Фермер замер, его тело слегка дрогнуло. Он издал тихий, протяжный стон, который, казалось, исходил не из его груди, а из глубины его существа. Затем, словно под воздействием невидимой силы, он начал медленно, неестественно двигаться. Его шаги были скованными, руки – неестественно выпрямленными. Это был не танец, а скорее подобие механического движения, словно марионетка, которой управляет невидимый кукловод.

Он двигался по двору, его движения становились все более ритмичными, хотя и лишенными всякой грации. Ричард, затаив дыхание, наблюдал за этим жутким зрелищем. Он чувствовал, как его собственное тело отзывается на эту сцену – по спине пробегал холод, в груди сжималось от тревоги. Он ощущал, как в воздухе вокруг фермера концентрируется какая-то энергия, что-то темное и вязкое, словно сама реальность истончалась, пропуская сквозь себя нечто чужеродное.

На мгновение Ричард подумал, что ему мерещится, что это влияние стресса и необычной атмосферы городка. Но движение фермера, его медленные, повторяющиеся шаги, были слишком реальны.

Внезапно, словно по сигналу, нити, исходящие от фермера, стали тоньше, почти незаметными, и сам фермер остановился. Он стоял, как статуя, его лицо было бледным и безжизненным. Затем, с трудом, он сделал еще несколько шагов и вошел обратно в дом, медленно закрыв за собой дверь.

Ричард выдохнул. Сердце колотилось как бешеное. Он видел то, что невозможно было объяснить с точки зрения логики. Он видел, как жизненная сила покидает человека. И это было лишь начало.

Он вспомнил слова Гвен: «Все теряют силы. Это цена. Цена нашего существования». Теперь он начинал понимать, что она имела в виду. Этот «Танец Мертвецов», о котором он слышал, был не просто традицией, а чем-то куда более ужасающим. Это был процесс. Процесс, в котором жители городка отдавали свою жизненную энергию, свою сущность, некой неведомой силе.

Ричард почувствовал, что должен найти Гвен. Именно она, казалось, знала больше всего. Он поспешил к её дому, надеясь, что она сможет объяснить хоть что-то.

Когда он добрался до её дома, она уже ждала его на крыльце, будто знала, что он придет. Её глаза, обычно полные печали, теперь были наполнены тревогой.

«Вы видели, – тихо сказала она, словно подтверждая его мысли. – Вы видели, как это начинается. Это лишь подготовка. Главное произойдет на «Праздник».

«Но что это? – спросил Ричард, его голос звучал надломленно. – Что это за сила, которая высасывает из них жизнь?»

«Это… Древний. Он здесь обитает. Он проснулся давно. И он голоден. Он питается нашим светом. Нашей сущностью».

«Но почему жители соглашаются? Почему они не сопротивляются?»

«Сопротивление бесполезно. Оно лишь разозлит его. И тогда он заберет всё, без разбора. Так мы сохраняем хрупкое равновесие. Мы отдаем, чтобы жить. Это наш договор. И мы не можем его нарушить. Никогда».

«Но это… это неправильно! Это убийство!» – воскликнул Ричард.

«Для вас – убийство, – ответила Гвен, её голос был полон скорби. – Для нас – выживание. Вы не понимаете. Вы не чувствуете его дыхания. Вы не знаете, что будет, если он разгневается. Я знаю. Я из рода тех, кто знает. И тех, кто… отвечает за это».

Слова Гвен поразили Ричарда. «Отвечает за это». Значит, она была не просто наблюдателем, а частью этой ужасной системы. И в этот момент Ричард понял, что он попал в паутину, из которой будет очень трудно выбраться.

Прошло несколько дней, наполненных нарастающим предчувствием неизбежности. Городок, казалось, погрузился в состояние затишья перед бурей. Жители, чьи силы иссякали с каждым часом, теперь почти не покидали своих домов, их существование сводилось к слабому мерцанию жизни, ожидающему неизбежного конца. Ричард, проведя несколько дней в изоляции, чувствуя, как атмосфера городка давит на него, решил, что ему необходим другой подход. Прямые вопросы и наблюдения, казалось, завели его в тупик. Ему нужны были корни, истоки этой странной традиции.

Он направился в старую, заброшенную церковь на окраине, надеясь найти там что-то, что могло бы пролить свет на прошлое. Полуразрушенная постройка, с покосившимся крестом на вершине, выглядела так, будто сама была готова рухнуть в землю. Внутри царил полумрак, пропитанный запахом сырости и пыли. Солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь трещины в витражах, создавали призрачные узоры на полу, освещая ряды покосившихся скамей и покосившийся алтарь.

Ричард начал осматривать церковь, осторожно ступая по рассыпавшимся камням. Он искал старые записи, надгробия, что-нибудь, что могло бы поведать ему историю этого места и его обитателей. Его взгляд упал на небольшой, полускрытый в тени дверной проем, ведущий, предположительно, в подвальное помещение.

С фонариком в руке, Ричард спустился вниз. В подвале было темно и сыро, воздух был затхлым, словно в гробнице. Пыль лежала толстым слоем на всем. В дальнем углу он заметил старый, деревянный сундук. С трудом отворив его, Ричард обнаружил внутри ворох старых бумаг, пожелвших и хрупких, с пожелтевшими от времени чернилами.

Это были дневники. Дневники, написанные от руки, с разной степенью разборчивости. Ричард начал листать их, его сердце билось учащенно. Первые записи относились к началу XIX века. Они рассказывали о жизни в городке, о его становлении, о трудностях, с которыми сталкивались поселенцы. Но постепенно тон записей менялся.

Один из дневников, принадлежавший некоему отцу Элиасу, священнику, видимо, служившему в этой церкви, оказался особенно информативным. Отец Элиас писал о «проклятии», которое постигло городок. Он описывал странные болезни, необъяснимую усталость, которая охватывала жителей, и их необратимое угасание.

«…Эта Тень, – писал он, – что пришла из лесов, не дает нам покоя. Она питается нашей силой, нашей радостью, нашим светом. Мы пытались бороться, но она сильнее нас. Она – часть этого места, часть самой земли. Я видел, как она уходит из людей, как будто высасывая их изнутри. И видел, как они, обессиленные, принимают это, будто это их судьба».

Ричард читал дальше, его пальцы дрожали. Отец Элиас описывал, как жители начали искать способы умилостивить эту «Тень». Поначалу это были простые подношения – пища, драгоценности. Но Тень требовала большего.

«…Они начали танцевать, – гласила одна из записей. – Этот странный, гипнотический танец, который, казалось, извлекал из них саму жизнь. Они впадают в транс, и в этом трансе они отдают. Отдают себя. И Тень, насыщаясь, отступает, позволяя нам прожить еще год. Это цена. Цена нашего выживания. Они назвали это «Танец Мертвецов», ибо в этот момент они будто умирают, чтобы потом снова родиться, но с каждым годом – все слабее».

Отец Элиас писал о своем отчаянии, о попытках остановить этот ритуал, но его голоса никто не слушал. Он видел, как город, некогда полный жизни, постепенно угасает, становясь подобием самого себя. Он упоминал, что его предок, один из первых поселенцев, был тем, кто заключил этот «договор» с Тенью, чтобы спасти городок от голода и болезней. Он отдал что-то, чтобы получить защиту, но цена оказалась слишком высока.

«…Теперь это стало традицией, – писал он в последних строках. – Бремя, которое несут наши потомки. Я боюсь, что однажды эта Тень поглотит нас полностью, ибо мы забыли, как жить, а не только как умирать».

Ричард достал из сундука еще один дневник, гораздо более старый. В нем были записи, сделанные на другом языке, но Ричард, к своему удивлению, узнал элементы древнего наречия, которое его бабушка иногда использовала в разговорах. Это был дневник одного из основателей городка, возможно, того самого, кто заключил договор.

В нем говорилось о голоде, о страшной зиме, о болезни, которая несла смерть. И о том, как они нашли «Дух Земли», который обещал им процветание, но требовал «эссенции жизни» в обмен. Он описывал первый «Танец», проведенный под покровом ночи, где люди, ведомые страхом и отчаянием, отдавали свою силу.

«…Мы не знали, что это значит, – писал он. – Мы видели лишь голод и смерть. Теперь мы знаем. Мы привязали себя к нему. Он – наш защитник, но и наш палач. И каждый год мы должны кормить его, чтобы он не забрал нас всех сразу».

Ричард закрыл дневник, его разум был переполнен информацией. Это не была просто традиция. Это было рабство. Вековое рабство, основанное на страхе и необходимости. И этот «Дух Земли», эта «Тень», этот «Древний» – они были реальны, и они питали себя жизненной силой жителей.

Он понял, что Колинз и его семья, видимо, являются потомками тех, кто изначально принял на себя бремя поддержания этого договора, став хранителями этого зловещего ритуала. Гвен, как он предполагал, тоже принадлежала к роду, несущему это бремя.

Выйдя из церкви, Ричард почувствовал, что больше не может оставаться в стороне. Его инстинкт исследователя превратился в яростное желание справедливости. Он должен был узнать больше. Он должен был найти способ остановить это. И, возможно, именно он, как чужак, не связанный этим древним договором, мог найти выход.

Ночь, что наступила, была иной. Не просто чернее других, но наполненная густой, почти осязаемой тишиной, словно сам мир затаил дыхание в ожидании. Воздух, казалось, загустел, пропитавшись чем-то древним и потусторонним. Это была ночь «Праздника». Ночь «Танца Мертвецов».

Ричард, его сердце билось в тревожном ритме, наблюдал из окна своей комнаты. Городок, до этого казавшийся лишь мертвым, теперь дышал скрытой, зловещей жизнью. Слабые, мерцающие огни зажигались в окнах домов, но это были не огоньки уюта, а скорее тусклое, угасающее свечение.

Он видел, как люди, один за другим, начали выходить из своих домов. Их движения были медленными, механическими, лишенными всякой естественности. Казалось, их тела принадлежали им лишь по привычке, но управлялись кем-то или чем-то иным. Они шли на площадь, где уже собралась толпа.

Ричард почувствовал непреодолимое желание присоединиться, быть среди них, увидеть своими глазами то, о чем он только читал. Несмотря на предостережения Гвен, несмотря на растущий страх, он должен был понять. Он надел свою куртку и тихо вышел из дома, направляясь к центру городка.

На площади царило странное, почти мистическое зрелище. Жители стояли в молчании, их взгляды были пусты, направлены куда-то ввысь, в темное, беззвездное небо. Их лица, бледные и изможденные, выражали лишь глубокую, всепоглощающую усталость. Но в этой усталости таилось что-то еще – некая отрешенность, словно они уже находились где-то далеко, в ином измерении.

В центре площади, словно жрец, стоял Колинз. Его фигура выделялась на фоне остальных, несмотря на окружающую его мрачную атмосферу. Он произносил слова, но их невозможно было разобрать. Это были не слова, а скорее низкий, протяжный звук, который, казалось, исходил из самой земли.

Затем начался «Танец».

Жители начали двигаться. Не с той раскованностью, что присуща настоящему танцу, а с медлительными, скованными движениями. Их руки вытягивались в стороны, будто пытаясь ухватить что-то невидимое. Их ноги двигались неуверенно, но ритмично, словно шагая по тонкому льду. Это был не танец жизни, а танец смерти, танец угасания.

Ричард почувствовал, как его собственное тело начинает реагировать. Слабость, которую он ощущал ранее, усилилась. Голова закружилась. Казалось, что из него самого начинают вытягивать жизненную силу, словно тонкие, невидимые нити тянулись от его кожи, от его сердца. Он увидел, как в воздухе вокруг танцующих людей начали появляться слабое, призрачное свечение – это была та самая жизненная энергия, которую они отдавали.

И тут он увидел Её.

Она не имела определенной формы. Это было скопление тьмы, пульсирующее, живое, висящее над площадью, словно тяжелый, черный туман. Её присутствие ощущалось как холод, как пустота, как голод, который невозможно насытить. От неё исходила волна отчаяния, страха и древней, ненасытной жажды.

Тьма, эта сущность, которую Ричард, вспомнив слова дневников, начал называть «Древний», начала поглощать тусклое свечение, исходящее от танцующих. Казалось, она питалась их жизненной силой, их энергией, их самой сущностью. Каждый раз, когда «Древний» поглощал порцию света, тела танцующих становились еще бледнее, еще более изможденными.

Ричард почувствовал, как его собственные силы иссякают. Он едва держался на ногах. Его разум был в смятении. Это было не просто зрелище, это было вторжение в его собственную сущность.

Он огляделся. Гвен стояла чуть поодаль, наблюдая за происходящим с выражением глубокой скорби на лице. Её глаза, полные слез, были устремлены на танцующих. Казалось, она страдает вместе с ними.

«Гвен!» – позвал Ричард, его голос был хриплым.

Она обернулась, увидев его. В её глазах мелькнул страх.

«Уходите, Ричард! – почти прокричала она. – Вы не должны быть здесь! Это опасно!»

«Я должен понять!» – ответил он.

«Вы уже видели! Это «Древний»! Он питается нами! Он забирает нашу жизнь!»

«Но как? Почему?»

«Таков договор! – её голос сорвался. – Чтобы мы жили, мы должны отдавать! Он забирает нашу силу, чтобы не забрал наши души!»

Ричард почувствовал, как его силы окончательно покидают его. Он начал падать. Перед тем, как потерять сознание, он успел увидеть, как «Древний» разрастается, его щупальца тьмы тянутся к нему, к Ричарду, словно почувствовав присутствие новой, нетронутой источника энергии.

Мир Ричарда вернулся медленно, подобно туману, рассеивающемуся над тихим озером. Первое, что он ощутил, была слабость. Не просто усталость, а глубокое, истощающее чувство, словно из него выжали все соки. Он открыл глаза и увидел над собой обеспокоенное лицо Гвен.

«Вы очнулись, – прошептала она, её голос был полон облегчения. – Я думала… я думала, что Он забрал вас».

«Он… Он пытался, – с трудом произнес Ричард. – Я видел Его. Это… это нечто ужасное».

«Это «Древний», – подтвердила Гвен, её слова были тихими, но полными осознания. – Наш город – Его дом. И мы – Его пища».

Ричард попытался сесть, но тело его не слушалось. Он чувствовал, как его жизненная сила, хоть и не полностью, но все же была затронута.

«Я видел, как он забирал силу из людей, – сказал он, вспоминая жуткое зрелище. – Это было… как нити. Серебристые нити, которые тянулись из них».

«Это и есть наша жизнь, – кивнула Гвен. – Наша энергия. То, что делает нас нами. Он питается этим. Он вытягивает это из нас, когда мы танцуем».

«Но почему именно здесь? Почему этот городок?»

«Это древнее проклятие, – ответила Гвен. – Наш предок, заключивший договор, сделал это, чтобы спасти поселение от голода и болезней. Он отдал часть себя, чтобы защитить других. Но цена оказалась вечной. «Древний» привязал себя к этому месту, к земле. И теперь он требует своей платы каждую ночь «Праздника».

Ричард посмотрел на нее. «Вы – одна из тех, кто знает. Вы из рода тех, кто отвечает за это, верно?»

Гвен кивнула, её глаза наполнились слезами. «Моя семья веками была хранителями этого договора. Мы должны следить, чтобы «Танец» проходил правильно. Чтобы «Древний» получил то, что ему нужно. И чтобы он не забрал больше, чем ему положено. Это наша ноша. Наш крест».

«Но это же рабство! – воскликнул Ричард. – Как вы можете это терпеть?»

«Терпеть? – горько усмехнулась Гвен. – Мы не терпим. Мы живем этим. Мы не знаем другой жизни. А попытки сопротивления… они приводили к худшим последствиям. «Древний» очень могущественен. Он может уничтожить нас всех».

Ричард почувствовал, как в нем нарастает гнев, смешанный с отчаянием. Он видел, как эта сущность, эта «Тень», медленно убивает людей, лишая их самой сути.

«Я видел, как Он пытался… взять что-то из меня, – сказал он. – Он почувствовал меня».

«Да, – Гвен посмотрела на него с тревогой. – Он чувствует новые источники силы. Вас нельзя здесь оставлять. Это опасно для вас. И опасно для нас».

«Я не могу уехать, – твердо сказал Ричард. – Я видел то, что видел. Я не могу просто оставить этих людей».

«Но что вы можете сделать? Вы один. Он – древнее зло. Оно здесь живет веками».

«Я нашел кое-что в церкви, – признался Ричард. – Дневники. Я узнал о договоре. О том, как это началось».

«Вы узнали то, что мы пытались скрыть. Это плохо, Ричард. Очень плохо. Информация здесь – это опасность».

«Но если есть информация, может быть, есть и способ? Способ остановить Его? Или хотя бы ослабить?»

Гвен посмотрела на него с надеждой, смешанной с недоверием. «Вы думаете, что можете? Что вы, чужак, можете изменить то, что существует веками?»

«Я должен попытаться, – сказал Ричард, чувствуя, как в нем пробуждается решимость. – Я видел, как Он забирает жизнь. Я видел, как жители страдают. Я не могу просто стоять и смотреть».

«Но как? Как вы собираетесь это сделать? «Древний» – это не просто существо, это сила, которая вплелась в самую ткань нашего существования».

«Я не знаю еще, – признался Ричард. – Но я буду искать. Я буду искать его слабость. Я буду искать способ разорвать этот договор».

Гвен взглянула на него, словно видя в нем нечто большее, чем просто приезжего. В её глазах мелькнул огонек надежды.

«Вы рискуете всем, Ричард. Если «Древний» почувствует, что кто-то пытается его ослабить, он может стать еще более жестоким. Он может уничтожить нас всех».

«Я готов рискнуть, – сказал Ричард. – Я не могу жить с тем, что я видел».

В этот момент Ричард понял, что его миссия в этом городке изменилась. Он приехал искать прошлое, но нашел настоящее, которое требовало его вмешательства. Он обнаружил, что «Древний» – это не просто мифическое существо, а реальная, питающаяся силой сущность, и ритуал «Танца Мертвецов» – это не традиция, а акт самосохранения, основанный на вечной жертве.