Глава 5

Господь не делает ошибок, но, думалось капитану, создавая Жюльена де Валуа, Он был навеселе. Готовый задушить этого подлого человека голыми руками, наш офицер не смыкал глаз целехонькую ночь и никак не мог отделаться от мысли о том, что если кто в этом городе и заслужил виселицу, так это сын судьи.

Рафаэль Ларивьер был примерным капитаном. Кто-то даже говорил, что он был лучшим. Многие считали, что на него следовало равняться всем солдатам королевской гвардии. Ни одного прокола, ни единой ошибки – его служба была безупречна. Он всегда демонстрировал безоговорочную верность королю, выполняя все приказы, однако, как оказалось, он был в любой момент готов нарушить закон. Но только ради чего-то стоящего.

И за семилетний срок своей службы он это стоящее нашел. Теперь на счету капитана королевской гвардии было сразу несколько преступлений.

Первое он совершил, когда не донес о преступлении Клодетт.

Второе, когда на казни не сообщил об обмане Джозефины и позволил ей спасти внучку.

Третье, когда продолжал хранить молчание, утаивая от судьи правду.

Четвертое, когда предложил убежище ведьме и дьяволу в лице ее черной кошки.

Пятое, когда не сознался в этом на утренней исповеди.

Пять преступлений и всего два дня. Учитывая его звание, все это было даже вдвое хуже, чем для обычного горожанина. Он заслуживал быть торжественно повешенным в Монфоконе под рев толпы.

Рафаэль видел много девушек, ложно обвиненных в колдовстве, повешенных за украденную буханку хлеба, и считал это вопиющей несправедливостью, но никогда не рисковал своей жизнью ради кого-то из них. Иначе Ларивьер не стал бы таким великолепным в глазах других, в том числе и в безжалостных глазах судьи Михеля де Валуа. Но теперь он был готов распрощаться со всем этим: с безупречной репутацией, с высоким званием и даже с головой. Чем это было вызвано? Эти мысли не оставляли Рафаэля несколько часов сряду и именно они мешали уснуть.

Клодетт тоже не могла похвалиться, что провела спокойно эту ночь.

Она никогда и подумать не могла, что так дорого заплатит за отказ сыну судьи. Жюльен де Валуа совершенно оправданно мог получить звание самого большого мерзавца и самого мстительного человека Парижа.

Смерти «ведьм» требовали только те, кто в них верил. Жюль узнал о кошках, но все равно хотел взять Клодетт в жены, из чего можно было сделать абсолютно резонный вывод о том, что в колдовство он не верил, ровно как и в ведьм. А значит, если он понимал, что Клодетт с ее кошками не представляли для Парижа никакой угрозы, но все равно хотел отправить ее на костер, он делал это просто из мести.

Этот человек, к несчастью, был жутко избалован и воображал, что все в этом мире было устроено нарочно для него, а потому решил следующее: если Клодетт откажет ему, так пусть пожалеет об этом и не достанется никому.

И что же особенного он нашел в Клодетт, что просил ее руки дважды? Зачем сыну судьи девушка из третьего сословия? Может быть, он влюбился в нее с первого взгляда и решил, что желает лишь ее одну?

Конечно же нет. Этот человек был достаточно богат сам по себе – еще большая сумма денег для него была не столь необходима, поэтому приданое не имело значения, а вот в примерной жене он по-настоящему нуждался. Клодетт, хорошая девочка, чья красота заключалась в простоте, отлично подходила на эту роль.

Такие мужчины, как Жюль, всегда хотят жениться на девушках, подобных Клодетт. Она будет воспитывать детей, готовить и хлопотать по дому, стараясь угодить ужасному мужу, а он в это время будет изменять ей, развлекаться с распутными девками в борделях и беспечно жить.

«Жюльен де Валуа, человек с таким достойным происхождением, сделал Вам предложение, и Вы его не приняли?» – слова Рафаэля с его удивленной интонацией все не шли из головы девушки, напоминая о самом ужасном дне и о самой большой ошибке в ее жизни. Клодетт не могла избавиться от мучительной мысли о том, что если бы она согласилась выйти за него замуж, ничего плохого – кроме того, что сама девушка была бы вынуждена делить свою жизнь с законченным поганцем – не случилось бы. Бабушка была бы жива. Животные тоже.

Впрочем, читатель, чей разум не затмили эмоции, мысли об утрате и вине, вероятно, отметил, что даже ее согласие никого бы не спасло – рано или поздно Жюль все равно нашел бы причину выдать секрет Клодетт. Например, если бы она сделала что-то не по нем, не так, как он хотел.

А что капитан? Он явно не обманывал. Это она точно знала. Но зачем вызвался ей помочь? Выгода здесь шла только в одностороннем порядке, и Рафаэль лишь подвергал себя риску ради едва знакомой девушки и ее котенка. Полное безумие.

Нетерпение жгло. Едва солнечные лучи коснулись подушки, Клодетт поспешно подскочила и принялась собираться. Состояние девушки было просто ужасным, совсем неподходящим для танцев и пения, но сегодня это сделать ей было просто необходимо. И нет, не ради денег. Цель была другой.

Она надеялась, что Рафаэль снова придет посмотреть на ее выступление.

Мороз подирал по коже от одной только мысли об этой затее. Бастьен привела себя в порядок, заплела рыжие волосы в длинную косу, перебросила ее на правый бок и было села завтракать, но он у нее застрял в горле. Тогда Клодетт надела сверху свой плащ и торопливо покинула дом, проклиная себя за безрассудство.

Ноэль уже ждал на их привычном месте у дома №51. Джозефина всегда удивлялась, почему они выступали перед приютом для бедняков, на что Клодетт отвечала так: «Такие зрители – самые благодарные». И это действительно было так. По возможности эти люди старались им платить, но даже если они этого не делали, их признательные смеющиеся лица делали дни плясуньи и музыканта радостнее. Богачей трудно было чем-то удивить, но бедняки ценили все, что им показывали.

Ноэль играл на поперечной флейте, держа ее в левую сторону и зажимая то одно, то другое отверстие – всего их было шесть и каждое имело идентичный диаметр. Завидев старую подругу, он улыбнулся.

Это был долговязый парнишка семнадцати лет, который так же, как и Клодетт пытался зарабатывать на хлеб. Впрочем, его ситуация была намного хуже. Если бы вы посмотрели на его лицо, – доброе, живое, покрытое веснушками, оно светилось, словно этого мальчика однажды поцеловало само солнце, – то никогда бы не поверили, как тяжело ему приходилось в жизни.

Ноэль был из бедной крестьянской семьи. В тринадцать лет он лишился матери – единственной, кто у него был, – и, оставшись сиротой, был вынужден бродяжничать и заниматься попрошайничеством. Каждый день его называли отребьем и пинали, – особенно лихо доставалось от школяров – пока однажды он не нашел старую флейту на улице.

Ноэль вспомнил уроки, которые когда-то преподносила своему ребенку его мама, и вскоре заново выучился играть на ней. Одним майским днем он встретил Клодетт. Восхищенный ее плясками и ангельским голосом, мальчик предложил выступать вместе. На том и порешили: Ноэль играл на флейте, Клодетт пела и плясала под его музыку. Вместе они смотрелись значительно эффектнее, и дело пошло – прохожие стали останавливаться гораздо чаще и класть денег тоже больше.

Он жил в доме священника на Монетной улице. Тот принял его, когда юноша пришел в церковь за помощью. Господь не заставил ждать. Однако, денег на многое не хватало, поэтому, когда прежняя флейта Ноэля сломалась, ему пришлось украсть чужую.

Клодетт вынула мешочек и сложила туда тройку монет, которые Ноэль уже успел заработать своим выступлением. По вечерам они считали деньги и делили их поровну. Клодетт забирала свою долю в мешочке, а Ноэль клал монеты в карман с заплаткой.

Расправив платье, девушка села рядом с Ноэлем на их старенький коврик, разложенный на уличных булыжниках, и запела. Уставая, порой кто-то из них замолкал, и второму приходилось отдуваться за двоих, чтобы дать отдышаться уставшему, но только так они могли достигнуть полного равновесия.

Кто-то из прохожих останавливался, чтобы послушать льющиеся мелодии, кто-то их не замечал, а кто-то – просто бросал монеты в мешочек и бежал дальше. Клодетт не знала, кто был приятнее: первые или последние, но лучше всего было, если горожанин все это в себе совмещал. Как Рафаэль, которого нигде видно не было.

Услышав цокот копыт, Клодетт каждый раз оглядывалась в надежде увидеть капитана, но его все не было. Девушку стали терзать страшные мысли. Вдруг кто-то узнал о том, что он сделал для нее? Вдруг Рафаэля поймали?

Но вскоре он появился.

Ее красивый голос приятно обволакивал его слух, но Рафаэль впервые не остановился, завидев ее дающей выступление.

Ее грудь стеснилась. Клодетт поймала быстрый взгляд капитана, но не удосужилась ничего большего. Офицер не обратил на нее внимания, возможно, в спешке, а возможно и вовсе не собирался замечать.

Ее вдруг одолел страх. Сладкая улыбка, которой девушка обычно приправляла свое нежное пение, вдруг сменилась встревоженным, даже испуганным, выражением лица. Она не слышала больше ни флейты, ни разговоров, ни восхищенных возгласов зрителей – ничего, кроме биения собственного сердца. Почему он не смотрел на нее? Почему? Может, он передумал ей помогать? Может, ей стоило просто молча отпустить его, чтобы не попасть в беду? Вдруг Рафаэля взбесит ее настойчивость, и он выдаст ее тайну? Бастьен подумала, что отступить, наверное, было бы правильнее, но она не могла этого так оставить.

– Капитан! – прервав пение, вскричала Клодетт, когда набралась достаточно смелости.

Офицер потянул поводья на себя, приказывая своему коню остановиться, и обернулся к девушке, будто все это время здесь только и ждал, когда она позовет его.

– Что-то стряслось? – поинтересовался он своим обыкновенным солдатским тоном.

Флейта Ноэля вдруг затихла. Из-за прерванного выступления толпа стала быстро расходиться.

Клодетт не сразу ответила. Она так и застыла там с открытым ртом, глядя капитану в глаза и боясь произнести что-то лишнее. Только сейчас Бастьен заметила, что рядом с Рафаэлем ехали еще двое стрелков. Несомненно, это были его подчиненные. Вероятно, именно они являлись причиной столь сдержанного поведения командира.

– Да, господин офицер, – Она тут же выпрямилась и заговорила неожиданно уверенно. – Вы не спуститесь в мой подвал? Я думаю, там кто-то был.

Стрелки с улыбкой переглянулись, посмотрели на командира, а затем рассмеялись.

– Отставить! – приказал капитан, смерив их строгим взглядом, а потом снова обратился к Клодетт. – Вы хотите, чтобы я проверил Ваш подвал, сударыня?

– Да, – кивнула она.

Стрелки опять расхохотались, но Рафаэль снова пресек их веселье.

– Отставить! – повторил он в этот раз громче и строже. Потом он посмотрел на девушку, и его голос смягчился. – Хорошо. Посмотрим, что вор оставил после себя. Показывайте дорогу.

Клодетт сумела только быстро кивнуть и проглотить волнение, словно кусочек угля. Она наклонилась, подхватила мешочек с монетами, проворно разделила деньги, всучила Ноэлю его долю, быстро затянула мешочек, накинула плащ и, последовав за капитаном, оставила Ноэля в полном недоумении. Впрочем, как настоящий друг, он ничего не сказал, чем оказал Клодетт огромную услугу.

– Свободны! – Рафаэль отпустил гвардейцев, как только девушка оказалась около него.

– Есть, капитан! – отозвался один из них.

– Да, сэр! – подхватил второй. – И приятного времяпровождения, – добавил он шепотом, и оба солдата прыснули.

Будучи совсем молодыми, эти двое наивно полагали, что пошловатые шутки сделают их взрослее и возвысят в чужих глазах. Рафаэль, у которого столь глупые предположения перестали иметь место быть уже в пятнадцать, спустя десять лет с того возраста, научился игнорировать таких людей и не придавать большого значения их словам. Так же он сделал и сейчас – просто промолчал. Отчитал только за нарушение дисциплины.

– Важно просто не обращать на них внимания, – озвучил свои мысли Рафаэль, спрыгивая с лошади. – У них пока только одно на уме.

Капитан взял своего коня под уздцы и повел его вперед. Клодетт шла справа от него.

– Правда? – улыбнулась она не самой своей искренней улыбкой. – И только у них это на уме?

– Что Вы имеете в виду? – удивился мужчина.

Они обращались друг к другу на Вы, как и было положено, ведь окружающие могли подслушать их разговор.

– Если Ваши мысли чисты, почему Вы тогда так посмотрели на ту даму? – спросила она, никого конкретно не имея в виду.

– На какую? – теперь капитан растерялся, а Клодетт рассмеялась. – Над чем же Вы смеетесь?

– Над Вами, капитан Ларивьер, – она по-детски хихикнула и задорно пожала плечами. – Я ничего не видела. Просто мне стало любопытно, как такой бравый офицер отреагирует на подобное замечание.

– Вы знаете мою фамилию?

– Как видите.

– Это большая честь. А имя Вам известно?

– А это уже слишком много чести! – захохотала она.

Рафаэль не мог понять, где заканчивались ее шутки и начинались оскорбления, поэтому он, по-птичьи склонив голову набок, сделав вопросительную физиономию и приподняв одну бровь вверх, с недоумением взглянул на нее. Это тоже показалось Клодетт до колик смешным, и она в который раз продемонстрировала капитану свой истерический смех. Эта девушка была сломлена, но все еще боролась. Он это видел. Может, Клодетт и смеялась, но глаза у нее были грустные-грустные, и в любой момент из них могли закапать слезы.

– Просто шучу, чтобы не плакать, – она беззаботно пожала плечами. – Конечно же я знаю Ваше имя, капитан Рафаэль Ларивьер.

Они прошли мимо пустой виселицы, на которой вчера была повешена ее бабушка и едва не повешена сама Клодетт. Девушка почувствовала, как тяжело ей было здесь находиться, и об этом засвидетельствовал болезненный укол в сердце.

Капитан заметил это и увеличил шаг, чтобы поскорее миновать это страшное место. Оно всегда наводило ужас. Но сейчас приобрело для Клодетт еще более жуткие цвета и пугало по-иному. Воспоминания о самом худшем дне ее жизни наводняли эту площадь и все прилегающие улицы, отскакивали от стен, свистели вместе с ветром в ушах и заполняли голову.

Они больше не разговаривали. Клодетт ничем не любовалась и не восхищалась. А ведь раньше она любила наблюдать за людьми. «Внутри каждого человека целый мир, непохожий на другие, каждый человек – это другая оригинальная история длиною в жизнь. Ну разве это не удивительно!» – твердила она изо дня в день, докучая родным, но сегодняшний стал исключением. Сейчас Бастьен просто молчала, уставившись себе под ноги с похоронным выражением лица, а капитан боялся сказать что-то, что лишь все усугубит.

– Где я могу привязать своего коня? – Рафаэль обрел дар речи, когда они подошли к дому.

– Привяжите к забору, – монотонно бросила Клодетт, с отсутствующим видом отпирая дверь.

– А он его не снесет? – засомневался капитан, отметив ветхость забора.

– Понятия не имею, – ответила девушка равнодушно, будто это было пустяковым делом, и ужасно ее утомило.

Она устало толкнула дверь.

Рафаэль вздохнул и поджал губы, не зная, что делать дальше. Клодетт, ушедшая глубоко в свои мысли, помогать явно не собиралась, и ее даже не волновало, что лошадь могла сломать забор, поэтому решать пришлось самому: недолго думая, он привязал коня к крыльцу и вошел в дом.

Клодетт держала в руках две свечи и ждала его у двери в подвал.

– Ты же понимаешь, что я не за этим тебя позвала? – вдруг спросила она.

– Конечно.

– Я рассчитывала на это.

Девушка кивнула на дверь, за которой пряталась непроглядная тьма, всучила капитану горящую свечу и стала спускаться вниз. Рафаэль последовал за ней.

Внизу было намного холоднее. Он почувствовал странный запах. Капитан опустил глаза в пол и увидел странные красно-коричневые разводы. Выглядело это так, будто кто-то – без сомнения, это была Клодетт – пытался смыть кровь, но не успел, и вся она впиталась в деревянный пол. Мужчина чертыхнулся. Скольких кошек здесь зарезали?

Чуть погодя, Рафаэль оторвал взгляд от пола и устремил его на Клодетт, стоявшую в двух метрах от него. Она поставила свечу на старый стол и теперь в руках держала черного котенка. Если бы кто-то из горожан увидал это, девушку сожгли бы прямо здесь.

– Ты не думаешь, что я ведьма? – вопросила она, словно озвучив его мысли.

Капитан вздохнул. Сейчас он выглядел добрее и печальнее, чем раньше.

– Ведьма никогда не выбрала бы пойти на виселицу, чтобы сохранить жизнь бабушке, – тихо ответил он, чуть погодя. – Ты пыталась встать туда вместо нее, когда она сделала это ради тебя. Я все видел и раньше, но после этой казни сомневался бы только законченный дурак.

Сколько же тогда в Париже было законченных дураков?

– Ты не такой, как все, – выпалила Клодетт, вглядываясь в его лицо. – Почему ты так добр ко мне?

Огонь горящей свечи отражался в глазах Клодетт, и это, вкупе с ее решительным взглядом, но почти плачущим от негодования голосом, выглядело так, будто пламя горело внутри девушки. Капитан подумал, что, возможно, так оно и было на самом деле.

– Я не могу допустить, чтобы еще одна невинная девушка была казнена за преступление, которого не совершала, – ответил Рафаэль.

– Говоришь, ты каждой невинной девушке помогаешь? – Клодетт недоверчиво покосилась на него. – Тогда почему казненных за колдовство становится все больше? Или наш суд так справедлив, что вешает и сжигает только действительно виновных? Таких, как моя бабушка?

– Потому что я никогда и ни за кого не вступался, – он покачал головой. – Но тебе я буду оградой.

– Тебя убьют, если узнают, – упорствовала она. – Еще не поздно передумать и спастись, Рафаэль. Я сохраню твой секрет так же, как ты хранишь мой.

Бастьен отпустила котенка и подалась вперед, едва ли не заглядывая капитану в душу своими блестящими глазами. Ее лицо выражало бесконечное беспокойство. Молящий взгляд Клодетт метался: она смотрела то в его решительные темные глаза, то на мужественный нос, то на сжатые в полоску губы, то на щетину на подбородке. Рафаэль уже был в опасности, но он все еще мог спастись. Если он не осознает это сейчас, потом будет уже слишком поздно.

– Я приду за тобой после заката. Будь готова к этому времени, – промолвил он, выждав паузу.

Волнение Клодетт было вполне себе объяснимо. Нет, она не беспокоилась конкретно за этого человека и за его судьбу. Она его едва знала.

Но защищая ее, погибла бабушка Джозефина. Клодетт не знала, что с ней станет, если еще один человек пострадает по ее вине, но при этом понимала, что ей нужна помощь капитана, поэтому надеялась, что он сам осознает, насколько велик риск и откажется от этой затеи.

Противоречивые чувства разрывали Клодетт душу, и сердце ее болезненно сжималось. На щеке замерли слезы.

Рафаэль пресек все надежды. Он добровольно искалечил свою жизнь быстрее, чем кто-либо другой сделал бы то же самое случайно. Девушка почувствовала как его последние шансы на нормальную жизнь растворились в воздухе.

Она понапрасну ухватилась за его плащ, как за последнюю возможность, готовясь умолять о смене решения, как вчера палача, но Рафаэль отвернулся и стал подниматься по лестнице, ясно давая девушке понять, что разговор был окончен.

В тот день капитан королевской гвардии подписал себе смертный приговор. Пути назад больше не было.