Дом этот пользовался недоброй славой и, несмотря на то, что был вполне исправен и добротен, в настоящий момент был лишен обитателей.
Выстроен он был еще двадцать лет тому назад, т. е. в 1970 году, бывшим директором магазина деревни Малые Сиуши Дальнеконстантиновского района Горьковской области. Звали директора Николай, сын Петра, по фамилии Долгополов. Магазином он управлял со своей женой Софьей Наумовной. Детей у них не было, зато денег было в достатке, потому и затеяли они выстроить себе новый дом.
Новый дом – дело всегда хлопотное и волнительное, но для делового человека, вроде Николая Петровича, вполне реальное. Оставив Софью Наумовну в магазине за хозяйку – благо ассортимент был весьма скуден, да и селяне, будучи людьми вежливыми да понятливыми, зная о хлопотах Долгополовых с новым домом, старались лишний раз их не беспокоить, – Николай Петрович полностью отдал себя строительству, ибо известно, что нигде человек так не выкладывается, как на строительстве собственного жилища. А там, где начинается частная собственность, тотчас умирает социалистическая.
Бедный Николай Петрович! Если бы он знал, что всего через пять лет ему суждено будет покинуть деревню Малые Сиуши, разве бы он стал строить свой пятистенок в живописном месте на самом краю деревни, у ручья с родниковой водой! Разве бы он стал строить каменный гараж во дворе и парную баню на берегу того же ручья, разбивал бы сад на двадцать соток, огораживая его добротным частоколом?! Да нет, конечно. Это вам скажет любой из этой деревни, даже тот, кто ничего не смыслит в экономике и планировании. Тем более было странным, когда Николай Петрович в сентябре 1975 года неожиданно рассчитался в сельсовете, оставил доверенность на продажу дома плотнику Алексею, своему приятелю, и уехал в Свердловскую область к своему брату. Жену Софью Наумовну Николай Петрович отправил туда неделей раньше.
По рассказам очевидцев, поведение жены директора магазина многим тогда показалось странным. Обычно всегда спокойная и приветливая, она неожиданно стала резкой и нервозной. То много без причины хохотала, то вдруг начинала ругать всё и вся.
Дом тогда был оценен вместе со всеми пристройками в десять тысяч. Однако пять лет его никто не решался купить, да и деньги были немалые. Но в мае 1980 года, когда плотнику Алексею пришло письмо от Долгополова с распоряжением снизить цену до шести тысяч, дом приобрел тракторист Прохор Меньшов из соседней деревни Большие Сиуши. Переехал он в этот дом со своей молодой женой Натальей, вырвавшись, наконец, из-под отцовской опеки. Было ему тогда двадцать пять лет, а Наталье не было и девятнадцати. До работы он был охоч, но и горькую по праздникам не забывал, хотя пил в меру, даже считался по деревенским критериям трезвенником. Прожили они в этом доме около трех лет, а в 1983 году Наталья, доярка-ударница, получила от сельсовета путевку в Анапу и в октябре укатила на курорт, откуда в деревню уже не вернулась. Прохор, говорят, получил письмо от нее без обратного адреса, но со штемпелем какого-то заполярного города, и в письме якобы было всего три слова: «Прощай, не ищи». Письма, правда, никто не видел, но все о нем знали. А Прохор после этого сильно запил, и однажды утром его нашли в сугробе замерзшим насмерть. Дом перешел к отцу Прохора, который поспешил его продать «городскому» за пять тысяч.
Третий, и последний хозяин этого злополучного дома, отбыл из деревни при весьма странных обстоятельствах еще четыре года назад, не прожив в нем и месяца.
Итак, дурная слава прочно закрепилась за этим домом. Говорили, что он заколдован, и в нем поселилась нечистая сила. Кто-то высказывал предположение, что дом этот построен на могиле ведьмы, когда-то там похороненной. Но некоторые связывали все беды, происходящие в проклятом доме, с соседством другого дома, в котором живет древняя старуха Настька, у которой «черный глаз» и которая в сговоре с сатаной.
Старуха эта поселилась в деревне сравнительно недавно, где-то в шестидесятые годы, в доме, ранее пустовавшем, и вела уж очень скрытный образ жизни.
И, потому как цена, назначенная последним его хозяином, стала равняться двум тысячам, дом стал еще более подозрительным, и уж, конечно, никто из местных на него более не претендовал.
Поручительство на продажу и ключи имел все тот же плотник Алексей, который твердо был уверен, что дом этот уже не продаст, и стал потихоньку растаскивать то, что можно было украсть. Вначале он разобрал пол в бане, затем унес чугунный котел и уже стал подумывать, чтоб разобрать каменный гараж во дворе для своего погреба. В дом он заходить боялся, а потому довольствовался «малым» вокруг него.
Но в сентябре 1990 года…
Ситуацию, которую мне пришлось пережить тогда, в сентябре 1990 года, в корне изменившую мою судьбу, я пытаюсь разгадать всю свою жизнь. Однако дальше догадок и предположений не продвинулся ни на шаг.
Состояние, овладевшее тогда мною, я стал испытывать с тех пор часто и для простоты объяснения самому себе называл это чем-то вроде подкорковой нейромедитации.
Подобное состояние может с легкостью испытать каждый, стоит ему лишь уловить этот момент и постараться не подавлять его усилием воли. Это состояние зарождается и начинает развиваться по каким-то своим необъяснимым законам, когда ты перестаешь чувствовать свои руки и ноги, а тело приобретает необыкновенную легкость, появляется ощущение невесомости. Сознание начинает работать лишь на восприятие, и ты впадаешь в некую прострацию, где все движения кажутся замедленными, нереальными и не принадлежащими тебе самому. Голоса вокруг становятся приглушенными, речь малоразборчивой, люди со своей суетой кажутся далекими и в этот момент для тебя несуществующими. Ты даже можешь продолжать ходить, разговаривать, делать всё то, что делал до этого момента, но всё это происходит автоматически, помимо твоего сознания, ты как бы раздваиваешься. В таком состоянии обычно пребывают от нескольких секунд до десяти минут, и оно заканчивается также неожиданно, как и начинается. Очевидно, в критических ситуациях, не раз возникающих у каждого из нас, особенно с угрозой для жизни, подобное состояние становится спасительным, словно на круг выходит ангел-хранитель, когда счет идет на доли секунды, и где разум, порою, не в состоянии найти оптимальный выход. И если не подавлять это состояние усилием воли и разума, полностью доверившись ему, следовать волею судьбы туда, куда оно ведет, можно достичь потрясающего, единственно верного для себя результата. Но достичь такого совершенства дано немногим, и лишь немногим удается пролонгировать состояние подкорковой нейромедитации, чтобы в кратчайший срок добиться того, на что другому мало будет и нескольких жизней.
…Это был самый обычный день – семнадцатое сентября 1990 года, понедельник. Как всегда, в восемь ноль пять, опаздывая на пять минут, я открыл дверь ординаторской отделения хирургии сосудов. Полушепотом извиняясь, я пробрался к своему столу и плюхнулся в кресло. Утренняя отделенческая конференция уже шла. К моим опозданиям заведующий уже привык, после очередного замечания махнул на меня рукой, так что на этот раз даже не прореагировал. Только старшая медсестра многозначительно с улыбкой покачала головой, на что я театрально развел руками и скорчил мину, давая понять, что железная армейская дисциплина не для таких незаурядных личностей, как я.
Ночные сестры докладывали о тяжелых больных по давно укоренившейся схеме: температура вечером, температура утром, как будто это единственный показатель тяжести состояния больного.
– Как живот у Михайлова, парез кишечника разрешился? – спросил я, когда сестры закончили свой монотонный доклад. У меня с пятницы оставался тревожный больной, у которого после лапаротомии была слабая перистальтика.
– Нет, дует пока, но меньше. Мы его вечером клизмили, – ответила Наташа, постовая сестра, ответственная за палату, где находился Михайлов.
– На конференцию нужно приходить вовремя. Сестра уже докладывала о нем, – вставил зав, посмотрев в мою сторону.
– Прошу прощения, – больше нападая, нежели оправдываясь, с определенной долей иронии закончил я.
На этом утренняя конференция закончилась, и все разошлись по своим местам.
Клиника, в которой я работал с 1986 года, была одной из лучших среди тех немногих клиник в стране, где оперировали на открытом сердце и крупных сосудах. В отличие от столичных наш кардиохирургический Центр снабжался аппаратурой, инструментарием и шовным материалом значительно хуже, а подчас, не имея даже самого необходимого, держал паритет среди других центров только за счет энтузиазма и героических усилий своего немногочисленного персонала…
…В девять часов у нас в ординаторской раздался телефонный звонок по местной линии, и Надежда, секретарша главного врача, сообщила о желании Николая Николаевича Скворцова тотчас видеть меня. По дороге я пытался разгадать причину столь экстренного вызова, однако в любом случае встреча с главным мне не сулила ничего хорошего.
Николай Николаевич Скворцов служил в главных врачах с основания Центра, т. е. с 1985 года. До этого он пытался найти себя в хирургии, работая в кардиологической клинике, однако врачом он был неважным, усердия особого не проявлял и авторитетом среди хирургов не пользовался. А учитывая то, что работы в кардиологическом отделении было много и она требовала от хирурга полного самоотречения, Николай Николаевич поспешил сменить операционный стол на мягкое кресло главного врача небольшой медсанчасти от легкой промышленности. Здесь он сумел проявить себя отличным организатором и мудрым руководителем, благо организовывать уже было нечего, а руководить почти некем. Однако при открытии кардиохирургического Центра Королева этой короткой биографии оказалось достаточно, когда на коллегии в облздраве, предлагая свою кандидатуру на пост главного врача, он не забыл напомнить всем о нескольких годах, проведенных в кардиологии. Особым умом Николай Николаевич не отличался, говорил мало, а если приходилось высказываться – речь чаще была бессвязной. Но он умел держать себя солидно, хорошо чувствовал обстановку и умело втирался в доверие к начальству. Поистине мудрое изречение древних, что одним Бог дает голову и руки, а другим власть. Тем не менее Скворцова назначили на пост главного врача нового кардиохирургического Центра, вызвав этим недоумение многих кардиохирургов, хорошо знавших его по совместной работе. Но с этим быстро смирились, хотя многие хирурги его продолжали просто игнорировать…
– На вас пришла жалоба от инвалида войны, с которым вы вели себя недостаточно корректно, – заявил главный и протянул мне конверт, когда я вошел в его кабинет.
Быстро пробежав глазами текст письма, я вспомнил этого больного, вернее, здорового, которого принимал на консультативном приеме месяц назад.
– Да, но я тогда не нашел у него никаких болезней, он был практически здоров, хотя требовал заключения о болезнях для получения бесплатного автотранспорта, – пытался оправдаться я.
– Здоров! Да в его возрасте человек не может быть здоровым! – повысил тон главный врач. – Пусть он будет трижды здоровым. Но он воевал и, значит, имеет полное право на льготы, пусть и не без нашей помощи. Мы, а это главное, не должны допускать жалоб в наш адрес – это портит наши показатели.
– Но он вел себя не очень красиво: кричал, топал ногами в коридоре, затем устроил показательную истерику, – защищался я.
– Всё! Еще одна жалоба или предупреждение, и вы вылетите из Центра в два счета, – категорично отрезал Скворцов.
Спорить с ним было всё равно что мочиться против ветра, поэтому я не стал более поддерживать разговор, вернее раздувать пламя, и поспешил покинуть кабинет главного.
Только безголовый человек, чинуша в белом халате может взвинтить нервы, довести хирурга до стресса за полчаса до ответственной операции. Правда, настоящий хирург способен после подобного эксцесса взять себя в руки и, отбросив всё лишнее, сконцентрироваться только на главном. Видимо, настоящим хирургом я еще не был, потому что лицо у меня горело, а руки слегка дрожали, когда, затягиваясь сигаретой, я пытался успокоиться.
Братья анестезиологи взяли больного в операционную в половине десятого, а в десять ноль ноль, стоя над больным, я уже был спокоен. Операция шла без трудностей, мы довольно быстро вшили искусственный протез кровеносного сосуда и уже приступили к зашиванию раны, когда я… вдруг… почувствовал себя как-то странно…
О проекте
О подписке