Умка

душа. что такое душа?

у меня ее нет.

старая дубленка пылится в шкафу, которая сто лет

назад вышла из моды,

которую мы привезли из Греции,

а в кармане – монета

из несуществующей страны, и на вороте

темные пятна – не отстиралась кровь, когда дрался

зимним вечером с хулиганом из-за девчонки.

душа уже позади, как дворец,

в спешке оставленный цесаревичем, а я

не чекист, но.

вышел подышать свежим мятным осознанием,

выкурить крепкие мысли.

уже нечего предложить ни Господу, ни Воланду,

а ума, таланта и сил

обмануть обоих уже не хватит.

лишь бы не война, не кровавый кисель в волосах.

а жизнь? одна

импровизация падающего пианиста с роялем.

река

покрылась зеленым льдом цинизма,

но вот здесь радушная полынья

романтизма,

и сюда я иногда прихожу с женой.

кормим уток.

а душа?

это то, что было когда-то мной,

все, что я успел полюбить и понять сердцем и болью.

но откололась – как айсберг с роялем,

небритым Шопеном, полярниками

и белым медведем Умкой —

уплывала по течению антивремени

в теплые воды видений.

лебедь лисица и щука

стояла голая, как лед, тишина,

не исштреканная человеческими мыслями.

глыба антизвука,

и она, выкупанная муза, смотрела в даль окна.

полотенце на голове тюрбаном —

похожа на сладкую гусеницу, замотанная

бархатным полотенцем.

женщина и искусство – две соперницы.

учусь совмещать дни и ночи

с инопланетной любовницей

и земной обидчивой женой.

это закон абсурда. в тихом свете фиолетового окна

она танцует как лань, как лень. спокойно

глянула на меня и продолжила развивать

эти сети, эту певучую хлесткую суть

движений, а я,

как раджа с зубной пастой на губах, застыл.

уважение. завороженный красотой,

с прослойкой нежности и удивления. какая у меня

девушка – точеная, как лазер снайпера…

ее шея – как скала, с которой бросаются в кожу

мои губы,

ловцы за жемчужинами.

а нахожу ее соски, низ живота и дальше.

красная горячая тайна, подземная магма.

моя женщина. ежедневно в ней тону

и выбираюсь на берег творчества

в фосфоресцирующей слизи и влаге

цветущих моллюсков. с роковой

предопределенностью всплываю в ее голове.

и не хотим мы перемен – нам нравятся переменки,

но чтобы все шло, как и раньше.

тепло, уют, супермаркет. небольшие радости и откровения,

шаги к звездам, но втроем. тянем этот мир за собой,

лебедь, лисица и щука,

чтобы сохранить себя, марки на конверте вселенной,

а что внутри – никто этого не знает.

ни искусство, ни наука и философия.

черное письмо,

звездный мерцающий шрифт…

это просто, как небо

родина. говяжий череп

в вересковом поле.

родина.

на ощупь – мокрые рисовые зерна

под струей холодной воды —

и я погружаю руки в кастрюлю,

промываю память:

белое, голубое, глупое.

родина.

завшивленная больная кошка Рита,

и когда обмазываю ее керосином – до горла —

все паразиты, все вши государства и

идеологии

убегают на голову, мохнатые уши, морду и лоб.

внаглую перебегают

покорные зеленые глаза.

но родина – это только мое,

только для меня.

каждый живет и любит свою родину —

маленькую, как кошка.

жестянка с вкладышами от жвачек,

старинными монетами.

за свою родину не нужно умирать или убивать врага,

ибо ты в ней и так растворяешься —

в родном крае,

точно жменя дорогого стирального порошка

в Ниагарском водопаде.

лети. исчезай.

ледяная чистота времени

со вкусом людей и чудес, которые любил.

родина – это твои странные мысли.

еще раз отведать спелой шелковицы

с громадного дерева возле цыган.

побродить босиком по мельчайшей пыли сиреневой,

нагретой солнцем.

встретить золотистую девочку Яну.

родина – это не парад военных монстров,

саранча цвета хаки.

не салютная пальба в честь идей,

не холодный змеиный взгляд

сбольшебуквенной Родины-Матери-Терминаторши:

пожирает своих сыновей и дочерей,

щелкает, как черные семечки,

миллионы жизней.

нет.

комод, там спрятана прядь младенческих волос дочери

и лимонная рубашечка, в которой я

родился.

родина – это родинки, магические места,

где прошло

мое детство

и юность. где я отразился статуями и скорлупой,

где отравился Мадейрой и мечтой.

родина – это радуга прошедшего,

она манит. так магнит притягивает

привидения из мельчайшей металлической стружки.

это зубчатый танец ностальгии,

грациозных, печальных носорогов.

металлические зыбкие узоры танцующие.

родина – розовая кость поломана,

но не хочет срастаться

с протезами государства и партий,

с позолоченными спицами прохиндеев

и негодяев.

моя родина – это женщина в леопардовом платье

клеит пластырь на палец ноги

(гуляли в бетонных джунглях). моя родина —

это полоска ее обнаженного живота.

это ранец моей дочери.

это карамельный аромат

кофейного вечера и вплетающийся пьянящий запах

шашлыков.

моя родина – это радостная сорока

(точно выиграла джекпот)

с зеленым пакетиком крысиного яда спешит, шагает

ранним утром

по крыше сарая.

моя родина – это мои слова.

и весь мир, который хочет уместиться в стихах,

как кентавр – хочет обладать женщиной и жрать овес.

Вселенная, ссыпаемая в мешочек созвездиями, —

моя родина.

все, что я могу полюбить.

все, что может причинить мне радость и боль.

и это грозный лес на берегу озера

точно темно-зеленый дракон присел для прыжка. вот-вот.

родина – это тот, кто нас заберет. перенесет нас

через болота и пропасти тьмы и горения, исчезания.

родина родина родина, все мои глупости и разочарования,

переборы гитары в павильоне детского сада,

футбольные баталии с древнедетским матом,

жемчужные пижамы утренней дымки,

шелковистая влажность женщины любимой,

устрицы во рту поцелуя. родина – это тьма,

где согреваешься памятью, как коньяком.

речка наша – родина. речки, где мы купались и тонули.

наша родина – это пуля, которая дура и облетала нас,

это манящая вонь коровьего навоза,

это звяк колокольчиков и закат во все небеса:

розовый рояль на

крыше черного лимузина со вспученным лаком.

родина – это мертвая птичка в пруду в ореоле линялых перьев.

родина – это липкая кожа любимой.

и визжат поросята дней, убегая

от безликих и волчьих бандитов с ножами.

и родина – мать, нет, но мама, любовница или сестра,

и я ошеломленно

перекатываю во рту – р-о-д-и-н-а. как молочный зуб,

но не нахожу ему место.

грациозное разочарование. пустота.

с надеждой на возвращение.

моя родина – это женщина в спальне.

это небо надо мной

и письменный стол внутри

(настольной лампы золотистый страус),

родина —

это ты…

* * *

благоухание дикой смородины —

запах черных, блестящих кобр во время спаривания,

и каменная ограда, где ангелы кучерявые из камня,

и пухлые ручки их разрослись в каменные же лабиринты,

и растворенное окно – откровение аквариума —

смелей загляни в меня, глупая зеленая рыба.

и ветка легко касается стекла,

как зверь лапой, когтем —

и там плывет пыльно-перламутровое отражение сада,

и у сада зарождается сознание,

роза под наркозом, солнечная искра,

зыбкий эмбрион озарения

среди граблей и ведер – неужели

это я? и ветка легонько бьет когтем

по стеклу,

по капсюлю и багряным вибрирующим шатром

оседает

беззвучный взрыв сада.

поднимает в памяти сто тонн поющего пепла,

крошечные паразиты Паваротти,

лирические клещи.

что остается?

черные обгоревшие костыли

реальности – а только что я летал…

импровизация без пальцев

я просыпаюсь с тобой,

просыпаюсь в тебе – и уже это не я, но и это уже не ты,

это сплав миров. о, давай без пафоса! давай.

багровое бра над тобой – запылившийся красный жук,

пластиковый нимб на шнурке, на поводке под током.

я под твоими веками ворочаюсь,

как каштан в скорлупе, – выходи,

выходи вон. позволяем познать друг друга – ласки людоедов влюбленных.

а ну его, пошли во двор, где цветущий абрикос и ты,

девушка в одних трусиках и резиновых сапогах,

ты полуголая танцуешь во дворе, вокруг тебя чернобуркой крутится

хитрая собака Тумас, – это танец проснувшихся.

это наша весна и глупые, дурацкие слова —

вовремя подкрашенные корни волос,

чтобы остановить пожар седины, энтропии.

бриллиантовый писк синиц.

ты просыпаешься во мне, и линия твоих губ расплывается,

как сигарета в ведре с водой.

ты плачешь от счастья не быть со мной во мне.

мы на нересте влюбленности откладываем икринки миров

на чепухе, случайных камнях, камышах.

так поезд просыпается на запасных путях,

так выныриваешь из черного мазутного сна без образов и сюжетов.

и радио – переливчатый идиот – вновь встречает нас

уютными кошмариками новостей и даун-песенками.

но луна еще пульсирует в моей голове;

луна – как очередь за хлебом в блокадном городе.

другие строки всплывают – затонувшие брюхатые корабли,

покрытые илом. течет соленая вода и слизь из ноздрей,

утопленники смысла синеликие.

а мы радуемся друг другу,

радуемся, как диктаторы – радию,

нас никто не поймет, кроме нас, это – территория влюбленных.

террариум для райских змей.

это наш первый класс, в который мы возвращаемся каждый год

хоть на пару дней, когда нестерпимо ощущаешь холод,

Конец ознакомительного фрагмента.