Месть

Женщина была, мягко говоря, неопрятной. Да что там говорить, про нее можно было сказать прямо – бомж! Или бомжиха. Определение – так себе, если честно. Грубое и обидное, с налетом брезгливости, но что поделать… Если раньше, еще в советские времена, аббревиатура означала любое лицо, не имеющее определенного места жительства, то сейчас этим словом называют исключительно всех опустившихся, спившихся люмпенов, коих в любом переходе – хоть отбавляй!

– Сигаретку дай, парняга, – она смотрела нагло, даже вызывающе.

Мужчина вытащил из кармана кожаной куртки пачку.

– О, крутые куришь! – одобрительно сказала бродяжка. – Парочку дай.

Молча вытянул три сигареты, протянул. Она сцапала их грязной рукой.

– Ну, а зажигалку даме?

Он только головой покачал. Наглость в своем первозданном виде…

Щелкнул зажигалкой. Женщина с наслаждением затянулась.

– А ты чего здесь один кукуешь? Такие, как ты – обычно там! – ткнула грязным пальцем вверх, где гудели машины и кипела ночная жизнь.

– От дождя спасаюсь.

– О как! – удивилась она. – Ну, в кабак бы завернул, что ли? А то торчишь тут под мостом.

Он не ответил. Было видно, что разговор начал его раздражать. Не скажешь же правду, что он спустился под этот мост, гонимый обычной физиологией – отлить. И нех..й тут искать сакральный смысл!

– Ладно. У тебя деньги есть? – спросила женщина.

– А тебе не кажется, что ты наглеешь? – занервничал мужчина.

– Нет, не кажется, – она улыбнулась гнилыми зубами.

– Ну есть! Пару тысяч найдется. А что?

– Угости даму водочкой.

– Совсем уже попутала?! – мужчина в изумлении уставился на нее.

– А чё так грубо? – нахмурилась бомжиха. – Перед тобой женщина, между прочим.

Это было уже слишком. Он махнул рукой и вышел под дождь. Подумал. Повернулся. Вытащил из кармана пачку сигарет, бросил ей.

– Кури!

Глядя в его удаляющуюся спину, бомжиха с отвращением выкинула сигарету. Вывернула ворот рваной толстовки, склонилась к миниатюрному микрофону:

– Ребята, отбой! Это не он…

***

– Школа МВД с отличием! Да, вполне. Правда, симпатичная, а это – скорее помеха. И молодая.

– Грим никто не отменял, товарищ подполковник. Оденем в рубище, синяки нарисуем, и нормально будет.

Подполковник Еремин с сомнением посмотрел на майора Смолина.

– Думаешь?

– Уверен, товарищ подполковник.

– Добро! – он ткнул пальцем в личное дело. – Проинструктируйте как полагается.

Майор Смолин вышел из кабинета начальника и спустился к себе. Поднял трубку служебного телефона.

– Старшего лейтенанта Егорову ко мне!

Через минуту в дверь постучались.

– Вызывали, товарищ майор?

– Заходи. Присаживайся. Вот что, Егорова! Хватит тебе велосипеды краденые да шарлатанов всяких искать, пора и за более серьезные дела браться!

***

– Зачем убивать бомжей? Когда убивают проституток – это еще можно хоть как-то объяснить, но бездомных… Кому они мешают? – зеленые глаза старшего лейтенанта Оксаны Егоровой смотрели недоумевающе.

– Если честно, то они мешают всем. Если от проституток – удовольствие, то что взять с бездомных? – майор Смолин развел руками. – Но, конечно, убивать – это уже лишнее…

– И сколько эпизодов? – девушка смотрела на фотографии жертв. На черно-белых снимках, в разных позах, застыли женщины, рваная и старая одежда которых, красноречиво выдавала в них принадлежность к деклассированным элементам общества.

– Пять, – ответил майор.

– Думаете, серия?

– Почерк тот же во всех случаях. Орудие убийства – нож. И все жертвы – женщины. Разного возраста. Личность трех удалось установить. Ничего такого, что бы их связывало между собой и за что можно было бы зацепиться.

– И какова моя задача? – спросила Егорова.

– Ты будешь бомжихой!

Через час майор с испугом смотрел на старшего лейтенанта Егорову. Гримеры постарались на славу. Из двадцатипятилетней симпатичной девушки сделали потасканную жизнью и излишними возлияниями женщину. Лицо одутловатое, с землистым оттенком, под правым глазом красовался лиловый синяк, нос поцарапан, волосы-парик спутанные и засаленные. Про одежду можно было вообще не говорить – где они такое достали, можно только догадываться. Наверное, раздели ночующего в обезьяннике бомжа.

– Ну-ка, Егорова, скажи что-нибудь? – потребовал майор.

– А что сказать, товарищ майор? – чистый нежный голос совсем не гармонировал с обликом обитателя мусорных свалок и канализационных коллекторов.

– Не, так не пойдет! – поморщился Смолин. – Твоим голоском только «Прекрасное далеко» петь. Натуральнее давай, не забывай, кто ты! Ты есть лицо без определенного места жительства, беспробудно пьющий и глубоко несчастный человек! Давай!

Егорова сделала свирепое выражение лица. Брови сдвинулись, поцарапанный нос сморщился, нижняя губа вылезла, выпячиваясь. Вставные челюсти оскалились черными провалами вместо зубов.

– Что уставился, красавчик? Монету даме подкинь на опохмел! – проскрипела бомжиха. – Или нравлюсь? За отдельную плату могу порадовать.

Бомжиха плотоядно облизала потрескавшиеся губы, в углу которых, стараниями гримеров, застыли мелкие пузырьки герпеса.

Майор Смолин поперхнулся. Закашлял.

– Ну, что ты тут свои бациллы распространяешь? Иди вон к своим, возле туберкулезного отделения бычки собирай! – грозно продолжала бомжиха.

– Всё, всё! – просипел Смолин, покраснев от кашля. – Верю, Егорова, верю!

***

Она шла по коридору, нагло глядя в лицо каждому встречному. Полицейские с недоумением смотрели вслед женщине неопределенного возраста, с ярко выраженными признаками алкогольной зависимости на грязном лице. Мешковатая, с капюшоном, толстовка с дырами под мышками, заляпанные широкие штаны и ботинки с проволокой вместо шнурков. Позади, в пяти метрах, шли двое сотрудников отдела по расследованию убийств или, как еще говорят с легкой подачи киношников, из убойного отдела. Крепкие парни посмеивались, глядя на эту хабалистую рванину, с которой им придется работать в одной связке.

Оборванка подошла к стоящей у окна дежурного стройной девушке, затянутую в полицейскую униформу. Постучала пальцем по погону. Девушка обернулась. Симпатичное лицо вытянулось от удивления.

– Слушаю вас, гражданка.

– Эй, милочка, а где тут бабский сортир? Ща точно в штаны налью! – голос оборванки был скрипучим, словно несмазанное колесо у телеги. Герпесные губы тронула улыбка, обнажая редкие, словно зубья у расчески, зубы.

– Туалет? – переспросила девушка и показала в направлении лестницы. – Второй этаж. Сразу налево.

– Ой, спасибо тебе, красавица! – прохрипела бомжиха. – А то одно мужичье тут, даже спросить некого. Смотрят на меня такими взглядами, будто раздевают. У них, мужиков, одно на уме! Ну ты меня понимаешь!

Бомжиха подмигнула глазом в обрамлении огромного синяка. Девушка покачала головой, натянуто улыбнулась.

– Простите, а как вы сюда попали?

– Как-как! – бомжиха важно выпятила челюсть. – Как и все, через дверь.

– Мимо дежурного? – допытывалась девушка. Розовощекий упитанный сержант привстал со своего места, пристально глянул через окно дежурки. Нахмурился.

– Ладно-ладно, Томилина! – вдруг засмеялась чистым звонким смехом бомжиха. – Не узнала, что ли? Ну ты даешь, Катюха!

Катя Томилина присмотрелась. Глаза расширились от удивления.

– Ксюха?! – выдохнула она и засмеялась. – Что за маскарад?!

– Важное задание! – бомжиха подтянула штаны чуть ли не до горла и, вихляя бедрами, направилась к выходу. Двое сотрудников из убойного, с улыбкой кивнув Кате, последовали за ней.

Катя с интересом наблюдала, как Оксана, сделав реверанс опешившему водителю, залезла в служебный УАЗик. Актриса, блин, с погорелого театра!

***

Как же он их ненавидел! До черноты в глазах, до зубовного скрежета, до боли в сжатых кулаках. Они ему напоминали о его детстве, которого, считай, и не было вовсе! В том детском доме он всегда был изгоем, одинаково презираемым другими детьми и воспитателями. Ровесники били его и унижали, а также частенько спихивали на него вину за свои выходки, а воспитатели наказывали, не разбираясь.

Но он вырос и пришел во взрослую жизнь. Устроился дворником, снимал комнату, ибо обещанное государством жилье так и не получил. Но это его мало волновало, у него была другая цель – месть! Он будет убивать каждую бродяжку, представляя будто она его мать. Мать, которую он никогда не знал. Мать, которая подбросила его к дверям муниципальной больницы. С картонкой на шее: «Кирилл Швецов. 3 мес.»

Кирилл почему-то был твердо уверен, что его мать – бродяжка. Наверняка, залетевшая от пьяного немытого хмыря, где-нибудь на рваном вонючем матрасе под теплотрассой, и затем родившая его там же…

Он шел вдоль пустынного ночного переулка. Капюшон спортивной куртки тщательно скрывал бугристую голову, покатый лоб и широкий, перебитый еще в детском доме, нос. В кармане лежал нож-бабочка, его любимец, его единственный друг.

Возле мокрой кирпичной стены сидела женщина. Голова, закутанная в дырявую шаль, склонилась на грязную вытянутую кофту. Она спала пьяным сном, похрапывая.

Кирилл подошел к ней, пнул. Бомжиха дернулась, открывая мутные глаза.

– Чё надо? – недружелюбно спросила она, оперлась на стену в попытке встать. Ноги в разорванных демисезонных сапогах разъезжались.

– Выпить хочешь? – спросил Кирилл. Оглянулся по сторонам. Вдалеке виднелись людские фигуры.

– А чё, наливаешь? – усмехнулась бомжиха.

Кирилл вытащил из кармана чекушку паленой водки.

– О-о-о! – обрадованно воскликнула женщина. – А что за аттракцион неслыханной щедрости? Ты мент, что ли? Так я ничего не знаю!

– Нет. Просто выпить не с кем. Пойдем туда! – Кирилл ткнул в сторону мусорных баков. – Посидим, поговорим… Мне собеседник нужен, выговориться. Может, что посоветуешь?

Бомжиха с энтузиазмом в пьяных глазах закивала.

– Да легко! Может там и закусь какую найдем. А советы я давать люблю…

***

– Если что, зови маму! – ехидно сказал капитан Марков, повернувшись. Подмигнул товарищу, старшему лейтенанту Трошину, сидящему на заднем сиденье рядом с Оксаной. Оба довольно загоготали, потешаясь над ней в образе бомжихи.

– Вы, товарищ капитан, если будете умничать, то я действительно позову маму! – буркнула Оксана, поправляя засаленный парик. – И уверяю вас, вам эта встреча не понравится.

Опера замолкли и переглянулись.

– И кто у нас мама? – поинтересовался Трошин. – Генерал МВД?

– Кто у вас мама, я не знаю. А вот моя – пенсионерка. Не надо лыбиться, я не договорила! Так вот, у этой пенсионерки есть добротная скалка. Во-о-от такая!

Оксана расправила руки, насколько хватило тесного пространства салона.

– Хотите отведать?

– Ладно-ладно, – Марков заулыбался и примирительно поднял ладони. – Не обижайся. Работа у нас такая, сама знаешь… Иногда выть хочется, поэтому без юмора никуда.

Оба мужчины заметно посерьезнели, в салоне стало тихо. Машина неслась по улице в сторону промышленных складов.

– Инструкцию помнишь? – нарушил молчание Трошин. – Мы будем рядом. Сидишь, создаешь много шума. В общем, будь заметна. Но без фанатизма. У тебя микрофон, мы тебя слышим.

Оксана кивнула.

***

Ночь опустилась быстро. Моросил дождь. Оксана, утомленная многочасовым бесцельным сидением на улице, теперь, развалясь на поломанных овощных ящиках под навесом закрытой продовольственной палатки, смотрела на трех бездомных, ковыряющихся в мусорных контейнерах. Один с радостным воплем на закопченном лице выудил из недр бака яркую упаковку.

– Что там у тебя? – с жадностью поинтересовались его менее удачливые товарищи.

– Рыба красная! Нарезка! – гордо объявил счастливец. Присмотрелся внимательно при свете тусклых фонарей. – Ха, да она почти свежая! Срок годности до июля. А сейчас что?

– Так это… уже сентябрь. Все равно – свежак! – завистливо протянули друзья.

Оксана курила редко, скорее – покуривала. Сейчас в кармане ее толстовки была пачка самых дешевых сигарет, ядовитый дым которых убивал в ней желание не только курить, но и жить. Но так надо, для правдоподобности! Закинула сигарету в рот.

– Эй, орлы! Спичку дайте! – выкрикнула она, поудобнее устроившись на ящиках.

Все трое обернулись. Они были поразительно похожи друг на друга: заросшие лица, крупные носы с красными прожилками, немытые патлы. Одежда тоже не от кутюр – обычное рубище, найденное на свалке.

– Ты кто такая? – выкрикнул счастливый обладатель рыбной нарезки.

Оксана сплюнула на загаженный мокрый тротуар.

– А зачем тебе это знать?!

– Это наша территория! Давай съ..бывай отсюда! – выкрикнул другой, пониже, в кепке с затертым изображением Че Гевары.

– Да-да! Щас Валька придет, тебе точно харю сломает! – поддакнул третий, тощий, на худых плечах которого висел военный китель с темными следами оторванных шевронов и нашивок.

«Интересно, кто из них убийца?», – подумала Оксана, а вслух спросила.

– Кто такой Валька?

– Не кто такой, а кто такая! – назидательно ответил тип в кепке. – Валька – это… Это такая Валька…

Глаза мечтательно закатились. Влюбленный бездомный… Что может быть романтичнее?

– А ты тоже ничего! – вдруг сказал другой, в кителе. Приблизился к ней. От исходящего от него амбре Оксану замутило.

– Да ты тоже парнишка хоть-куда! – беззубо улыбнулась Оксана. – Как звать?

– Михаил Петрович! – важно представился бомж. – А тебя?

– Агриппина Саввична, – в тон ему ответила Оксана и показала сигарету. – Спичку дай!

Тот залез в карман и вытащил зажигалку. Почиркал. Слабый огонек показался только с восьмого раза.

– Спасибо, Михаил Петрович!

– Вежливая, однако. Познакомимся поближе? У меня спиртяга есть.

Он вытащил из кармана помятую солдатскую фляжку, открутил крышку. Нюхнул. Глаза округлились.

«Понюхал старик Ромуальдыч свою портянку и аж заколдобился…», – вспомнила Оксана фразу из знаменитой книги.

– Не, Михаил Петрович, не буду! – игриво отказалась Оксана. – Сам пей, а я в завязке. По пьяни мужа мочканула, восемь лет оттрубила.

– Да ладно! – недоверчиво протянул бомж. – А за что?

– Было за что! – огрызнулась Оксана. – Наливать надо было поровну! Так я его ножичком по горлу чиркнула, а потом частями из хаты выносила.

Оксана горестно махнула рукой и отвернулась. И тут ее внимание привлек какой-то хорошо одетый мужчина. Он завернул в переулок, наткнулся на них взглядом. Отвернулся и быстро пошел прочь. Оксана встала, отряхнула штаны. Выскочила под дождь.

– Ладно, Михаил Петрович! Мне пора!

– Ну, ты приходи! – послышалось вдогонку.

***

Оксана медленно двигалась за мужчиной, тот шел какой-то странной пританцовывающей походкой.

Она склонилась к микрофону.

– Ребята, иду за мужчиной в сторону моста.

Незнакомец скатился по песчаной насыпи под мост. Встал возле железобетонной опоры и расстегнул ширинку.

«Блин!», – подумала Оксана, отвернулась, слушая журчание. Теперь понятны и его резкий уход при виде людей в переулке, и странная танцующая походка. Но прощупать надо!

Вжикнула молния. Оксана повернулась и скатилась по насыпи.

– Сигаретку дай, парняга…

После недолгого разговора стало окончательно ясно, что перед ней не убийца. Тот даже кинул ей на прощание пачку дорогих сигарет. На том и попрощались.