Будь у Зенфреда та же огненная магия, он уничтожил бы любого противника с помощью одной только скорости. Раз или два ему удавалось даже то, о чём не мог мечтать сам магистр. Зенфред сумел разделить зрение, чтобы видеть мир Источников и реальный мир одновременно. Любой адепт отдал бы полжизни за такое умение, но теперь оно оказалось бесполезно. Зенфреду предстоял путь на остров и неделя ожидания перед казнью, которую третья советница Эсанора, по слухам обожавшая кровавые бойни, решила сделать всеобщей потехой, выставив Зенфреда одной из жертв для обряда первой крови.

Лучшая дюжина из выпускников Академии, избравших путь боевых магов, по древнему обычаю должна была публично убить своих первых жертв. Это считалось символом готовности служить королевству, знаком крепкой воли и образцом необходимого в битве хладнокровия. По сути, всё это было показушной традицией старых времён и способом продемонстрировать государям соседних королевств мощь военной элиты Хэлдвейна. После долгих лет жестокой учёбы нашлось не больше десятка тех, кто не решился на расправу и отказался от права вступить в королевскую армию. Смертников обыкновенно выбирали из приговорённых к казни клеймёных, поэтому последние лет тридцать обряд проводился на тюремном острове, которым управлял отец.

Речь Каснела Зенфред выслушал с неожиданным спокойствием, но мысль о том, что Факел и все те, кто виновен в смерти родителей, останутся безнаказанными, мучила его. Раз за разом Зенфред представлял ликование толпы на арене. Все будут шутить и рассказывать друг другу, как откормленный советничий сынок перед смертью визжал, точно свинья под ножом. Десять лет унижений, и всё ради позорного конца.

Зенфред пытался спрятаться от собственных мыслей и глубже уходил во внутреннее зрение. По камере начала расползаться гулкая тишина. Свет чужих Источников растворялся в темноте, словно тающее на горячих углях масло. Зенфред переставал ощущать холод стены и твёрдость грубо сколоченной скамьи. Он не чувствовал рук, покоящихся на коленях, не замечал зуда и ломоты в рёбрах. Внешний мир переставал существовать. Только собственный Источник продолжал мерцать, рассеивая вокруг пепельные искры.

Зенфред снял с шеи подаренный матушкой серебряный медальон – знак почитания Создателя и с горечью бросил его в сырой, затянутый паутиной угол камеры. Выход был один – умереть прежде, чем наступит утро. Нити при желании могли разрывать Источник. В совершенстве подобным владели Верховные, годами осваивавшие технику открытия каналов. Они могли делать отверстия для высвобождения магии с предельной точностью так, чтобы не навредить адепту. При неумелом вмешательстве бреши получались слишком большими, энергия постепенно разрушала тело или не успевала восполняться, и тогда Источник рассеивался вместе с душой.

Зенфред отделил крупный светящийся пучок и направил к одному из каналов, чтобы пробить в нём отверстие. Первым был выбран тот, что уже чуть приоткрыли в Академии. Нити врезались в него, вызвав ощутимый толчок, но сосуд остался прежним. Зенфред понял, что зря осторожничает, разделил нити и ударил изо всех сил. Ткань Источника прорвало в нескольких местах.

Рядом не было никого, кто мог бы хоть как-то облегчить открытие, и Зенфред знал, что, повредив разом все каналы, умрёт почти мгновенно. На лбу выступил холодный пот, сердце заколотилось с бешеной силой, однако волна жара быстро стихла, превратившись в терпимую боль. Путь энергии был освобождён, светящиеся искры расходились по всему телу и просачивались наружу, но большую их часть сдерживали нити.

Зенфред не мог понять, почему так вышло. Источник сам закрыл лишние повреждения. Он не приобрёл цветного оттенка, а стал полностью серым. Тусклая паутинка потоков оплетала грудь. Зенфред чувствовал сильное давление в висках. Голову распирало, но боль продолжала утихать. Зенфред постарался сосредоточиться и разглядеть проделанные нитями бреши. Магия, какой бы она ни была, не слушалась его. Энергия осталась неподвижной, когда Зенфред попытался открыть ей путь для выхода. Слабое сияние выдавало всплески потоков, накапливавшихся в теле, но Зенфред не испытывал неприятных ощущений и, вопреки всем прочитанным свиткам и книгам, – не умирал.

* * *

К утру во дворе собралось столько народу, что Зенфреду вспомнились празднования в честь дня основания Академии. Казалось, Каснел вот-вот встанет у главной статуи, чтобы вознести речь первым магам. На деле посмотреть вышли, конечно же, на Зенфреда – сына предателя, несостоявшегося беглеца, обжору, мальчика для битья и просто бездарного адепта.

Зенфреда на удивление не беспокоили сотни любопытных глаз и целый кортеж солдат, которым приказано было доставить его на остров. Куда больше раздражали связанные руки, сонливость и голод. Остаток ночи Зенфред просто спал, а, проснувшись, не обнаружил в сознании никаких изменений. Он был всё так же странно спокоен и даже сейчас смотрел на происходящее, как на игру плохих актёров. Невольно в голове возникли строки из ежегодной речи о первых магах. Той самой, которую адепты заучивали наизусть и повторяли за Каснелом каждый праздник основания.

– Первым был маг огня Гёльн, – пробормотал Зенфред, выискивая среди зевак Факела. – И города горели от его взгляда.

Люди выглядывали из окон, толпились у ворот, некоторые даже забрались на развесистые деревья для лучшего обзора. Всюду мелькали яркие плащи стихийников. Точно пятна крови на цветастой рубахе толпы алели впереди одежды огненных магов.

– Вторым был маг льда Триценн. И моря замерзали от его дыхания.

Зенфред вглядывался в лица адептов холода, но Линэ среди них не было. Наверняка она пряталась где-нибудь в библиотеке, и хотя Зенфреду так и не удалось ни разу с ней заговорить, он был счастлив уже тем, что мог дышать с ней одним воздухом.

– Третьим был маг ветра Оуэн. И от взмаха его ладони леса обращались в щепки.

Зенфред посмотрел на мальчишек чуть младше Вельмунта, одетых в белые робы. Пока их сил хватало только на то, чтобы закручивать маленькие смерчи или бросать в лицо противнику песок, но в скором времени и они смогут ломать если не леса, то отдельные деревья, задерживать в воздухе стрелы, раздувать паруса и разгонять облака.

– Четвёртым был маг камней Хист. И земля дрожала от его удара.

Серых плащей среди адептов было немного, но в ближнем бою их боялись больше всего. Зенфред помнил жуткие иллюстрации с людьми, тела которых напоминали игольницы, проткнутые десятками острых каменных пик.

– Пятым был маг жизни Цей. И смертельные раны заживали от его касания.

Целители, облачённые в зелёные плащи, стояли в стороне ото всех и о чём-то негромко переговаривались, а Зенфред вспоминал, сколько бинтов и мазей извели на него за десять лет.

– Шестым был маг барьеров Коурс. И ни один из магов не мог коснуться волоска на его голове.

У ворот стоял магистр Каснел – ещё не старый мужчина с аккуратно подстриженными бородой и усами. На нём не было ни дорогих тканей, ни драгоценных камней, ни мехов – только подпоясанная ремнём чёрная рубаха и шерстяные штаны, заправленные в высокие сапоги на ремешках. Магистр смотрел на Зенфреда тем же взглядом, каким одарил Вельмунта, прежде чем позволил Факелу его казнить.

– Седьмым был маг без имени. Он не владел ничем, но он был сама власть.

Небо над головой оставалось предательски ясным, а солнце тёплым. Казалось, сам Создатель смеялся над Зенфредом. Ни на земле, ни на небесах никому не было дела до его горя.

* * *

Путь к острову Зенфред помнил смутно из-за опиумной воды. Дурманящий отвар помогал на время забыться, уйти из внешнего мира и плавать где-то в подсознании, покачиваясь на волнах бесформенных мыслей. Большую часть пути было темно и очень сыро. Зенфреда укачивало, к горлу подступала тошнота. Прошло уже немало дней, и всё это время он ничего не ел, но желудок пищи и не просил, только во рту пересохло. Становилось холодно, будто тело медленно опускалось в ледяную воду. На самом деле холодно было уже давно, просто Зенфред не чувствовал озноба.

Судя по тряске, он находился не на корабле, а в какой-то повозке, закрытой непроницаемой тканью. Зенфред пытался высвободить затёкшие руки, пробовал двигать ногами – нужно было занять себя делом, чтобы не думать. Он ещё толком не соображал, когда в сознании всплыло лицо Факела. Разум, до того походивший на мутный сосуд, мгновенно прочистился. Образ убийцы Вельмунта попал внутрь огоньком, разразившимся в бешеное пламя и за мгновение пожравшим дурманящую безмятежность.

Зенфред судорожно вздохнул. Он удивлялся, как подмешанный в воду опий мог заставить забыть гнев и ярость, от которых не так давно вывернуло наизнанку весь его внутренний мир. Но вместе с ненавистью вернулся и страх. Зенфред съёжился, вслушиваясь в собственное дыхание – резкое отрывистое, шумное.

Когда лошади остановились, и снаружи подняли чёрную ткань, глаза заболели от вечернего света. Впереди возвышалась щетинистая громада храма, к которой вела колоннада зелёного мрамора. Капли дождя барабанили по листьям плюща, скатывались по желобкам и собирались в пастях венчавших капители змей. Гроза заканчивалась, а закатное солнце окаймляло края фиолетовых туч розовыми лучами. Прохладный ветер пах свободой и морозным холодом земель за пределами Храма. Он гонял лепестки цветов между колоннами просторной террасы, пронизывал казавшиеся невесомыми и беззащитными башенки, заставляя сферы в них сталкиваться с мелодичным звоном.

Карцеры находились на верхнем этаже, в полутёмном коридоре с единственным окном. Почти все камеры уже были заняты, и Зенфред мог разглядеть сидевших за решётками юношей примерно одного с ним возраста.

В холодной темноте снова стало не по себе и захотелось спрятаться во внутреннем зрении. Тишина убаюкивала, страх утихал. Зенфред глубоко вдохнул, но не услышал вдоха и того, как воздух с шумом покидает лёгкие. Разорванные каналы продолжали терять энергию. Зенфред жалел, что искусство Верховных оказалось для него таким же далёким, как и понимание собственной магии. С большим трудом он вынул одну из нитей и приказал ей выжечь искру – самое простое, что можно было попытаться сделать. В Академии Зенфред уделял огненной стихии больше времени, нежели другим. Он прилежно изучал истоки и применение пламени, надеясь обезопасить себя от шуток Факела, но всё равно часто оказывался застигнут врасплох.

Омут спокойствия зарябил. Воспоминания выпустили коготок и прочертили в сознании болезненную червоточину. Зенфред тут же постарался отгородиться от них и вернулся к свободной нити. Её вполне хватало на то, чтобы нагреть воздух или заморозить воду в кружке, но нить только колебалась, как волос под дуновением ветра.

Зенфред пробовал одну заученную практику за другой, но ни один из знаков, ни один из самых простых узлов магического плетения не складывался, точно он пытался связать кружево из воздушного потока. Вытянувшись и истончившись до предела, нить могла достигнуть конца коридора, а затем обрывалась. Дальность Источника оказалась куда меньше, чем у погодников или любого из боевых магов. Ей уступала только целительская.

Зенфред не помнил, сколько времени провёл, увлечённый загадкой. Из забвения его вырвал звон цепей и голоса. Один из солдат открывал дверь камеры, чтобы впихнуть в неё очередного пленника. Зенфред вернул обычное зрение и принялся разглядывать товарища по несчастью. Им оказался высокий, худощавый, но очень жилистый юноша. Чёрные волосы скрывали лицо, пока он смотрел под ноги, и Зенфред не мог рассмотреть так интересовавшее его выражение. Он, сам того не понимая, хотел увидеть отчаяние человека, оказавшегося с ним по одну сторону решётки.

Когда дверь захлопнулась, новоприбывший поднял голову и уставился на сокамерника, словно чувствовал его взгляд. Зенфред ожидал чего угодно – от гневной ухмылки до безумия, но обнаружил только застывшую в глазах отрешённость. Маска безразличия прилегала к лицу пленника так плотно, что, казалось, срослась с кожей. Было трудно представить хоть один дрогнувший мускул, хмуро сдвинутые брови или уголки губ, изогнутые в улыбке. Юноша безмолвной тенью направился к стене, выдавая движение только звяканьем кандалов, и сел, облокотившись спиной о холодные камни.

Зенфред понадеялся, что сможет завязать беседу, но не чувствовал со стороны сокамерника ни одобрения, ни отторжения, и потому не мог решиться на разговор. Между ними повисла тишина, полная напряжённого ожидания и прорезаемая редкими косыми взглядами.

– Как тебя зовут? – наконец спросил Зенфред.

Собственный голос показался ему надломленным и хриплым. Юноша проигнорировал его, как если бы был глухим, и продолжал сидеть, уставившись в одну точку.

Зенфред разочарованно вздохнул и вернулся к изучению Источников. Магов он увидел почти сразу. Среди них наверняка было множество адептов, приплывших на том же корабле, где под конвоем в плесневелом трюме везли последнего из Райелдов. До того он старался не касаться цветных сосудов, боясь потревожить корочку на затянувшейся ране. Любые воспоминания об Академии могли распалить злость и вернуть мысли о мести. Перед собственной казнью об этом не стоило даже мечтать.

Зенфред невольно задумался, возможно ли без подготовки и обучения порвать каналы внутри другого человека. Окажись он на арене жертвой Факела, смог бы сделать хоть что-нибудь, прежде чем белобрысый вызовет пламя? Возникшая в ночь после гибели Вельмунта мысль окончательно укоренилась в сознании. Зенфред с горечью понял, что хождение по головам и убийства себе во благо – необходимое зло, позволяющее низам пробираться наверх, а верхам не опускаться на дно.

Крупный пучок нитей выскользнул из Источника и потянулся в сторону сокамерника. Если чудо существовало, и можно было убить Факела, разорвав его магией, для начала стоило потренироваться.