она завершилась? В 1799 году, с приходом к власти Наполеона? Есть те, кто считает, что Революция не закончилась ни в XIX веке, ни даже в двадцатом, а продолжается до сих пор...

Весьма символично, что празднование двухсотлетия Французской революции совпало по времени с новой чередой революций, вызванных крахом социалистической системы. Жак Ланг, бывший в те дни министром культуры Франции, провозгласил: «1789-й возродился в Праге в 1989-м, в Берлине в 1989-м, в Москве в 1989-м, в Будапеште, Софии, Сантьяго-де-Чили, в Пекине в 1989-м. Кто бы мог подумать, когда в январе мы начинали празднование двухсотлетия, что в 1989-м мы увидим, как Революция придёт во все уголки земного шара... Этим вечером мы не заканчиваем праздновать двухсотлетие. Этот вечер — прелюдия, своеобразное начало третьего века распространения наших свобод.

Каковы бы ни были плоды Французской революции, они не стоили тех жертв, которые за них пришлось принести:

Цена революционных преобразований — слёзы и кровь, гражданская война, беззаконие и Террор, разрушенные семьи, погибшие и искалеченные женщины и дети, десятки тысяч покинувших свою родину... Потери среди мужского населения в 1789—1815 годах историки оценивают в диапазоне от 860 тысяч до полутора миллионов человек. По приговорам революционных судов в годы Террора было казнено примерно 16600 человек, с учётом казнённых без суда общее количество жертв Террора оценивают в 35—40 тысяч...

О французской революции я знала до чтения книги, наверное, примерно столько же, сколько в среднем мои соотечественники. Ну типа король оборзел, его жена сказала, что придворные должны есть пирожные, если нет хлеба (ладно, я умная, я знаю, что она это не говорила), начались волнения, ещё был какой-то кипиш в парламенте. И всё устроила бравая троица Марат, Робеспьер и Дантон, королю отрубили голову, а потом отрубили головы и этим трём (ладно, я умная, я знаю, что Марата убили в ванной). Ну а потом произошло непонятно что и появился Наполеон.

Вот с таким багажом знаний я и села читать книгу. Немного почитала об авторах. Потому что слишком хорошо знаю, как часто можно нарваться от шарлатанов от истории. Также, если честно, всегда удивляли историки, которые занимаются историей не своей страны, а чужой, да ещё и не XX век, а что подальше. Да ещё и Францией. Все мы знаем как минимум двух ярких персонажей из русского исторического сообщества, специализирующихся на этой прекрасной стране: маэстро и сира. Один переигрывает и уничтожает, другой запускает мем о Расчлеграде. Впрочем, оба больше по наполеоновскому периоду, там фигура, конечно, привлекающая эпатажных личностей.

Так вот, Александр Чудинов, конечно, не так эпатажен, однако считается своего рода новатором: он один из идеологов «Новой русской школы» в историографии Французской революции XVIII века. Привожу цитату из Википедии: «Одним из приоритетных направлений для данного периода стали имагологические исследования, осуществляемые на материале Французской революции и Наполеоновских войн, то есть изучение образа Другого и, прежде всего, образа Врага». Звучит, конечно, интригующе.

Авторы книги подошли к истории революции ответственно и расписали предпосылки экономического и политического кризиса, возникшего во Франции. Всё пугающе похоже на революцию, которая произойдёт куда позже в другой заснеженной стране. Совпали экономическая дыра (во многом созданная очень хитрым министром, решившим брать займы за границей), неурожай, интервенция добрых соседей и король-тряпка на троне. Который начал своё правление с того, что похерил непопулярный у аристократии проект, который бы расширил его полномочия и ударил бы по носу дворян и парламент. Каждый раз, когда несчастному Людовику XVI пытался помогать кто-то из умных и влиятельных чиновников, либо король пугался и давал заднюю, либо с чиновниками что-то случалось. На общение с народом смотреть и вовсе страшно:

Впереди шла Национальная гвардия; на штыках у гвардейцев было воткнуто по хлебу. Затем следовали женщины, одни восседая на пушках, другие в каретах, третьи пешком и наконец карета с королевской семьёй. Женщины плясали и пели: «Мы везём пекаря, пекаршу и маленького пекарёнка!

Людовик XVI вышел к манифестантам, чтобы предотвратить эксцессы, и оказался в их плотном окружении. Они несколько часов удерживали его, в грубой форме требуя вернуть к власти жирондистов и снять вето с законов. Обычно робкий и неуверенный, когда речь шла о принятии решений, король умел проявить упорство, когда его пытались к чему-либо принудить вопреки его воле. За эти несколько часов он позволил, чтобы парижанки надели ему на голову красный фригийский колпак, ставший во время Революции символом свободы, и выпил с ними вина за благополучие нации, но отказа от вето им у него вырвать так и не удалось. Наконец прибывший в Тюильри мэр Парижа Петион сумел вызволить монарха из рук его не слишком любезных подданных

В общем, король, ясное дело, был обречён с таким-то характером. Он даже бежать в конце не смог, когда была возможность, дотянул до последнего и испугался. Однако мне нравится, что авторы все же объясняют причины произошедшего комплексно. Мол, бывали и до Людовика XVI бесхарактерные короли, урожаи и раньше жрал долгоносик, неприятели топтали земли французские, а финансы пели романсы. Только происходило это всё в разное время, а тут раз, и все беды схлопнулись. Даже на Гаити война началась, прекратились поставки сахара и кофе, и всё, продовольственный кризис. Я дилетант, конечно, но мне очень нравится, когда вот так вот связывают все ниточки.

Однако многие истории в книге вызывают вопросы. Например, авторы привели шокировавший меня инцидент. Якобы «во время предреволюционных волнений во Франции крестьяне не только разгромили замок сеньора Полеймьё, но и убили его, кинули тело в костёр, а потом частично съели». После этого Чудинов пишет, что гадкий Марат смел смаковать этот случай в своей газетке, да и вообще любил описания мерзостей. Например, расправы чернокожих над колонизаторами на Гаити. Ах, пишет он, был процветающий край, а теперь одна из беднейших стран. А как процветала при рабовладении!

История про поедание, конечно, вызвала массу вопросов. Ещё раз, конец XVIII века, уже пожили на свете Вольтер и Дидро, скоро родится Пушкин, а крестьяне сожрали сеньора. Я полезла искать историю на разных языках и в итоге обнаружила, что сеньор, которого, кстати, звали Дюмонте, а Полеймьё — название деревни, сам виноват.

Он разбогател на работорговле, купил деревню, он сразу же повел себя, как сказочный злодей: потребовал по курице с каждого жителя (прежний помещик брал одну с целой деревни), разорил могилы на сельском кладбище и едва не застрелил маленькую девочку, которая шла через его лес. А также, кстати, взял в жены супермолодую девушку. Когда Дюмонте заподозрили в контрреволюционном заговоре, крестьяне с удовольствием пришли штурмовать его замок. Его жене, которую любили местные, удалось было решить всё миром, но барин начал выпендриваться, замок подожгли, а его голову надели на пику. И никто никого не ел: только позже на судебном разбирательстве трое свидетелей рассказали, что видели портного и ткача из Полеймьё, которые разгуливали с обгоревшей рукой и сердцем.

Вдова Дюмонте, кстати, уехала в Россию и через три года вышла замуж за генерала Бороздина, командира мушкетерского полка и будущего участника войны 1812 года. Есть разной степени фантастичности и подтверждённости слухи о её дальнейших похождениях: она будто бы дважды объехала половину Европы, в том числе в разгар войны.

Так вот, завершим офигительную историю и вернёмся к оценке книги. Мне совсем не понравилось, что у автора всё было совсем не так. Рассказанная мною история, кстати, из французской монографии о битве при Полеймьё, и этому источнику я как-то доверяю больше. И вот после этого момента читать мне совсем разонравилось: я же не могу проверять сама каждый факт, а кто знает, что ещё начудил Чудинов.

Резюмирую: если хотите разобраться, почему вообще произошла революция, что происходило, что было дальше и почему эта тема важна до сих пор, почитайте. Написано свежо, хорошим языком, интересно, порог вхождения низкий. Разбавлено кучей офигительных историй, но, как я уже продемонстрировала, верить можно не всем из них. Ну и авторская позиция в некоторых моментах вызывает огромные вопросы. В общем, чтение интересное, требующее определённых интеллектуальных усилий и позволяющее вам потом выпендриваться перед друзьями. Скорее рекомендую, чем нет.