Стихи

* * *

всё что нас не сразу убывает

поначалу делает синее

медленно идёт голосовая

в голове становится яснее

всё что мне дано точнее выдано

серое бельё сырою стопкою

томик недочитанного идена

родина болотистая топкая

всё что бечевою перемотано

сверено с инструкцией по описи

ничего я не забуду если вот оно

как на пересылке или в хосписе

койку передвинь под угловое

застели холодное и чистое

чтобы стало легче и лучистее

прежде чем накроет с головою

* * *

Недобитые пешки едва тащатся завывая, они расставляют вешки, потом забивают сваи. Уже вдалеке огни и дым караван-сарая, до которых дойдут одни, когда кончится силовая акция, а другие – не вытянут сбитых ног из белых, как сон пурги, и чёрных, как грязь, сапог, квадратов своих траншей, пришей им кресты на лоб, лобок им побрей от вшей.

Дальше идут слоны. Хоботы их полны будущей тишины, немоты, темноты и глины. Диагональ длины, где все перед ней равны: на башнях ладей – людей не разглядеть с равнины. Так слепо они свистят, что поезда предместий, как кони хрипят спустя о ненависти и мести. Эта война страстей, где набранных скоростей хватит всего одной из вытянутых мастей.

Из-за нехватки времени может уже нельзя в схватку пустить резерв застоявшегося ферзя. И как, недвижим по пояс, в почву забит кремень, на ступенях Кремля построясь, офицер хватается за ремень. Наблюдателей нет, точнее, что через толщу лет и слои воды, они изучают молча сделанные ходы. Покуда часы роняют со Спасской свои флажки, можно двигаться в будущее, неуверенные шажки. В следующий раз сыграем в шашки, не в поддавки.

* * *

прожил жизнь

не сознавая

сам того

то ли выход

то ли лаз какой ища

лысого видал

и волосатого

навещал друзей

на разных кладбищах

пил безалкогольное

по праздникам

чтоб не выбирать

ходил дальтоником

между мутным беленьким

и красненьким

между столбовой

и тропкой

тоненькой

рваной строчкой

метил территорию

дятлом бил по дереву

не сглазь

прокрутил бы снова

на повторе я

не

уверен

значит

кончи

лась

* * *

те кто младше но умерли прежде меня

и лежат по земле отсыревшею сажей

с каждым может случиться такая херня

ничего не расскажут

те кто старше и опыт их неба белей

только проку что саваны их домотканны

что с них взять с кобелей чтобы стать посмелей

ни яиц ни сметаны

пой ровесники песню какую дают

нету ока высокого выше светила

где бы ни были были и басни а тут

песни нам бы хватило

и пускай эту дикцию портят слова

и высокие в терцию тянутся тоненько

как последнюю бритву встречает братва

доминанту и тонику

* * *

сосуды простучишь и лыбишься что живы

что кафеля поверх не липнет карамель

что в липецке твоём где бабы лижут лживо

с отбеленных ланит экземой сходит хмель

мне снился банный день грядущего ашана

как преет камуфляж в дисконтах пузырей

где жжётся хороша с оттяжкой анаша на

шконках в три ряда поваленных дверей

как перечень грехов ведомый от адама

тот список кораблей раскуренных взатяг

чтоб с кладбища домой вернулась злая мама

как раз когда на дно спускается варяг

тяжёлое сукно пускай тебе заменит

всех тех небес нужней тепло и пустота

каких ещё господь подай сюда знамений

чтоб знать каких знамён мы встанем под цвета

* * *

в палате два в халатах двое

тупым молчаньем делят клеть

смотря в окно перед отбоем

куда уже уйти слабо им

и невозможно не смотреть

там под создвездием пунцовым

салюта гордости салат

там край лежит перелицован

куда ступали на крыльцо вы

с безумной твёрдостью салаг

куда придёт весна дощата

на эту перекись болот

на хлорку лестничных площадок

куда с небес просить пощады

пернатый спустится пилот

в таких широтах ширь которых

зовётся глубь и зыбью твердь

сигнал идёт до монитора

как медсестра по коридору

гораздо медленней чем смерть

* * *

Когда истончится колода

До самых последних колец,

Нам станет обоим светло да

Тепло наконец.

Когда мы взовьёмся с тобою

Над красной болью костра,

Как было при жизни слабо и

Не сразу пора.

Не запахом жареной плоти,

Не сажей на воздухе грязь,

Но парной искрой светляка на болоте —

Смеясь.

* * *

борису кудрявцеву

Вижу снова

Как с внезапной скупотой

Перед взлётом

Ты затягивался той

Сигаретой

Не забуду ярлыка

Что последняя коснулась языка.

Я люблю тебя

Как бог не дай кому

Испытать такое самому

Только кто из нас двоих

Теперь фантом

Кто терпи в периметре

пустом.

* * *

всё кончится молитвой о дожде

и мой дискант в чужом потонет хоре

мы выйдем на просёлочную где

стоит в пыли забытый санаторий

хозяин что ещё большевиком

куда теперь такую рухлядь денет

не хватит сантиментов рук ли денег

когда всё заросло борщевиком

что только свет просеивает тот

идущий к нам не с тех далёких пор ли

когда ещё ни опухоли в горле

ни в лобной доле памяти пустот

* * *

антону носику

Если б я не вылетел седьмого

Ты б тогда девятого не умер

Мы б тебя во вторник не зарыли

Я тогда б не простудился в среду

Я бы лег в одиннадцать пятнадцать

Я бы прочитал до середины

Этим летом в среднем по больнице

Ниже на три градуса процента

Где же ты завёрнутый в плаценту

В тёмном небе этого июля

В мокрой почве этого квартала

Наша юность яростнее водки

Наше время быть евреем вышло

Эта песня русскою не стала

* * *

я видел в отеле карлайл как

вуди вдувает кларнету

и вторя ему

балалайка

раскручивает планету

ведь и у белого джаза

может сорвать пружину

но тут эта фаза

зараза

не сразу наступит

скажи нам

пропой нам

бродвей ветерочек

о жизни

что будучи длинной

осталась в три раза

короче

она среди прочего

в лавку старьёвщика

явка

с унылой повинной

где плотный квадрат целлюлозы

хранит целлюлита отвагу

и редкий прохожий

пришедший с мороза

купюру даёт за бумагу

купите вчерашнего лета

кусок довоенного пляжа

докуда в плацкарте валетом

ни разу

не сняв трикотажа

пусть алые буквы господни

разрежут твою темноту

как мёртвые люди

в несвежем исподнем

впечатаны в карточку ту

играй себе вуди

чтоб мёртвые люди

не тронули нас на лету

* * *

говорила баба каменному гостю

мы с тобой одной холодной крови

нам на память о лишае и коросте

только мох и купорос покрыли брови

это я курган ногами попирая

тут служу страшилой на погосте

чтоб не встали те кто умирали

местные покойники и гости

мне стоять в долине волгограда

кладенец задрав до горизонта

в вечном ожидании парада

угрожая каспию и понту

мне торчать ржавеющею дурой

поступи не слыша командора

мимо сциллы и харибды ходят хмуро

медленно бредут по коридору

мёртвые славяне и арийцы

всё одно ахейцы и троянцы

небеса горят как говорится

грязным несмываемым багрянцем

я застыла полая кобыла

подле стен урода долгостроя

где тут волга города героя

где бы я была тебе сестрою

объясняет баба истукану

жалуется плачет и бранится

он бедняга тянется к стакану

неподъёмной каменной десницей

* * *

вадиму тугееву

спит за занавесью недоросль

зреет водоросль в пруду

почтальон приносит ведомость

я на промысел бреду

у бедра берданка дедова

в моде морды борода

я иду кривой как следует

огибая города

вспоминая наши мятые

мятной юности долги

не вперёд а на попятную

сами тянут сапоги

новый ярус борзой поросли

повылазил из яслей

и с невиданною скоростью

смерть становится ясней

* * *

у

умерших язык

весь в топких волдырях

пока мы здесь стоим начищены в резерве

там смерть небытие опарыши и черви

там чех хохол и лях

пристанище нерях

контуженных глаза

своё читают темя

как взятые чумой и страстью в пубертат

потея и дрожа проходят между теми

кто выжил просто так

кто жёг ещё рейхстаг

я

стольким виноват

кого не смог запомнить

мычанием немытым матом тьмы

здесь вскрыт паркет чтоб жечь его из комнат

под хруст хурмы

лежалой до зимы

трофейное одно

смотри кино немое

небесный аусвайс беззвучный ханде хох

когда бы я ни сдох пускай меня отмоет

ваш суетливый бог

вершитель вшей и блох

* * *

Не помню когда – в позолоте – оставленный город прощай

меня и сегодня колотит от сладкого вкуса борща

от бритых твоих гениталий и топких предместья болот

от тех кем могли и не стали

и наоборот

Мне снится провинции свинство которое исколеси

не вспомнишь единство подвинься и синтаксис станций такси

так сильно пейзаж искорёжен что памяти нету крюка

зубрю наизусть но похоже

отсохнет рука

Все престо анданте и скерцо которых не помнит гортань

туземца тире иноверца от самого сердца отстань

и всё о любви и изжоге а жёлтого леса тесьма

ползёт вдоль дороги но нету в итоге

ни адреса ни письма

* * *

с тех пор как нет тебя вокзалы стали тише

и простыни скучней заканчивают день

уже стучат в стекло те косточки от вишен

что мы зарыли здесь где ранее сирень

росла и отцвела чужую теша прихоть

а я года веду где ягода в окне

ничем не хороша извне но изнутри хоть

всей горечью язык развязывает мне

с тех пор как нет тебя молчание стало нормой

и буквы не плодят себе очередей

всё тише поезда отходят от платформы

на дальних пустырях высаживать людей

они идут одни без лишних чемоданов

у них часы и дни с другой длиной минут

я помню что тебя нет больше навсегда но

запомнить не могу что мы забыли тут

Амур

За тёмное оружие в поту

за то что нам отгружено в порту

за тайное клеймо турецкой порты

за то что мы чудовищны вдвоём

зато когда слезится окоём

мы никакой объём любимая не портим

за розовую горлицу ангин

за разовую горницу богинь

за то что сгинь

но сразу возвращайся

за то что счастье делится на два

за то что птица всё ещё сова

любимая

за то что все слова

закончатся простым немецким Scheisse

за то что устоим у алтаря

за то что приживём нетопыря

и растопыря мокрые ладони

никто не потревожит якоря

на эту геометрию миряне

наметя реки тающие льдом

когда ещё китай ещё нагрянет

и поделом.

* * *

которой нет пока собаку отвяжи

из будущей воды слепи снеговика

и заложи в ломбард

крутые виражи

в счёт выдержки звезды грядущей коньяка

пропей текущий год но не кричи совой

не разгоняй тоски январскую пургу

отдай обед врагу

а что не сберегу

то ямбом запиши на тот же лицевой

рождественский канон чужого языка

не скорость набирай а вес его бери

смотри не потеряй

не край который рай

а крой который свой откроется внутри

* * *

пускай нас отмажут на божьем суде

за грех нетерпенья в любви и еде

за волглую нашу рогожу

за брошенных родины крашеных дев

шеренги что так и стоят поредев

нагими сумняшесь ничтоже

пускай за гордыни пустую шкалу

за ярость битья кулаком по столу

за те что посмели пороки

как мы кредиторам прощали заём

в печали немели стоять на своём

нам вынесут малые сроки

за долгую верность

и веру в азы

за русский к какому прикован язык

скандалами

да кандалами

мы всё искупили делами

пусть там где не будет нехватки улик

поскольку всеведущ и этим велик

не стынет мошонка со страха

когда я последнюю выдвину речь

а только уже не касается плеч

в какой похоронят рубаха

* * *

всё больше седины и странное случилось

всё меньше правоты всё кружится больней

отечество моё где у дороги чивас

где так не страшен чёрт как дед его корней

всё меньше тишины и в межсезонье шины

не оставляют след не путают следа

а топкой родины когда болит брюшина

и как в последний хлюпает вода

а что не доживу тогда ребята

пускай стучат пустым по полному стеклу

пускай они сидят до петухов девятых

и русский мой язык чтоб вынесли к столу

всё больше танцев нет прости меня родная