2

Признаться, никогда до этого я и не задумывался, что кто-то помимо меня может совершать подобные путешествия. Такая способность всегда казалась мне чем-то исключительным, и поначалу это доставляло радость. Лишь с годами, погружаясь в дремучее прошлое, я всё больше стал ощущать тоскливое одиночество. С каждым новым путешествием оно, как осадок, откладывалось во мне, пока не выкристаллизовалось в холодный и грубый сталактит. Я начал понимать пророков, которые считали, что дарованные небесами способности – почти проклятие. Тяжёлая ноша, что следует влачить, выполняя своё предназначение. Но если провидцы могли изменить будущее и находили в этом радость служения, то я бесконечно копался в разлагающемся трупе истории и, как ни старался, не мог увидеть в этом особого смысла. Нет смысла – нет и радости. Как ни крути, но будущее – это строящийся муравейник, а прошлое – лишь копошащиеся в мёртвой плоти черви. Мне хотелось созидать и возводить. Из-под покровительства Шивы, в радостном танце разрушающего вселенную, я бы охотно перешёл под знамёна Брамы-творца, хотя и прекрасно понимал, что оба они – лишь разные лики одного и того же бога.

С вашим появлением в этой истории, дорогой аббат, впереди забрезжил свет. Я почувствовал острую необходимость встретиться с вами. Проклятый сталактит внутри дрогнул. Словно одержимый, я принялся отыскивать ваши следы в истории и начал с личности таинственного португальца. Кое-что мне удалось узнать.

***

Христианская миссия отправилась в Индию в 1574 году. Средства на экспедицию были собраны самые скромные. Питаться приходилось по большей части чечевицей и гнилыми сухарями. Из четырёх судов только флагманское было укомплектовано сносной командой, на остальных же вместо моряков неуклюже разгуливали крестьяне, которые постоянно путали право и лево. Находчивый капитан одной из каравелл привязал к одному борту лук, к другому – чеснок и команды отдавал соответствующие: «Руль на лук!» или «Руль на чеснок!». В ужасных условиях им удалось обогнуть Африку и достичь Индии.

Задача перед посольством стояла достаточно важная – наладить дипломатические отношения с Великим Моголом. Сделать это было крайне непросто после того, как португальцы направо и налево сеяли здесь смерть в течение нескольких десятилетий. Прибывший сюда в начале века адмирал Педру Алвариш Кабрал первым делом обстрелял город из корабельных орудий и потребовал привести на борт заложников. Только после этого португальцы сошли на берег для заключения торговых сделок. Однако привезённые второсортные товары и безделушки оказались невостребованными в богатой стране, так что индийцев пришлось заставить взять товар силой. По завершении «сделки» Кабрал повесил заложников, сжёг все индийские корабли, что стояли в гавани, и отчалил, напоследок ещё раз обстреляв город из бомбард. В том же духе прошла вторая «дипломатическая миссия» во главе с Васко да Гама, чьи палубы были скользкими от пролитой крови, а реи щедро обвешивались гроздьями пленных. Португальцы стали убеждаться, что пушки и аркебузы – важнейшие инструменты в торговых делах.

Ну, а после того, как европейцы твёрдой ногою стали в Азии, смерть принялась более уверенно распускать свои щупальца. Альфонс д`Альбукерки, провозглашённый вице-королём Португальской Индии, по всей видимости, решил посоревноваться в жестокости с лучшими палачами Европы. Его образ, с горящими глазами и чёрной бородой до пупа, внушал такой ужас, что даже европейцы шарахались от него в сторону, а местные жители признавали в нём главного помощника Кали-разрушительницы. Для начала д`Альбукерки перебил всё население Гоа, включая женщин и детей, сровнял с землёй храмы и устроил себе столицу. На обильно орошаемой кровью земле быстро, как сорняки, стали расти мощные крепости: Маскат, Каннур, Кочин.

Аппетиты европейцев к тому времени не только не удовлетворились, но продолжали расти. Португальцы установили абсолютную монополию на торговлю в восточных морях. Они поставили к ногтю порты Индии, Аравии, Африки – все, где купцы торговали индийскими товарами. Любое сопротивление пресекалось наработанными методами: город обстреливали, дома сжигали, а ценное увозили с собой. В общем, уничтожали всё по мере возможности. Людей, как правило, убивали. Тем же, кому была «дарована жизнь», отрезали нос, уши, правую руку и большой палец на левой ноге – как напоминание о неразумном сопротивлении. Казалось, что д`Альбукерки достиг желаемой цели и превзошёл в жестокости всех, кого только мог. Сам Сатана должен был принять его после смерти с распростёртыми объятиями, как равного. Но вице-король на достигнутом не останавливался и продолжал злодеяния. Он потребовал от правителя иранского Ормуза признать сюзеренство. В случае отказа пригрозил разрушить город, а на его месте возвести форт со стенами из костей магометан, воротами, обитыми отрезанными ушами, и португальским флагом, установленным на горе из черепов. Правитель Ормуза признал свой вассалитет. Впрочем, как и многие другие.

По мере того, как европейцы утверждались в Индии, перед ними всё острее вставала необходимость в поддержке местных владык. Какое бы удовлетворение ни приносило кровопролитие, на торговле оно сказывалось не лучшим образом. Нужно было наладить мир и заручиться поддержкой наиболее сильных правителей, а значит, для начала установить настоящие дипломатические отношения. Поводом для сближения стали религиозные реформы императора Акбара и его гипотетический интерес к христианству. Для этого и было организовано нынешнее посольство.

Прибывшая из-за океана миссия состояла из четырёх человек: двух братьев-иезуитов, переводчика и собственно посла. Кто из них являлся вашим воплощением, аббат, мне и предстояло выяснить. Христианских проповедников звали Антони де Монсеррат и Рудольф Аквавива. Переводчик – брат Франсиско – также был членом ордена. Имени посла мне выяснить не удалось.

В декабре 1579 года они отправились из Дамана в Фатехпур-Сикри и через полгода достигли столицы Великих Моголов. Здесь они были поражены величественной архитектурой, соединившей в себе мусульманские традиции и мастерство индийских зодчих. Их глазам открылись величественные крепостные стены, сложенные из красного песчаника, за которыми скрывались не только красивейшие дворцы, но и зелень разбитых внутри садов, голубые озёра и журчащие фонтаны.

Но более всего их удивил радушный приём Акбара. Отправляясь в самое логово иноверцев, иезуиты заранее были готовы принять мученический венец во славу Христовой веры; затем их настрой сменился неким недоумением: почему их, собственно, никто не режет?; и, как завершение череды благоприятствующих событий, – искреннее гостеприимство мусульманского правителя. Узнав, что к нему прибыли настоящие знатоки христианской теологии, падишах быстро расположился к португальцам. Религиозные и философские вопросы волновали его в это время больше всего. Император давно отошёл от политики нетерпимости и всё дальше отклонялся от традиционного ислама. Мусульмане и джайнисты, индуисты и буддисты – все обрели равные права под покровительством Акбара, и страна от этого, бесспорно, только выигрывала, постепенно превращаясь в сад без шипов.

Не мешкая, братья-иезуиты принялись рьяно участвовать в религиозных диспутах. Их проповеди были настолько страстными и убедительными, что Акбар попросил их сбавить пыл, дабы не разжечь настоящие волнения среди придворных. Местные богословы, конечно, отнеслись к приезжим враждебно, хотя и не шли на открытый конфликт из уважения к императору. После того, как миссионеры вручили браминам три роскошных библейских фолианта, те отблагодарили их весьма сомнительным подарком – шерпскими амулетами из мошонки буйвола.

По прошествии года «заморские мудрецы» совершенно прижились во дворце. Антони де Монсеррат овладел местными языками и стал изъясняться без помощи переводчика. По просьбе императора он даже принимал участие в воспитании принца и учил его латыни, в общем – вошёл в круг приближённых. Дружественные отношения были налажены. Великий Могол исправно выплачивал португальцам дань за выход к океану, признавая их морское господство, и был с ними более лоялен, нежели с голландцами или англичанами. Однако миссионеры решили пойти дальше. Перед ними забрезжила возможность обратить падишаха в христианство, а это уже сулило фантастические преимущества.

Интерес к «назарейскому учению» у Акбара и вправду не ослабевал; в то же время он не менее серьёзно рассматривал и другие религии. В своей столице император учредил ибадат-хана – молитвенный дом, посвящённый всем духовным поискам. Широкие реки ислама, мутные течения джайнизма и индуизма, звенящие горные потоки буддизма – всё смешивалось здесь воедино. «Где бы ты ни черпал воду, она всегда остаётся сама собой, различаются только источники», – говорил Акбар. Миссионеры наблюдали, как у них на глазах рождается новая религия. «Дин-и иллахи», или «божественная вера», как назвал её падишах, призывала к молитвам единому Богу, который лишь приоткрывает себя в отдельно взятых учениях. К традиционным индийским верованиям, таким образом, добавились христианство и зороастризм. На любые противоречия, которые нередко возникали, Акбар миролюбиво отвечал: «Только косоглазый не замечает того, что в середине».

Новое учение почти не распространялось за пределы дворца, однако и среди придворных случались разногласия. Кто-то категорично отвергал «божественную веру», другие же не только принимали её, но и видели в императоре нового пророка, призванного обновить ислам спустя тысячу лет со времён Мухаммеда. Некоторые шиитские общины уже называли Акбара «Скрытым Имамом», другие радовались, что стали свидетелями пришествия Великого Махди, который уничтожит зло и направит род человеческий на путь истины. Способствовало этой убеждённости и имя самого падишаха. Традиционное сочетание «Аллах Акбар» могло пониматься как «Аллах велик» и в то же время – как «Бог есть Акбар». Почитание достигло такого предела, что когда император получил во время охоты ранение в пах, несколько придворных буквально боролись за честь нанести лекарственную мазь на больное место. Удостоился этой величайшей почести мудрейший Абу-л Фазл.

Сам император не особенно настаивал на культе своей личности, но считал дин-и иллахи едва ли не главным достижением в жизни. «Счастлив, ибо прилагаю священное Учение, даю довольство народу и оттеняюсь большими врагами», – сказал он однажды.