– Не для того тебя княжич Ягрэн при себе оставил, – отозвался Яремче. – Ученику ворожея принято ворожить, иного не положено.

Был ли он разочарован? Скорее нет, ведь Лыцко находился не абы где, а при княжиче, который в будущем станет князем, а он – его ворожеем, первым среди остальных. Лыцку это льстило. Пусть душа требовала чистого поля и острой сабли. Однажды он сможет заняться тем, чем захочет, и никто не будет ему указывать. Сейчас стоило оставаться здесь.

Лыцко смотрел, как упражняются стрельцы, и ему тоже хотелось попробовать. Тонкие луки, звонкая тетива и стальные стрелы. Чуть поодаль дрались между собой воины, скорее ради потехи и разминки. Он же жевал пирожок и пытался понять, для чего княжичу может понадобиться ворожей. Лечить раны? Допустим. Проклинать? И это можно было, хотя Лыцку не нравились чёрные чары. Носиться по кладбищам и читать обряды на пару с проповедями для живых? Тоже дело, хоть и почти бесполезное.

– Эй, – Кажимер встал рядом с ним, – ты ведь наш ворожей, да?

– Ну да, – пожал плечами Лыцко. – А что, дело какое есть?

– А снадобья варить можешь? – резко оживился тот.

– Могу, – он всё ещё не понимал, к чему клонит Кажимер.

Тот восхищённо воскликнул и неожиданно хлопнул Лыцка по плечу.

– Эх, повезло тебе! – мечтательно протянул старший из стрельцов. – Я бы тоже хотел, только мне не дано.

Лыцко улыбнулся. Да, Яремче не ошибся, когда привёл их с Зулейкой к Ягрэну. Они нужны были здесь, при дворе княжича. Ходили, конечно, слухи, будто Юркеш, младший брат Ягрэна, скоро займёт престол и станет княжить, только кто ж ему позволит? На стороне старшего было немало людей – стрелецкие отряды в нарядных красных кафтанах, воины, теперь вот они с сестрой, два чародейских отпрыска. Мало ли было этого? Лыцко был уверен, что нет. Они непременно одержат победу, если княжич Юркеш не пожелает добровольно отступиться и уйти восвояси.

Сам он настолько проникся духом, что решил во что бы то ни стало всегда поддерживать Ягрэна и гордой поступью шагать вслед за старшим. Может, скоро он будет биться на равных вместе с Кажимером или закуёт вражеские войска в корку льда.

В тереме пахло мёдом, брагой и потом. Воины постоянно упражнялись, и Лыцко решил не отставать от них. Он тихо проскользнул между стрелецкими отрядами, поднялся по дубовой лестнице и оказался в своей светлице. На двери был нарисован цветастый петушок. Он улыбался, глядя на Лыцка. Последний усмехнулся в ответ. Знал бы кто, что он сам, по доброй воле, захочет ворожить дальше! Ох и смеялась бы Зулейка! Но ничего не поделаешь – если княжич ценит его за это, придётся показать и постараться.

В глазах Лыцка полыхнуло смарагдовое пламя. Он почувствовал, как бурлит сила в глубинах сердца и начал звать её, заставлять капли воды отплясывать на кончиках пальцев, виться, то теплея, то замерзая. Сила сочилась так, будто только и ждала приказа. На душе внезапно стало тепло и весело, а после его унесло в вязкую темноту.

6.

Господарь никогда не заставлял её ступать на страшную дорогу, но всегда смотрел так, что Зулейке самой хотелось побежать сквозь неведомые леса, полные беспокойных духов и служителей нави. Она ела хлеб с пахучим мёдом и думала о тёмном. Что, если она попытается сделать всего пару шагов? Среди братьев и сестёр Зулейка была единственной, кто мог долго поддерживать связь с навьим миром. Может, у неё получится и духи пощадят её? Голодные и жадные до человечьего тепла, они тянули лапы к душам и кружили их, вынуждая людей оставаться в нижнем мире.

Её не радовали ни светлица, ни сладкий мёд, ни чистое платье с бисерной вышивкой. Неважно, что они в милости княжича Ягрэна – он даже не подозревает, какое зло затаилось неподалёку и наращивает силы. И это совсем не его младший брат. Зулейка вообще не понимала, как смеют они, вышедшие из одной утробы, идти друг против друга, кровь против крови. Дурное дело они оба задумали, и ничего хорошего из того не выйдет. Неважно, кто сядет на место князя – братоубийство не смыть ничем, справедливое правление тоже не поможет.

Из мыслей её вырвал топот и мужской крик. Зулейка выскочила из комнаты и быстро сбежала вниз по лестнице. Увиденное ужаснуло её – Лыцко, не помня себя, раскидывал княжьих воинов и рычал совершенно не по–людски и даже не по–чародейски. Кто–то – кажется, Кажимер – умолял его опомниться, но Зулейке стало ясно: что–то овладело им. И жаждало оно лишь одного – крови, больше людской крови и уничтожения. До чего же это напоминало ей оживший кошмар!

В её глазах заиграли искорки. Она призывала чародейское пламя. Зулейка, как никто другой, умела обращаться с благодатным огнём и направлять его в других. Не зря господарь учил её хорошо ворожить и общаться с навями.

– Пламень к пламени, кровь к крови, – слова срывались с губ. – Пусть моя кровь сольётся с кровью моего брата и освободит его.

Сила начала пульсировать и растекаться по жилам. Зулейка напряглась и направила её в Лыцка. Глаза застилал туман, но она отчётливо видела мшистую зелёную сущность, которая с хохотом вилась вокруг души Лыцка и сковывала её ветвями. Нет, она так просто не отдаст брата этой твари.

– Отпусти его, – это просила не столько она, сколько весь навий мир. – От–пус–ти, мы ска–за–ли.

Зулейка чувствовала: за её спиной море иных. Они не её служители, но стоит ей попросить – тут же перейдут грань и набросятся на неведомое существо. Навий мир отзывался многочисленными рыками. Он хотел и её саму, и Лыцка.

– Да как ты смеешь? – сущность взвилась и попыталась дотянуться ветвями до Зулейки. Нави пустились в пляску и понеслись навстречу. Зелёно–чёрный ураган разнёсся со страшными звуками: нечто с шипением отступало, отпуская Лыцка, нави же брали своё, вгрызаясь в смарагдовые стебли.

Безумный танец до того захватил Зулейку, что та даже не помнила, как очнулась рядом с Лыцком. Они оба тяжело дышали, не зная, что сказать. Нечто жуткое и в то же время великое пронеслось между ними за считанные секунды, но Зулейка помнила каждый миг: как трепетала сила внутри, как нави пересекли грань, как образовавшийся вихрь подхватил её саму.

– Нам надо в терем, – прохрипел Лыцко и тут же закашлялся, схватившись за горло.

Да, он был прав. Они должны вернуться, причём поскорее, хоть навьими тропами, хоть пешком. Предупредить братьев и сестёр, а после бежать как можно дальше, за Малахитовые горы, в западные земли или в сухую ветреную степь, где живут дикие и кочующие племена. Не надо было останавливаться у княжича. Ничего хорошего рядом с Ягрэном быть не могло, и Зулейке стоило понять это сразу.

7.

Одна злая сила набрасывалась на другую, ещё более злую. Лыцко отрешённо смотрел, как нави вгрызаются в тонкие ветви и заставляют нечто неведомое шипеть. Что–то напевало ему сладкую песнь о мшистом лесе и его Матери, о мёртвой земле, которая погрузилась в сон до весны, о голых деревьях и вьюжных ветрах. Лыцко слушал её – и его наполняло тепло. Он погружался всё глубже и глубже, позволяя мягкому голосу уводить себя вдаль. В сердце билось желание стать частью той песни, свернуться комом и уснуть в материнской утробе навеки, чтобы наслаждаться покоем.

В какой–то момент прекрасная песня прервалась – её заменило жуткое шипение. У Лыцка пошли мурашки по коже. Он стиснул зубы и сам начал вырываться, скидывая ветви. Нечто сопротивлялось, ему не нравилось и хотелось продолжать, но нави были сильнее. Они зажгли огонь Жизни в глазах Лыцка, и твари пришлось отступить. Она исчезла вместе со своими стеблями так же внезапно, как появилась.

Нави хотели вгрызться и в самого Лыцка, но Зулейка начала переманивать их к себе и загонять за грань. Иные не желали уходить. Им пришлось подчиниться пламени и спрятать свои клыки. Грань задрожала. Как только нави растворились в воздухе, Зулейка закрыла глаза и рухнула на пол. Лыцко присел рядом с ней и попытался осознать происходившее.

Где–то в стороне вертелся Кажимер. Княжьи стрельцы с ворчанием прикладывали травы к небольшим порезам. Сам Лыцко ничего не понимал – он помнил лишь смарагдовое пламя, мрак и тонкий девичий голос, рассказывавший о несбыточном и светлом. Сейчас до него доходило, что тварь зазывала его так же, как русалки зазывают молодых парней. Она пела – и он слушал.

Но как, как неведомая тварь смогла подобраться к нему, господарскому ученику? Почему вообще она выбрала его? На ум приходили слова Мажанны и её взгляд. Да, русалка знала о чём–то, и ему стоит её спросить. Он разыщет дочерей Водяного и заставит их дать внятный ответ.

– Нам надо в терем, – в горле заплясала боль. Лыцко обхватил его руками и согнулся пополам, борясь с диким чувством.

«Позволь мне, я сделаю тебе хорошо», – зазвучал в голове сладкий голос. Ему пришлось сжать пальцы так, что костяшки побелели, а ногти впились в ладонь. Нет, он не мог разрешить этой твари снова завладеть собой. Просто не мог, не было у него такого права.

Он гнал её, угрожал, что снова попросит Зулейку призвать иных. Голос проскрипел что–то невнятное по–старушачьи и исчез. Лыцку хотелось верить, что навсегда. Каким же честолюбивым глупцом он был, когда думал лишь о княжиче! Нет, в этом мире есть дела поважнее братоубийственных войн. Чародейское ремесло звало его, и не откликнуться он не мог. Иначе погибнет. Лыцко слишком остро чувствовал это.

Зулейка устало посмотрела на него. Кажется, им обоим стоило посидеть в мыльне, выпить по травяному настою и хорошо отдохнуть. Не быть ему княжеским ворожеем. По крайней мере, пока.

8.

Хвойный дурман казался уже несносным. Марена отчаянно искала в себе силы, чтобы встать и впустить морозный воздух, чтобы свежесть наполнила комнату и прогнала запах тлеющих веточек. Вместе с ним… Вместе с ним она впустит Смерть. Ту, которая забрала жизни Ядвиги и неизвестных скоморохов.

Марена усмехнулась: а ведь она считала себя лучше остальных! Хороша господарская ученица, нечего сказать. Сбежала из дома, прыгнула в постель к завороженному княжичу, пока за окном творилось невесть что, петляла по дороге без сил, а после чудом выжила. Повезло, что рядом оказалась щедрая лекарка. Оставалось гадать, что она захочет в ответ.

А самое паршивое – её тянуло в лес. Марена всем сердцем желала прикоснуться к холодным ветвям, ощутить древесную кору кожей и посмотрела на замерзающую реку и русалок, которые подплывают к берегу в последний раз, чтобы попрощаться перед долгим сном. Она хотела бы увидеть, как бродит по чаще Морозная Мать, украшая голые кроны пушистым снегом и разгоняя непослушное зверьё, которое не уснуло вместе со всеми. Что–то заскреблось под рёбрами. Её тянуло домой с неистовой силой, даже если там – гневный господарь. Она хотела сесть на тёплой кухне, прямо возле печи, и выплакаться Бажене, а ещё спросить у чародея, что произошло с Ядвигой и почему.

– Какое же мерзкое дело, – лекарка присела рядом. – Тебе когда–нибудь приходилось отрезать пальцы?

Марена помотала головой.

– А мне вот пришлось, – она невесело усмехнулась. – Иначе бы хворь пошла гулять по всему телу, а дальше сама знаешь. Знаешь ведь, как оно бывает?

– Жуть какая, – выдохнула Марена. – А как… Можно узнать ваше имя, пани?

– Так себе из меня пани, – выдохнула она. – Лойца я. Ты, небось, голодная?

Лойца почти не говорила, но глядела так, что Марене пришлось рассказывать. Она поведала лекарке самую малость: что ушла из господарского дома по собственной воле, скиталась, после услышала про скоморохов и решила посмотреть поближе. О Юркеше ей знать не следовало.

Лекарка выслушала её внимательно, в её взгляде ничего не изменилось. Марена продолжила пить брусничный чай. Что она ей сделает, в конце–то концов? Лойца не ворожея, не чародейка – знает травы, может опоить зельем. Если бы хотела сгубить, давно сгубила бы.

– Мой долг перед тобой всё растёт, – Марена хмыкнула. – Что попросишь, пани?

– Пока не знаю, – лекарка окинула её взглядом. – А что с тебя взять–то можно, особенно сейчас?

Лойца была права: ослабевшая Марена могла, разве что, наворожить небольшой морок. А что ещё? Трав в доме лекарки было достаточно, зелий – тоже, а самоцветов в котомке чародейки не водилось. Жаль, не прихватила ничего чужого, когда сбегала из княжьего терема. Сейчас очень пригодилось бы. Взять хотя бы смарагдовый браслет или отливающее багровым монисто.

– И я тоже не знаю, – вздохнула Марена. – Но долг есть долг.

– Скажу так, – прищурилась Лойца, – если мне что–то понадобится, я дам знать.

– Это было бы прекрасно, – она улыбнулась. – Спасибо.

Разговор получался недружелюбным, хотя вражды к друг другу у них не было. Марена понимала: труд лекарки нелёгок. Слишком много всего приходилось видеть и делать. Оттого люди боялись лекарок, как и ворожей. Попробуй зашить кожу нитями или положить травы внутрь. Ещё хуже – прижигание ран или отрезание. Не каждый мог выдержать.

Вряд ли Лойца хотела, чтобы кто–то залезал ей в душу. Потому Марена молча доедала пироги и запивала мягкое тесто чаем. Травяная завеса уже не казалась такой дурманящей. Лойца убедилась, что с гостьей всё в порядке, а после снова куда–то ушла.

Марена встала и попробовала пройтись по комнате, заставленной всевозможными пузырьками. Ноги держали ровно, но передвигаться быстро ей не следовало. Колдовская сила и вовсе не отзывалась – значит, недостаточно отдохнула. Злоупотреблять гостеприимством тоже не хотелось. Придётся хотя бы день перевести дух, а заодно… Марена поморщилась. От одной мысли ей становилось плохо, но она должна была отправиться на другой край деревни и увидеть тела скоморохов собственными глазами.

Паршивое это дело – смотреть на ушедших, только выбора не оставалось. Её ждали морозные могильники, а затем – долгая дорога через Пустошь и чащу. Если снова встретит возницу, повезёт. Вряд ли удача будет настолько благосклонной. Марена тяжело вздохнула. Запах можжевельника и ели защекотал грудь.

Будь что будет, она справится, как только восстановит силы и снова сможет ворожить.

9.

«В первую очередь я хочу поблагодарить Вас, ясный пан, за удивительную заботу, которая тронула моё сердце. Вынуждена признать, Ваше письмо застало меня совершенно неожиданно, к моему собственному стыду. Надеюсь, Вы тоже в порядке и полны сил, ибо я искренне волнуюсь за Вас и молю всех богов, чтобы княжич Ягрэн чувствовал себя хорошо и спокойно.

Да–да, и мне совершенно не стыдно признаваться в этом, ведь Вы – родной брат моего наречённого, старший брат, между прочим. Я очень скорблю из–за Вашей ссоры и надеюсь, что в будущем Вы и княжич Юркеш заключите мир между собой, став сильными союзниками назло всем врагам.

Вы спрашивали, как я себя чувствую… Как может чувствовать себя пленница в чужом тереме? Нет, княжич Юркеш хорошо заботится обо мне, он даже поселил подальше свою новую… Советницу, которая явилась к нему, словно ангел, прямиком из леса. Также он подарил мне замечательное смарагдовое монисто. О, не сомневайтесь, мои чувства к княжичу Юркешу довольно пылки и сильны. Я уверена, он ощущает то же самое.

Наверное, Вы так же хотите узнать, что я намерена предпринять и предприняла ли уже. Княжич – мой наречённый, и я не могу пойти против него. Конечно же, я буду его поддерживать, как всякая любящая невеста. Я буду молить всех богов также и о том, чтобы его глаза всегда сияли ярко и были чисты. Что ещё может сделать любящая женщина? Или не сделать? Я не знаю, признаюсь честно.

С лаской и уважением,

княжна О.» 

Письмо было шито белыми нитками. Ольшанка поджала губы и свернула бумагу. Оставалось лишь передать его верному посланцу и подождать.