Цитаты из книги «Крепче веселитесь! (сборник)»

Наше окно выходило на крошечную площадь со старинным колодцем, похожим на могучий, кудрявый от мраморных кружев пень.

Сваи у причала набережной торчали вкривь и вкось, как иглы в портновской подушечке.

могучего дара! – Нет, не вижу, – в сомнении пробормотала я, – не понимаю… Будто все под водой. – Совершенно справедливо. Это – отчаяние человеческого существа, что погружается на дно небытия. Или, если хочешь, судьба Венеции, уходящей под воду. Во всяком случае, о Венеции это говорит мне больше, чем все литературные и исторические…

последней картине Тициана. – Похожа на надгробную плиту… – Именно. Он и замыслил ее как собственное надгробье в любимой церкви Фрари, мечтал, что его там и похоронят. Но не вышло… Он ведь не закончил картины – ухаживал за больным сыном (была очередная эпидемия чумы), заразился и умер… Так что заканчивал картину его ученик Пальма-младший, и одному богу известно – сколько там напортачил. – Какой-то бурый сумрак… – почему-то перейдя на шепот, сказала я. – Да, краски скрытые, приглушенные, но смотри, какая – в каждом ударе кисти – мощная осязательная пластика! Он повторил, задумчиво продолжая разглядывать картину: – Да, невероятная пластическая мощь. В сравнении с нею даже персонажи Веронезе кажутся фанерными… И ведь это писал глубокий старик, изживший все, кроме своего

Он много чего еще написал, и везде – праздник, свет, огромные окна или арки в голубое небо. В конце концов, все дело в самоощущении художника. Веронезе всегда стремился вовне, его привлекал внешний мир, выход в него, отсюда и окна, и все эти сквозистые арки… А теперь вот сюда посмотри… – Он взял за плечи и развернул меня лицом к картине на соседней стене. – Совсем иной мир, правда? А жили в одном городе, наверняка хорошо знали друг друга. Это была «Пьета» Тициана. Классический сюжет – оплакивание Христа. Сцена, как и полагается, мрачная: мертвое тело, окаменевшая в своей скорби Мария, вопящая в пустоту Мария Магдалина и коленопреклоненный старик Никодим, в котором Тициан, говорят, изобразил себя самого. Да, это не пир. Вот уж где мрачный тупик – глухая ниша в стене, темный камень, полное отсутствие окон или арок; ни воздуха, ни света, ни надежды. Все сумрачно в этой

Утром на месте свечи горбилась на блюдце восковая лужа с обугленным фитилем в застывших парафиновых волнах. Это и были первые уроки творчества, первая его заповедь: мир твори огнем, лепи его из обжигающе горячей плоти – поздно менять, когда застынет.

казов о Беште – великом Баал-Шем-Тове, мудреце, каббалисте и хасидском мистике XVII

«Национальность» – это подданство, кому налоги платить, а не «кровь» родителей.

Сердцу каждого путешественника милее всего его Отечество, но есть Тайное Отечество для

Андре Мальро: «Культуру нельзя унаследовать, ее можно только завоевать»