Кому и зачем нужна демонология?

С портала романских и готических церквей на прихожан и туристов смотрит множество скульптур. Среди них – не только ангелы и святые. Уродливые или гротескные демоны теснятся внизу композиций Страшного Суда. Изгибаясь, они сидят на консолях и капителях, будто поддерживая своды храма. На водостоках в немом крике раскрыли пасти гаргульи. Внутри храма бесы и звероподобные монстры глядят с настенных росписей и прячутся на мизерикордах – «стульях милосердия для усталых клириков… В православных церквях демонические фигуры не так заметны. Но если приглядеться, их нетрудно обнаружить, а найдя – удивиться их разнообразию. Как и в Европе, бесы и их многочисленные «родственники» (драконы, кентавры или адские звери) заселяют иконы, фрески и миниатюры.

Страшный суд: слева от Христа, в правой части иконы, в струях огня падшие ангелы низвергаются с небес, превращаясь в бесов. В раскрытой пасти Ада сидит дьявол с Иудой на руках. У демонов голые тела, крылья и вздыбленные прически – обо всем этом мы поговорим в третьей главе. Но самый верхний бес выглядит как толстая белая птица. Правда, вместо хвоста у нее растет нога с человеческой ступней и вывернутым назад коленом.

Страшный суд, резная икона XIX в.

Костромской музей-заповедник, Инв. № КМЗ КОК -23252/94.

Фото автора

Страшный суд, резная икона XIX в.

Костромской музей-заповедник, Инв. КМЗ КОК -23252/94.

Разными способами и на разных языках демонология описывает врага. Представления о дьяволе и его слугах развивались в богословии и проникали в народную культуру, где христианские мотивы сплетались с архаическими представлениями о вредоносных духах. А в новейшее время эти сюжеты и образы перешли в литературу, кинематограф и цифровое пространство. Черти – от комических до самых зловещих – стали героями фильмов и комиксов, анимации и компьютерных игр.

Но для чего христианам нужна сложная, разработанная демонология? Почему к ней так часто обращались и богословы, и проповедники, и художники?

Представления о Люцифере и его слугах тесно связаны с представлениями о Боге, человеке, устройстве мира и социальном пространстве. Демонология позволяет наглядно прочертить границы между праведным и греховным. Объяснить происхождение «чуждого» и враждебного. Рассказать назидательную историю, объяснить причины бедствий, мотивы злокозненных поступков… У демонологии много ролей и широкий арсенал ярких образов. К примеру, в одной истории бес по имени Зерефер захотел покаяться и снова стать ангелом. Для этого ему нужно было три года называть себя «мерзостью запустения» и «древней злобой». Несколько лет для бессмертного духа – срок короткий. Но идея о том, чтобы смириться, показалась невыносимой – даже ради возвращения на небо. Дьявол и его слуги пали из-за гордыни и измениться уже не могут. А человек может всегда. Это говорит о силе покаяния лучше тысячи слов.

Сюжеты и образы, связанные с демонами, бесконечно разнообразны. Бестелесный враг многолик и изменчив. Он выбирает личины в зависимости от ситуации – чтобы обмануть, соблазнить или запутать. Художники и книжники с удовольствием давали волю фантазии, описывая и изображая дьявольские козни. В иконографии бесы пугали зрителя козлиными рогами, крыльями нетопыря, шерстью, вздыбленной прической. Но иногда они принимали нелепые формы, скорее развлекая, чем устрашая. Так, на резной деревянной иконе из Костромы бес, падая с неба, превращался в гуся с человеческой ногой. Глубокого смысла тут нет – резчик явно играл с формами. На других иконах у бесов появлялись то коровьи головы, то женские груди, то стрекозиные крылья. Нигде больше такой вольности было не допустить. Ни ангелу, ни человеку лишнего не пририсуешь.

В 1942 г. английский писатель Клайв Стейплз Льюис написал «Письма Баламута» (The Screwtape Letters) – книгу о советах опытного беса молодому ученику. Она оказалась на удивление популярной. Как писатель и проповедник Льюис был рад, но эта тема смущала его как христианина, вынужденного погружаться самому и увлекать за собой читателя в демонический антимир («Никогда не писал я с такой легкостью, никогда не писал с меньшей радостью»). В самом деле, почему истории, рассказанные от лица черта, так увлекают? Льюис рассуждал: «Советы беса-руководителя бесу-искусителю надо было бы уравновесить советами архангела ангелу. Без этого образ человеческой жизни как-то скособочен. Но даже если бы кто-то гораздо лучший, чем я, добрался до таких высот, каким слогом он бы писал, в каком стиле? Стиль и в самом деле неотторжим от смысла. Простой совет тут не годился бы, каждое слово должно издавать райское благоухание»^[2].

Это лишь одна из причин. Даже в Средние века, когда об ангелах писали много, не смущаясь вопросами стиля, демонологические сюжеты встречались чаще и были разнообразнее. Если «путь погибели» широк, то и рассказ о нем предполагает удивительное многообразие форм. Дьявола, несмотря на страх перед ним, можно поместить в любую ситуацию. В средневековой литературе бес не только искушает людей, мучает грешников и бежит от праведников, но и молится, плачет, трудится, читает проповедь, строит монастырь, возделывает поля, играет на музыкальных инструментах. Он прикидывается то миловидной женщиной, то лошадью, то римским папой. На изображениях он превращается в кого угодно – от императора до гуся, как на костромской иконе. Сатана орудует разными предметами – от скипетра до коромысла. А иногда даже примеряет нимб.

Такие сюжеты и образы совмещают назидательность и занимательность. Почти всегда они вызывают интерес у читателя (зрителя). В Средние века и Новое время этим пользовались проповедники, художники и скульпторы. В XX–XXI вв. эстафету подхватили литераторы и сценаристы.

Похоронная процессия несет гроб на кладбище. Вокруг демоны играют на барабанах и трубах, радуясь о погибели богатого грешника. Их оркестр видит только святой Андрей Юродивый (он стоит справа вверху), а для прочих людей торжествующие музыканты остаются незримыми.

Миниатюра из сборника первой половины XVIII в.

НИОР БАН. 25.7.6, л. 47.

Демонология находится «в тени» культуры, но эту «тень» можно найти почти везде. Представления о дьяволе указывают на источник зла, творимого в мире, и на методы защиты от него. В Средние века эти методы были очень разными. Демонов изгоняли то церковной молитвой и святым крестом, то заговором и побоями. Иногда жгли совиные кости и мазали бесноватого орлиной кровью. А самые изобретательные знахари вырезали кольца-обереги из лосиных копыт.

Как ни странно, о русской средневековой демонологии (в отличие от европейской) писали довольно мало^[3]. В этой книге я постараюсь заполнить лакуну. Мы поговорим о том, как устроен и кем населен инфернальный мир русского Средневековья. И конечно о том, кто и как боролся с демонами.

Бесы и прочие «враги»

Границы демонологии размыты и подвижны. У нее есть свой центр (богословские трактаты) и своя периферия. Она говорит не только о бесах, которые действуют в земном и загробном мирах, или о монстрах Апокалипсиса – врагах ожидаемого будущего. Она включает исторических и современных персонажей, которых соотносят с дьяволом. Грешники – одновременно «слуги», «воины», «дети» и «жертвы» сатаны. В земной жизни они служат своему «отцу»-Люциферу и получают от него помощь. Но после смерти оказываются в его власти и обречены на вечные муки.

В Средние века и Новое время круг демонических персонажей постоянно расширялся. В центре этой системы находились сатана и бесы, агенты зла, в которых видели первопричину многих бедствий – личных, социальных, государственных и мировых. Помимо этого, демонический мир населяли монструозные создания, так или иначе связанные с дьяволом, – от эсхатологических до обитающих на окраинах мира (сатиры, кентавры, псоглавцы…). «Чужих богов» тоже описывали как демонов, которым служат языческие народы. Списки бесов в средневековых текстах пополняли греческие Зевс, Крон, Афродита, Дионис, славянские Перун, Велес, Хорс, индийский Бут (Будда), татарский «Казанский змей» и другие персонажи из ближних и дальних религиозных культур.

Круг демонизируемых врагов был еще шире. Прежде всего, он включал героев библейских книг: Каина, Навуходоносора, Пилата, Ирода, Иуду Искариота. С дьяволом связывали множество исторических деятелей, к примеру римских императоров – гонителей христиан, или ересиархов (создателей учений, которые признавали еретическими): Диоклетиана, Юлиана Отступника, Ария, Нестория. К врагам христианского мира относили языческие народы прошлого и настоящего, а также иноверцев (от далеких «еретиков»-армян до близких соседей – католиков). Армию «слуг дьявола» пополняли агрессоры, захватчики, мучители, самозванцы и т. п. В средневековой литературе демонология быстро превратилась в инструмент полемики, средство обличения врагов на любом уровне – от индивидуального до глобального.

Если мы сделаем еще один шаг в сторону, то увидим, что персонажа можно демонизировать, вовсе не упоминая бесов. Достаточно наделить «врага» особыми чертами, маркерами демонического. Иногда они малозаметны, иногда бросаются в глаза. Но в любом случае заставляют увидеть в человеческой фигуре притаившегося дьявола.

Средневековая демонология бесконечно шире и разнообразнее богословских концепций. Тексты ученых-теологов – лишь верхушка айсберга, самая отрефлексированная часть представлений. Рассказы средневековых авторов отражали необычные идеи, порой весьма далекие от богословских.

Уже в первые века нашей эры в христианскую книжность проникали разные мифологические сюжеты. Демонология позволяла легко вписать их в свою религиозную традицию – достаточно было отождествить «чужих» персонажей с бесами. В средневековой литературе мотивы с нехристианским происхождением играли множеством красок. К примеру, истории о духе-помощнике, заключенном в сосуде (вспомним арабские легенды о джиннах), превратились в рассказы о бесе в рукомойнике, который вынужден помогать святому. Епископ Иоанн Новгородский поймал демона в умывальнике и приказал отвезти себя по воздуху в Иерусалим. (В «Ночи перед Рождеством» Николай Гоголь заставил черта отвезти в Санкт-Петербург уже не епископа, а кузнеца Вакулу). Еще одного нечистого духа поймал в рукомойнике святой Авраамий Ростовский – но этого демона случайно выпустил князь, зашедший в келью, и бес начал мстить святому, не оказав ему никаких услуг.

Во всех христианских странах библейские мотивы и образы переходили в устную культуру и становились частью фольклора, «народной Библии». Одновременно фольклор влиял на книжность: так рождались апокрифы – тексты, «недостоверные» или попросту «еретические» для ученых богословов, но весьма популярные у читателей.

Мнения богословов о природе и способностях демонов тоже менялись со временем. В католической Европе многие теологи начали выстраивать иерархии бесов и рисовать воображаемые карты преисподней. Русская демонология, в сравнении с западной, может показаться эклектичным набором разных мотивов. Большинство из них переводные – они пришли из византийской и европейской литератур. Прописанной и систематизированной демонологии на Руси не возникло – как не возникло ангелологии и, шире, самостоятельных богословских школ. А это значит, что демонологические представления существовали по-другому. Во многих текстах «сатана» не исторический антигерой со своей разработанной биографией, а персонаж, который повторяет узнаваемые действия: является, пугает, обманывает, исчезает как дым. Это роднит древнерусских бесов с персонажами славянского фольклора – лешим, домовым или водяным^[4]. Неудивительно, что в XVII в. под пером многих авторов они начали сближаться и походить друг на друга.

Богословские идеи задавали контуры средневековой демонологии. Они были ее фундаментом. Но фундаментом все здание никак не исчерпывалось. Даже оставив в стороне раннехристианские тексты с необычными описаниями преисподней и ее обитателей (как «Видение Исайи», «Откровение Варуха» или «Евангелие Варфоломея»), мы обнаружим у средневековых авторов множество любопытных мотивов и альтернативных версий. Они встречались в самых разных текстах – от житий святых до летописей или исповедных вопросников.

Насколько разнообразна была демонология на Руси, мы увидим, погрузившись в средневековые рассказы.