Глава вторая,
в которой неприятностей по самую шею, а спасение приходит в морде кровожадных монстров без лиц, мозгов и сантиментов

Дорогой слушатель, заносили ли тебя ноги в местечко под названием Далсвиль? Если да, то уносил ли ты их обратно? Вспоминал ли потом, как неторопливо бродил по этим серым улочкам, как быстро бегал от злючих городских собак, как набожно стоял на коленях перед старым пастором, лениво поводящим ружьем от собак к тебе и обратно?… Жизнь в городке всегда текла так неспешно, что эволюция, смачно плюнув на всё, пошла в обратную сторону. Дома рушились от времени, ветра, песчаных бурь. Жители разрушались от выпивки, грязи и лени. Античная формула «хлеба и зрелищ» заметно выродилась. Хлеб превратился в дрянное пиво, которое затем деградировало до ядреной бормотухи. Зрелищные сражения давно вышли из моды. Теперь исход действа был всегда известен заранее, и зрители от представления к представлению довольствовались одним и тем же сюжетом – чьей-нибудь казнью. Сейчас, впрочем, шла неделя высокой культуры – казней было запланировано аж три.

Джон находился в деловом, финансовом и духовно-просветительском центре сего дивного местечка, где вплотную знакомился с главной городской достопримечательностью: пил местный (точнее, местное, а если не повезет, то и местную) виски в салуне «У Бил».

Салун этот был братом-близнецом того заведения, где любил ошиваться Подлый Гарри. Братом-близнецом, сделавшим чуть более удачную карьеру, и не устающим напоминать об этом окружающим: дородные тараканы бегали по остаткам разбитой мозаики, когда-то (зачем-то) украшавшей пол, пиво подавалось в вычурных бокалах с погнутыми или отбитыми ручками, а в посуде можно было даже порой выловить остатки дешевого мыла. В результате даже самое скверное пойло заведения приобретало терпкий привкус провинциального шика. Все остальное было стандартным: трухлявая крыша, подгнившие стены, деревянные столы, дубовые головы посетителей, среди которых затесался и наш герой.

Ковбой мучительно размышлял, кто из невольных претендентов на главную роль в грядущем представлении – его клиент. Большой Стэн – местный шериф – решил разукрасить серые будни хотя бы за счет разноцветных висельников. Так, должны были вздернуть красного индейского шамана, желтого китайца-продавца из «Чайна чай энд ганс» и Грязного Мышиного Ларри из центральной булочной.

Краснокожего застукали, когда тот подстрелил любимую корову шерифа и уже копался в ее внутренностях, очевидно, надеясь предсказать себе вкусный обед. Вероятно, предсказателем он был настоящим, потому что когда Стэн с кроткой улыбкой спросил: «Как думаешь, какая участь тебя ожидает?», индеец, не меняя безучастного выражения лица, попытался зарыться в несчастной корове с головой. Неужто нужно будет помочь этому волшебнику Изумрудного города? Впрочем, были и другие претенденты.

Китаец (настоящее имя его было сложно запомнить, поэтому звался он просто и логично: Джеки Чай) сгорел на работе. Кстати, вместе со своим лучшим клиентом – Веселым Винни. Поговаривали, что Винни был потомком английского пэра, а потому большим эстетом – по утрам он всегда пил чай. Сидел в рваном халате на своем древнем табурете, лениво постреливал показывающихся из подвала крыс и давил бормотуху, важно прихлебывая чаек из дедушкиной кастрюли. Однажды на рассвете Жизнерадостный Винни стрелялся с одним заклятым врагом. Для этого он заказал чудо-пистолет в своем любимом магазине. Но Джеки что-то напутал, и когда Винни нажал на курок, выстрела не прозвучало. Зато пистоль почему-то начал источать тончайший аромат изысканных чайных листьев. На беднягу вдруг снизошло какое-то озарение, но поздно. С дуэли Озорной Винни принес не лучшие воспоминания, а также шесть пуль, засевших в самых интересных местах. Одна, например, в голове. Постанывая, несчастный, все пытавшийся вспомнить суть недавнего озарения, осторожно рухнул на свой любимый табурет, решив утешиться хотя бы новыми горячими травами, которые Джеки обещал заправить в его заветную кастрюлю. Поставил чай на огонь. Говорят, последний раз Зажигательного Винни видели пролетающим над ратушей…

Ну а что касается казни хлебопека Грязного Мышиного Ларри… Соотнесите его профессию с прозвищем, и сами поймете, чем он пришелся жителям не по вкусу. Как и его изделия…

Размышления ковбоя прервало появление в салуне нового посетителя. Выглядел он потерянным. Еще бы! Он явно ошибся местом (тысяч на десять километров), временем (лет на двести), да и вообще зря родился (сто долларов ставлю на то, что еще хоть шаг по неровной дороге жизни он не сделает).

Гладко выбритая физиономия непонятной личности была столь непохожа на обычные ковбойские рожи, торговые хари и разбойничьи рыла, что местные мордовороты сначала приняли ее за девичье личико.

Белая рубаха сияла такой чистотой и свежестью, что была плевком в лицо и душу каждому местному мурлу.

Ноги обтягивали синие штаны неведомого покроя, в которых приличный человек в этих краях далеко не уйдет. Незнакомцу стоило бы воспарить над землей, надеясь, что жители Далсвиля примут его за безобидное сумасшедшее приведение, но на заплеванном полу его держали белые тапки неизвестного фасона, в каких только в гроб ложиться.

В общем, парень был похож отнюдь не на Клинта Иствуда. Скорее уж на явного Марти МакФлая…

Обитатели трактира зашушукались, настороженно косясь в сторону пришельца. Тем временем этот самоубийца взволнованной походкой подошел к барной стойке. За ней как раз расположилась хозяйка заведения в грязном переднике: здоровенная бабища лет сорока с бицепсами Шварценеггера и личиком бронетранспортера. В глазах ее застыл молчаливый вопрос, который она, впрочем, тут же высказала, да еще в такой форме, что я и озвучивать не буду.

Пришелец сразу сник и, слегка заикаясь, ответил.

– Зд-дравствуйте, прекрасная леди. Мое имя Ин-нокентий. Я прибыл издалека, и как раз хотел попросить Вас об одном од-должении. Но прежде скажите, как я могу Вас величать?

В ответной реплике трактирщицы – краткой и нецензурной – было все: шок, изумление, ярость и кокетство, оскорбление и приглашение, угроза и обещание. Такая гамма чувств никогда еще не выражалась одним емким словом. Левой рукой неловко пригладив сальные волосы, а правой привычно потянувшись к дробовику, хозяйка настороженно процедила:

– Билл.

Брови гостя поползли вверх:

– А с виду и не скажешь. Прекрасная Билл, боюсь, тогда у тебя на вывеске очепятка, не хватает одной «л».

Джон Дабл-ю Смит поперхнулся виски. К счастью, никто не обратил внимания на такое расточительство, иначе ковбою предъявили бы столько претензий, что на дуэли пришлось бы потратить весь вечер. Посетители скучковались вокруг одинокого бродяги со странным именем. Он, к сожалению, как раз подбирался к сути своей просьбы:

Скажите, Вы здесь случайно не знаете ни одного колдуна, специализирующегося на перемещаниях в пространственно-временном континууме? Или хотя бы какого завалящегося Кристофера Ллойда?

Нет, его даже не побили. Просто накинули мешок на голову, упеленали, как сумасшедшего младенца, взвалили на плечи и осторожно вынесли на главную площадь, где шериф как раз готовил казнь.

Джон прикончил выпивку. Медленно встал, надел шляпу и отправился на выход. Кажется, теперь записка становилась одновременно осмысленней и загадочней.

* * *

Посмотреть на казнь пришли все городские жители. Даже те, кто ходить давно уже не мог или в принципе не умел. Старый пастор лихо припарковался у помоста на кресле-каталке, которое было оборудовано потайными отделениями для переносной библии, для выскакивающих по требованию шипов, а также для пары миниганов и галлона святой воды – на случай выездов на дом. Мистера О’Рейли, плохо переносящего солнечный свет, добрые соседи принесли прямо в гробу, чтобы вампир смог вылететь, когда жара чуть спадет. Даже гигантский человек-гусеница Марлон, когда-то мутировавший от укуса шелкопряда, приполз вместе со своими подражателями: Хмельным Джо и человеком-пьяницей, отравленным в свое время дрянным бренди.

Зрители ждали начала. Показывали пальцем на обвиняемых, драли глотки, рвали шкуры, расправляли крылья, а то и били клювы.

Центральная площадь Далсвиля представляла собой неухоженное каменное поле, украшенное лишь манящим многих незадачливых туристов деревянным эшафотом, сколоченным криво, зато с душой. Уйти с этих гостеприимных подмостков можно было, только отплясав медляк с пеньковой веревкой. И плясали обычно так, что дух вон. На бис, естественно, уже не выходили. Кроме, разве что, одного давнего случая лет шестьсот шестьдесят назад (для круглого счета обычно говорили «шестьсот шестьдесят шесть»). Бездушный Эдди был первым вампиром, появившемся в городе, и жители истратили дюжину веревок, пытаясь его повесить, не понимая, что это бессмысленное занятие. Он лишь качался с головой в петле, как на качелях, да презрительно поплевывал в зрителей. В общем, неуважительно подошел к своему актерскому амплуа…

Сегодняшние обвиняемые еще разминались: с трудом балансировали на шатких табуретах. За шеи их поддерживали грязные веревки. Старый индеец, одетый в национальные одежды (перья, лосины, еще перья) и чем-то неуловимо похожий на Демонтина (или любого другого индейца), умудрялся сохранять бесстрастное выражение лица. А вот растерянный китаец явно нервничал. Еще бы: никто почему-то не подумал о том, что высокий шаман и желтый коротышка разного роста. Рядом со своим краснокожим собратом по несчастью задыхающийся китаец, едва достающий до табурета пальцами ног, казался даже более красным, а местами и совершенно зеленым. «Ничего, скоро все будем синюшнего цвета!» – участливо подбадривал незадачливого торговца Грязный Ларри – толстоватый здоровяк в замызганном фартуке, оккупировавший третий табурет. Совместная беда сближает, и пекарь, как бывший разбойник, не раз оказывавшийся в подобных обстоятельствах, поднимал дух товарищей как мог: «Ну что, хрен пернатый, радуйся: скоро с духами напрямую общаться будешь. Встретишь там моего названого братца, передай ему привет… да запрет снова выкапываться из могилы, а то достал уже родственничков, мочи нет…».

В общем, складывалась самая благоприятная праздничная атмосфера. Больше всех почему-то беспокойно дергался куль с Иннокентием, что лежал рядом с помостом. Его решили пока не трогать, чтобы достать непосредственно к представлению, как игрушку из мешка Деда Мороза. А вот, кстати, и Дед Мороз.

На самое видное место вымощенной булыжником площади вышел шериф – Большой Стэн. Борода лопатой, лицо тоже как у Льва Николаевича, только все в шрамах, да налитые кровью глаза сильно навыкате. Но выражение – точно как и у классика – вечно недовольное, и особенно сегодня. Еще бы! Он умудрился оставить дома свой счастливый талисман – первую серебряную монетку, полученную от благодарных жителей за защиту. На чувствительном сердце у старого рэкетира было неспокойно, но на каменном лице ни усика не шевелилось. Имидж старый таракан ценил.

Шериф олицетворял закон и порядок в Далсвиле уже лет двадцать. Ну а так как город был сосредоточием анархии и хаоса, сразу ясно, что это была та еще образина. Говорят, лет десять назад местные края посетил святой паломник. Он так ужаснулся разгулу преступности – бандитам и особенно людям шерифа – что наложил на Стэна страшное проклятие. Хозяин Фемиды больше не мог лгать. Жаль только, святой не догадался сделать так, чтобы Стэн перестал быть Большим – то есть не отобрал у него полтора центнера мускулов, любовь к огнестрельному оружию и ярость берсеркера. В результате расплющенный паломник превратился в половник в доме агрессивного шерифа. Но с тех пор каждая речь самоуверенного громилы была незабываемым зрелищем. Он, кстати, как раз начинал говорить.

– Осточертевшие мне жители этой грязной помойки, которую наши предки, чтобы им воскреснуть и еще раз мучительно помереть, почему-то назвали городом Далсвиль! Я бы хотел лично пожать руку, лапу, крыло или хотя бы ступню каждого из вас, чтобы, зажав ее в тиски, с удовольствием плюнуть в ваши обрыдлые рыла. Но не могу. Ибо вас много, а я один. И мне нужна ваша помощь. Точнее, ваши деньги и безоговорочное подчинение моим самодурским приказам. И потому я кидаю вам эту кость. Жрите, собаки. Но сначала поржем…

Жители аж прослезились, в который раз умилившись искренности старого разбойника. Тот повернулся к обвиняемым.

– Последнее слово? – ехидно выкрикнул шериф.

Джеки Чай, дико пуча глаза и мысленно поминая китайскую япону мать, умудрился-таки прохрипеть что-то вроде:

– Уважаемый шериф-сан! Боги снизошли с небес, дабы наградить тебя неиссякаемой энергией ци и здоровьем священного тигра. Но за то, что ты хочешь сделать, они ниспошлют на твою наполненную грязными мыслями пустую голову…

– Каменюгу потяжелее… – с готовностью подключился к высказыванию пожеланий Грязный Ларри.

– …положат к твоим ногам… – с благодарностью чуть повернулся к пекарю китаец.

– …коровьих лепешек вперемешку с углями из адских костров… – продолжал бывший бандит.

– …и хренову тучу самых мерзотных болезней и проклятий… – не выдержав, переключился Джеки на стиль речи товарища.

– …ниспошлют на твое уменьшающееся по милости Великого Дракона с каждым нечистым делом мужицкое достоинство… – сделал ответный реверанс Мышиный Ларри.

– …дабы не оскверняли в будущем миры живых и мертвых души твоих нечистых потомков, – взял заключительный аккорд все такой же неподвижный и серьезный индейский шаман.

Большой Стэн мило оскалился во всю дюжину кривых зубов и вежливо поклонился. Говорят, от улыбки станет всем светлей, но здесь явно другой случай. Грязный Ларри попытался что-то прожестикулировать в ответ, но веревка врезалась в горло так, что в глазах потемнело. Шериф, будто вспомнивший вдруг о какой-то приятной мелочи, сделал знак помощникам. Те резво извлекли последнего участника представления на божий свет, источавшийся оскалом Большого Стэна. Загадочный посетитель Далсвиля, некогда даже привлекательный, сейчас выглядел жалко. Небесной белизны рубаха от столкновения с земным свинством превратилось во вполне соответствующую ситуации рванину. Длинное худое тело почему-то застыло, будто парализованное, и только руки дрожали так, что некоторые жители забеспокоились, не начинает ли бродяга сейчас перекидываться в волка или в кого похлеще. Ему предоставили объяснительное слово. Может быть, даже не последнее, а?

Иннокентий испытывал всем понятные чувства. Ну а если вас все-таки никогда не переносило во времени на Дикий Запад, на вас никогда не облизывалась толпа оборотней, вампиров и людоедов и вы никогда не ждали мучительной казни в богом и бесом забытом убогом и чертовом месте, тогда просто поверьте: несчастный совершенно офонарел от ужаса, и уже ничего не соображал. Любопытно, что при всем этом зажмурившийся от страха «подсудимый» даже не заикался, говорил складно, уйдя в себя. Разве что не очень понимал, что несет. Конечно, парень надеялся, что все вокруг – его буйный бред, но вдруг нет? Жить что-то очень захотелось… И надо было хоть как-то убедить агрессивные галлюцинации пощадить его.

– Я не знаю вас… Вы не знаете меня… Но, может быть, наша встреча не случайна. Может быть, именно я должен открыть вам глаза!

Иннокентий вдруг распахнул веки и почему-то уставился на щурящегося от заходящего солнца мистера О’Рейли. Тот вздрогнул. Толпа притихла, плотоядно поглядывая на оратора. К счастью, пришелец не обратил на это внимания. Он вдруг разглядел в злобной толпе что-то необычное. Лицо девушки. Она, как полагается в подобных историях, обладала неземной красотой, но речь сейчас о другом. У нее на лице была эмоция, которую не испытывал, наверное, никогда ни один житель Далсвиля. Страх – но не за себя. Незнакомка боялась за него – Иннокентия. Парень почувствовал, что стало хоть чуть-чуть спокойней. Он снова ушел в себя (раз уж уйти со сцены, да еще и живым, у него все равно бы не получилось). Иннокентий пытался придумать или хотя бы вспомнить какую-нибудь наиболее проникновенную речь. Из какой-нибудь книги. Или фильма. Что может впечатлить этих бездушных «ковбоев»?

– Оглянитесь!

Жители подозрительно огляделись, ожидая подвоха, а мистер О’Рейли, чем-то похожий на располневшего Табакова, слегка вжал голову в плечи. Иннокентий машинально продолжил.

– Оглянитесь вокруг, сэры. И вы увидите мир…

Толпа настороженно замерла. Трактирщица Билл хотела было возмутиться, но посмотрела на вдохновенную фигуру пришельца, и быстро растаяла.

– …который несовершенен…