Странница подошла поближе к верзиле, внимательно оглядывая его с ног до головы. Черные, как смоль волосы, изумрудные глаза, мощные скулы, широкий открытый лоб и большой прямой нос с благородной горбинкой, под которым красовались короткие черные усы. Губы тонкие, поджатые, зубы ровные и белые, упрямый подбородок, говорящий о твердом характере этого человека, который подтверждал также и суровый гордый взгляд, сразу привлекший внимание молодой красавицы. У борца была очень жесткая, местами обожженная кожа с бронзовым загаром. И все же этому мужественному облику кое-чего недоставало – слишком уж простодушным он казался, а значит, вряд ли был достаточно сообразителен и, скорее всего, отличался легковерностью. И сметливая пройдоха решила этим воспользоваться.

Верзила оторопело уставился на нее – неужели с ним собралась драться женщина? Да к тому же такая хрупкая и тоненькая, как тростник. При других обстоятельствах он счёл бы подобный вызов оскорблением, но в этот миг мог только смотреть, раскрыв рот, не в силах произнести ни слова.

– Ну что, здоровяк, померяемся силой, – усмехнулась она, вкладывая свою худенькую ладонь в его грубоватую лапищу. И тихим шёпотом добавила, – Ничего, что я больна проказой?

Странница бросила эти слова так непринуждённо, что простоватый верзила даже сперва не обратил на них внимания. Но мгновение спустя до него дошёл смысл услышанного, и его тёмно-зелёные глаза испуганно округлились, увеличившись до размера полновесных серебряников…

Сначала он резво подпрыгнул, едва не потеряв запотевшие портки, и попытался вырвать свою руку из хрупких пальцев обманщицы, но она вцепилась в его ладонь такой крепкой хваткой, что разжать её смогла бы, наверное, только старуха смерть. Мысль ударить её и высвободиться даже не пришла здоровяку в голову – не в его привычках было бить представительниц прекрасного пола. Он отчаянно дёргал руку из стороны в сторону, но златовласка повисла на ней, будто это было самое дорогое, что у неё есть в жизни.

После нескольких безуспешных попыток освободиться, верзила, наконец, сдался и яростно проскрежетал сквозь зубы:

– Что тебе от меня нужно, ведьма!

– Ничего, кроме обещанной тобой дюжины серебром, – тихо прошептала хитрюга.

– Но ты не одолела меня в поединке!

– Соображаешь! – озарила верзилу её лукавая улыбка, – Значит, тебе придётся маленько мне подыграть. Да не трясись ты так! Я отпущу твою руку, если ты упадёшь на обе лопатки и прилюдно признаешь своё поражение. Мне, видишь ли, нужны мои ЧЕСТНО выигранные звонкие монеты, которые уже слишком долго засиделись в твоём кошеле.

– Отдам, отдам, только отцепись от меня!

– Откуда я знаю, что ты сдержишь слово?

– Я всегда держу слово! – злобно огрызнулся здоровяк, – Зорн с тобой, мошенница, но эти деньги тебе поперёк горла встанут!

– Не беспокойся за меня, как-нибудь не поперхнусь, – парировала красавица, легонько толкая его, – Давай, падай!

Не очень-то приятно добывать деньги таким способом, но странница давно засунула свою совесть в соответствующее тёмное место, откуда она не могла помешать ей выживать в этом безумном мире. Хотя обманщица и жалела простодушного верзилу, она убедила себя, что ей деньги куда нужнее, чем ему.

– Я проиграл, – громко прохрипел здоровяк, падая на горячий, прогретый дневным светилом, песок. Но голос его звучал слишком наигранно, благо толпе до этого не было никакого дела. Она устроила целый кавардак криков и разочарованных вздохов, вызванных падением новоиспечённого героя. А кто-то уже начал возносить до небес чужеземку, считая её чуть ли не живым воплощением Отайры-Воительницы, испокон веков считавшейся сильнее и отважнее всех мужчин, вместе взятых.

Пройдоха, довольно улыбаясь, освободила незадачливого верзилу, но тут же жестоко раскаялась в этом. Здоровяк оказался не так уж и глуп, как показалось с первого взгляда, и попытался быстренько испариться. Хотя, возможно, этот порыв в нём вызвала вовсе не жалость к своей скудной мошне, а всё тот же панический страх перед страшной болезнью, который не позволил ему рассмеяться коварной обманщице в лицо, а заставил сыграть по её правилам. Как бы там не было, уйти далеко он не смог – путь преградила возмущенная толпа. Точно так же, как ещё недавно она роптала на городничьего сынка, не желавшего признавать поражения, теперь эта грубая масса людинов взъярилась на уходящего от расплаты силача.

Конечно, все любопытные зеваки были полностью на стороне чужеземки – когда ещё увидишь, что бы такое хрупкое и нежное создание одним лёгоньким толчком побеждало могучего воина. Все так искренне уверовали в её силу, что не могли и мысли допустить о каком-то обмане. И, не смотря на все попытки верзилы предупредить их о грозящей опасности, ярмарочный люд грозно выталкивал его обратно в круг, отвечая презрительными насмешками. Будь, мол, мужчиной и умей признавать поражение! И нечего клеветать на такую обворожительную красавицу, у которой даже на лице сама невинность написана.

– Тихо ты, – прошипела обманщица в самое ухо мечущегося здоровяка, дружелюбно улыбаясь уже почти молящейся на неё толпе, – Не знаешь, как прокаженные выглядят, болван! И где только делают наивных дурачков, верящих в такую чушь?!

Наконец-то до силача дошло, как подло и бессовестно его только что, прямо сказать, надули. Вид у верзилы был наиглупейший – бесхитростные глаза растерянно бегали взад-вперёд, в тщетных поисках хоть какой-нибудь поддержки. Рот изумлённо приоткрылся, и чёрные короткие усики нервно подёргивались, выдавая его смятение. Но толпа отвечала лишь ехидными насмешками и острыми, болезненными шутками. Теперь он стал похож на загнанного в ловушку бера. Дюжины насмехающихся глаз уставились в его изменившееся лицо. Он кожей чувствовал их, как они прожигают его мускулистое тело, как они осуждающе смотрят, не желая слушать никаких оправданий. В этот момент даже сама коварная обманщица питала к нему глубокое сочувствие. Но она давно научилась не давать воли своим порой губительным чувствам. Простак-верзила был так растерян, что не мог даже воспылать к опозорившей его красавице ненавистью или, хотя бы, обидой.

Здоровяк быстро понял, как он глуп, раз дал провести себя какой-то бабёнке. Но делать нечего, попался на своей доверчивости – будь добр, плати. Не стоит и того больше унижать себя в глазах стольких зрителей. Ему ещё жить и жить с ними в одном городе, думал он, а слухи в Джеломе разлетаются быстро.

Верзила не без сожаления достал из-под кушака кошелку, в которой мелодично позвякивали серебряные монеты, и уже было собирался отдать проигранное, быстро смирившись со своим поражением…

Негодующие крики толпы поначалу заглушали громкий топот копыт. Но неожиданно её грубый ропот сменился дикими воплями. Избиваемые бичами люди вмиг расступились, пропуская четверых облачённых в великолепные латы всадников во главе с нагло ухмыляющимся Троллем. На груди каждого из них сияло золочёное изображение величественного ягуара, символа королевской власти. На головах блистали начищенные закрытые шлемы с такими же эмблемами.

Один из всадников, видимо герольд, вынул из седельной сумки желтый пергамент, исписанный чёрными буквами, и громко огласил указ Его Милости Городничего о заключении нахального проходимца под стражу за мошенничество, выуживание обманом денёг у честных горожан и гостей славного Джелома, а так же за нанесение оскорбления и урона чести уважаемого и почитаемого человека города и всех его окрестностей, Кэлара из рода Эрберта.

Слушая нелепое обвинение, в котором не набралось бы и капли правды, здоровяк медленно наливался краской. Огрубелые пальцы непроизвольно сжались в кулак. Изумрудные глаза сверлили Тролля горячими лучами презрения. Но сын городничего только ехидно ухмылялся и посмеивался в ответ.

Наконец груда лживых словоизлияний закончилась, и один из всадников, грубо приставив острие копья к груди здоровяка, поинтересовался, сдастся ли тот добровольно или придётся доблестным стражам Джелома применить силу.

Верзила молча опустил руки и понуро кивнул, соглашаясь. Его слово ничего не значило против слова третьего в городе, после Его Величества и своего отца, человека. А многолюдная толпа, которая могла бы вступиться за него, мгновенно растворилась, предпочтя наблюдать за происходящим с безопасного и недосягаемого расстояния. Потому здоровяк обул башмаки, накинул распашонку и собрался идти, куда велят.

Но только что обдурившая его хитрюга, возмущённая таким оборотом дел, не осталась в стороне, а решила вмешаться. Обострённое чувство справедливости ещё с раннего детства мешало ей жить спокойно. Хотя все окружающие, исключая ближайших родственников, относили его, скорее, к достоинствам, чем к недостаткам. Она остановила покорно двинувшегося за стражниками верзилу и смело бросила осклабившемуся Троллю.

– Да что я слышу?! Ты, – ткнула она пальцем в городничьего сына, – ты проиграл, и проиграл честно, безо всяких там обманов и ухищрений, описанных в твоей бумажонке. Так какого зорна ты явился сюда со своими вояками? Или ты думаешь, что тебе всё дозволено?

– Да, я так думаю, – нагло ответил Кэлар, кинув на чужеземку гневный взгляд, – И не тебе, девчонка, вставать у меня на пути. Топай своей дорогой и не вмешивайся!

– Что же ты сам тогда не скрутил этого увальня? Неужели струсил?

Но Тролль отнюдь не изменил своего намерения. И даже не показал изумления неожиданным вмешательством весьма привлекательной, но столь же наглой барышни. Он только равнодушно спросил:

– Ты знаешь его? Кто он тебе – друг? Муж? Родич?

– Нет, он просто должен мне только что проигранную дюжину серебром!

Хотя стражники и были в шлемах, странница все равно почувствовала, как удивлённо приподнялись их брови. Тролль, конечно же, не поверил её словам, но не желал оттягивать долгожданное мщение и, тем паче, не хотел упускать возможность лишний раз унизить своего обидчика.

– А-а, вот в чём дело! Эй, Джеоф, отдай ей деньги!

– Нет, ты не понял, – хладнокровно улыбнулась голубоглазая красавица, принимая от смущённого силача горсть драгоценных монет, – Ты сей же миг заберёшь своих громил и отправишься восвояси, потому что этот здоровяк одолел тебя в честном поединке, на который ты вызвался сам. А значит, никакого неудовольствия ты проявлять не станешь.

Голос её звучал так властно и спокойно, будто она действительно имела право здесь повелевать. Воинственная свита Кэлара на мгновение даже решила послушаться. Но озлобленный вопль наконец взорвавшегося бурей негодования Тролля вырвал стражников из оцепенения:

– Послушай меня, девчонка! Не знаю, кто ты, но тебе лучше не вмешиваться, иначе мне придётся применить силу!

– А я прекрасно знаю, кто ты, трусливый гадёныш, и, если я применю силу, тебе не удастся отделаться одним лишь оскорблением твоей особы!

Кэлар даже позеленел от такого нахальства. Ещё никто не смел угрожать ему, наследнику городничего, в его собственном городе! А тем более какая-то хилая, пусть и довольно красивая, женщина. Едва не поперхнувшись слюной бешенства, он возопил:

– Схватить! Немедленно!

Дело приняло неожиданный оборот. Странница всегда думала опосля, когда всё решительно оборачивалось не той стороной. Ведь не могла же она спокойно смотреть на такую несправедливость. Одно дело обманывать людей какими-то сметливыми хитростями, а совсем другое – использовать своё высокое положение для неоправданной мести. Это было, по крайней мере, подло.

Резким рывком заступница оборвала подпругу седла ближайшего всадника. Еще двоих сшиб с коней Джеоф, мигом сообразивший, как нужно действовать.

– Бежим! – крикнула нахальная златовласка, и оба со всех ног бросились в глухой переулок.

Толпа, искренне болевшая за двоих отчаянных наглецов, мигом сомкнулась за ними, преграждая путь быстро очнувшимся стражникам. Пока блюстители порядка вновь садились на коней и разгоняли суетящийся люд, беглецам удалось уйти уже далеко. Живая завеса хоть и продержалась недолго – мало, кто хотел попасть под копыта лошадей – но дала им достаточно времени, чтобы затеряться в переплетении многочисленных улиц и улочек. К счастью, у обоих были достаточно длинные ноги, и когда удары хлыста расчистили дорогу преследователям, их добыча была уже далеко.

Златовласка неслась со всех ног, быстрее, чем прежде – на ярмарке, соревнуясь с толстобрюхими раззявами на одном из игрищ – всё-таки теперь речь шла не о выигрыше, а о спасении шкуры. «И какого зорна меня угораздило вмешаться?» – думала она на бегу – «Вечно сую свой нос, куда не следует!» Она подозрительно взглянула на Джеофа. «А этот-то чего за мной увязался? Ах да, я же сама устроила это сумасбродство! Теперь у него будет еще больше проблем… да и у меня их немало!».

Беглецы уже давно намного оторвались от преследователей. Мимо мелькали красивые богатые здания, торговые лавки, увеселительные заведения. Позже они сменились домиками победнее и попроще, да и сами улицы внезапно сузились и приобрели какой-то деревенский характер. Когда, наконец, окружающий вид превратился в ряды чахлых хибар и лачужек, запыхавшаяся странница решила, что пора бы остановиться и передохнуть, да и верзила, по-видимому, тоже устал. Его сердце бешено колотилось, и не столько от сумасшедшего ритма, сколько от кипящего в крови чувства опасности. Ему не очень-то улыбалось ополчиться против городничего с его вездесущей стражей. Слишком уж хорошо он знал их методы борьбы с нарушителями порядка – сам когда-то участвовал вот в таких же погонях. Только тогда он не думал, что беглецы-то могут быть вовсе и не виновны в приписанных им злодеяниях.

Трижды им приходилось встречаться с дневными патрулями, и каждый раз Джеоф думал, что всё пропало, и они попались. Но городская стража ещё не была осведомлена об «ужасном» преступлении, и не обращала на двоих запыхавшихся бегунов никакого внимания. Мало ли кто чего мог свиснуть на бурной ярмарке. А бегать за каждым карманником доблестным блюстителям порядка вовсе не улыбалось.

Забрели двое беглецов куда-то на окраину города. Улицы стали неимоверно узкими и грязными. Кое-где, прямо перед порогами лачуг, смердели отходы и помои, выброшенные нерадивыми жильцами. Отовсюду разило запахом грязи, гнили и собачьего пота – бездомные животные также селились подальше от богатых дворов. Перекошенные стены, почти обвалившиеся крыши, поваленные заборы – всё вокруг создавало ощущение неухоженности и запустения.

Беглецы остановились перевести дух возле одной хиленькой лачужки. Но не успели даже толком отдышаться, как совсем рядом, за недалеким поворотом послышался стук копыт. Злобная ругань, сопровождавшая их клацанье и жесточайшие проклятия в адрес «всяких там выскочек» дали понять, что это явились по их души. Как удалось блюстителям порядка отыскать затерявшихся в неисчислимых улочках наглецов оставалось загадкой, но стражники неотвратимо приближались, что заставило сердца бегунов биться втрое быстрее.

Голубоглазая пройдоха рванулась было вперед, но с ужасом обнаружила, что в конце переулочка оказался тупик. Здоровяк, по-видимому, тоже это заметил и хладнокровно приготовился к бою, ожидая появления стражников.

Но вояки городничего были вооружены мечами и массивными луками. Колчаны их полны стрел, а к сбруе пристёгнуты крепкие длинные копья, которыми всадники неплохо владели. Вдобавок ко всему, у них огромный перевес в численности – по перестуку копыт не менее полудюжины. Кроме того, верхом и в железных доспехах они могли уничтожить несчастных беглецов, даже не пуская в ход оружие, оставшись целыми и невредимыми, без единой царапины. Это там, на площади, одолеть их было легко – никто не ожидал встретить сопротивления. Но теперь стражи порядка были готовы и знали добычу. А Тролль великодушно даровал им право на убийство…

Стук копыт приблизился настолько, что могучий верзила и прекрасная странница уже могли слышать речь всадников, в которой среди нескончаемых потоков брани различались предположения об их нахождении. Видимо, никто и понятия не имел, куда они скрылись, но, тем не менее, проклиная городничьего сыночка и «всяких там мордоворотов», всадники уверенно правили коней в сторону отчаявшихся беглецов, не останавливаясь и никуда не сворачивая. Им, «денно и нощно работающим стражам порядка» вовсе не доставляло удовольствия носиться по всему городу, обнюхивая каждый вонючий переулочек, за осквернителями городничьей особы, которые, если разобраться, как следует, вовсе ничего и не оскверняли. Похоже, стражники сами уважали Кэлара лишь по долгу службы. Самого его с блюстителями порядка не было, как поняли затаившие дыхание беглецы. Несколько раз откровенно прозвучало, что нерадивый отпрыск градоправителя заслуживает крепкого удара в морду лица. И желательно ногой.

Вероятно, так и попали бы оба в джеломскую темницу, где гнить бы им, пёс его знает, сколько времени, кабы не один добрый человек, появившийся в дверях хиленькой лачужки и поманивший приготовившихся к бою беглецов пальцем. Только его милостью им удалось сохранить свободу и, возможно, жизнь. Странница, не задавая лишних вопросов, тут же рванулась к невысокой дубовой двери и потянула за собой растерявшегося здоровяка, уже приготовившегося к доблестной смерти в бою.

Дверь лачужки захлопнулась за ними как раз вовремя. Стражники мигом позже вылетели из-за поворота на своих вороных. Проскакав по улице вплоть до самого последнего дома и, никого не найдя, унылые от безуспешных поисков всадники воротились обратно. Чей-то грубый голос произнёс: «Зорн! И тут пусто! Как сквозь землю провалились!» На что другой ответил: «Нам же легче. Дурное это дело – лишать свободы того мужика. Да и девчонка тоже заслуживает уважения. Не каждый мужчина наберётся такой храбрости». А третий добавил: «Его зовут Джеоф. Он раньше служил у короля, командовал дюжиной, затем и гроссом. Потом городничьему отродью он стал неугоден, и тот сделал так, что его вышвырнули на улицу. Догадываюсь, что у него за счёты с Его Светлостью Троллем».

Вскоре притаившиеся за дверью лачуги беглецы услышали удаляющийся перестук дюжин копыт.