Глава третья

Первое, что я услышал, войдя в Холл, так это дружное и почти что ревущее:

– ЖИВО-О-О-ОЙ!

Я невольно вздрогнул, закрутил в недоумении головой и только через пару секунд понял, что обращались именно ко мне. Затем пришлось мысленно шикнуть на себя, чтобы инстинктивно не попятиться от торопящихся ко мне десятков стариков. Женщины, мужчины, седые, согбенные, семенящие и хромающие, закутанные в обноски, все как один радостные, тянущие ко мне руки. А вон знакомая старушка торопливо черпает кипяток из котла, во второй руке дрожит фарфоровый чайничек с цветами – великая здесь редкость и ценность. Она торопится заварить для меня чай – в особой отдельной посудине. А вон и у котлов с бульоном растерянно замер старик-повар – явно нечем ему меня угостить, или просто еще не сварился мясной суп.

– Здравствуйте вам, люди добрые, – широко улыбнулся я, вдыхая воздух Бункера полной грудью. – Здравствуйте.

В следующий миг меня накрыла людская волна. Меня затрясли, затеребили за одежду, вцепились в руки и плечи.

– Живой!

– Живой!

– Охотник наш вернулся!

– Слава Богу!

– Как же мы молились! Дни и ночи напролет!

– Сподобил Господь! Вернул нам кормильца!

Я попытался выдохнуть… и не смог… замер, вглядываясь в эти невероятные лица, на которых глубоко отпечатались все тяготы их долгих и – чего уж греха таить – безрадостных жизней. Они не замечали, но они плакали – как старики, так и старухи, эти закаленные морозом и вечным страхом внезапной смерти суровые люди, что жили в вонючем предбаннике Бункера. Они, черствые, привыкшие ко всему, не ждущие от жизни никаких подарков, никого не привечающие… они плакали. У меня в груди будто лопнуло что-то, и лишь огромным усилием воли я не начал вдруг бормотать что-то глупое и ненужное. От меня сейчас не ждали слов. Вообще ничего от меня не ждали – они просто были рады моему возвращению. Пусть кормилец и с пустыми руками – но вернулся.

Хотя почему с пустыми?

Выждав пару минут, я прокашлялся погромче и, деликатно раздвинув образовавшееся вокруг меня плотное живое кольцо, нагнулся над нартами, дернул за пару веревок и сбросил на пол тушку медвежонка – килограмм шестьдесят, не больше. Хотя этот дополнительный вес мне удалось допереть на нартах уже с трудом – сказывались боль и усталость в перегруженных тренировкой ногах. Но я не мясо хотел показать. Нет. Наклоняясь и выпрямляясь, я коротко и без всякого пафоса демонстрировал доставаемые предметы, тут же передавая их окружившим меня «буграм». Говорить я старался строго по делу, чтобы поскорее убрать обуявшее меня теплое радостное смущение.

– Скамья металлическая, но не сталь, что-то полегче. Прочная. Складные ножки. Вот три штуки такие. Большие, а почти ничего не весят!

Скамейки тут же проплыли над головами и исчезли за спинами, послышались щелчки раскрываемых и встающих на место ножек. Скамейки эти я отыскал в гараже – они явно предназначались для удобства полевых исследователей, судя по еще нескольким находкам.

– Два стола раскладных. По весу чуть больше скамеек.

Столы со странными вмятинами в крышках – вроде как под ноут, если мерить нашими мерками – уплыли туда же.

– Икебаны, – широко улыбнулся, зная, как это порадует стариков. – Три штуки. Любуйтесь на здоровье. Пусть замороженный, но вроде как садик.

– Радость-то какая!

– Цветов радужных в жизни нашей серой прибыло!

– Михайловна! Михайловна! Погоди ты умирать, сползай с кровати – глянь на цветы морозные! Такие красивые! Глянь иди! Хватит кашлять! Хоть одним глазком да глянь перед смертью, сердешная моя…

– Может и отступит смертушка-то! – подхватил кто-то из стариков тоненьким надтреснутым голоском.

– Посуда разная, – продолжал я. – Удобная и практичная.

Передав кружки, тарелки и ложки, не забыл и про то, что сам я нарек бы огромными хрустальными пепельницами ну или конфетницами. Хотя странные овальные посудины со слишком низкими бортами могли служить чем угодно для неизвестных нам хозяев этого мира – может, даже плевательницами. Мы найдем им свое применение.

– Звезды, круги, кометы, ромбы и прочее непонятное, – развел я руками после того, как вручил протолкавшемуся монастырскому настоятелю Тихону еще одну «конфетницу», доверху засыпанную будто из листа тонкой стали вырезанными различными фигурками.

– И что же это такое удивительное ниспослали нам? – удивленно моргнул он.

– А вот, – засмеялся я, касаясь указательным пальцем лежащей сверху звездочки.

Та тут же зажглась ровным зеленым светом – причем довольно ярким.

– Да откуда же все это? – запоздало охнул кто-то позади, но на него тут же шикнули:

– Тебе какое дело, дурак старый? Иди да поищи в пургу! Может, и ты найдешь!

– Да я так… к слову… от удивления обуявшего…

– Обуявшего… излишне любопытный ты, Толик!

– Это украшения, – повторил я, не став пояснять, что обнаружил эти штуковины, заткнутыми там и сям в жилых и спальных помещениях.

Какими бы злобными или прагматичными ни были хозяева планеты, им все же хотелось иллюзии света и тепла внутри их исследовательского бункера, что был больше похож на казарму. Я насобирал таких штукенций больше пятидесяти штук. Из них пяток оставил себе – на всякий. Еще пять досталось обрадовавшемуся, как ребенок, Апостолу. Остальные вот ушли – и уже по одной штучке поплыли по дрожащим рукам.

– Мне! Мне не досталось! – в голос заплакала закутанная старушка, опускаясь на пол.

И столько горя было в ее лице, что я торопливо расстегнул меховую куртку, порылся в кармане и вложил в ее ладонь пару засветившихся фигурок. Вслух же, раздавая наугад последние три, погромче произнес:

– Принесу и еще! А те, кому досталось – не жадничайте, показывайте и другим!

Но сразу было ясно – будут жадничать. Вон как прячут поспешно по карманам. И я не могу их винить – такова уж здешняя жизнь, что только-только начала меняться к лучшему.

Чтобы разрядить обстановку – очень уж сильным было огорчение на лицах тех, кому не досталось – я поспешно принялся вытаскивать и отдавать остальное. Еще одна «икебана», причем большая, занявшая немало драгоценного места в нартах. Ворох безразмерных запашных… халатов… ну или кимоно… не знаю… слишком уж странный у них был крой. Но халаты теплые, длинные, разноцветные – найдены мной целым ворохом в одном из контейнеров, что были в гараже. Похоже, привезли на радость исследователям разноцветную одежку, но распаковать не успели – случилась бойня и эвакуация. Дальше пошли тапочки, носки, шарфы, варежки и даже мужское нижнее белье. Мне было жалко пихать в нарты этот ширпотреб, но… вот сейчас я ничуть не жалел о своем решение – радость жителей Холла того стоила. Хотя пока они ничего не получили – уже оценившие ситуацию после того, как кому-то не досталось «звездочек», и успевшие даже разнять пару неумелых драк, «бугры» поспешно забрали всю одежду, выложили на стол и начали орать, чтобы никто даже близко не подходил – будет вам розыгрыш!

Если точнее, Федорович сказал следующее: «Будет вещевая лотерея, так вас перетак, чертово вы жадное старичье!». А потом добавил, что если кому не то, что хотелось выпадет – его проблемы. Пусть выменивает желаемое, и вообще – даренному коню под хвост не смотрят.

Пяток толстых теплых жилетов с множеством карманов я тоже отдал Федоровичу, успев один отделить и передать его Тихону. Тут уже я действовал, конечно, чуток эгоистично, желая выделить из общей массы тех, кто помогает мне и волочет на себе дела Холла.

– И мясо, – добавил я, указав на тушку медвежонка. – Метка живая…

– Метка? – удивился Федорович, успевший облачиться в жилет и проверяющий карманы.

– Ковырял кости чьи-то жеваные, – вздохнул я. – Старые уже. Так добыл не только мясо, но еще и пару пачек сигарет. Родопи и Ту-134. Не знаю, какие из них хорошие…

– И те, и те хорошие! – заявил старик, забирая пачки. – Буду выдавать отличившимся поштучно. Ну и сам закурю от переизбытка нервного…

– И я, пожалуй, – хмыкнул я, вспоминая залитые слезами стариковские глаза. – И я…

– Сигаретка, горячий чай и стол в дальнем уголку, – Старушка с подносом подошла незаметно, неся на нем полный стакан, и показала налепленную на запястье светящуюся звезду. – Хороша обнова моя? Красная!

– Она ведь от нашей силы горит, – напомнил я, постучав себя пальцем по груди.

– Коли рычаг крестовый старуху не убил, – отмахнулась она и пошла обратно к котлу, – пусть горит звездочка красная. Пусть скуку и тоску разгоняет стариковскую. С возвращением, Охотник. Спасибо, что живой.

– К-хм… вам спасибо, – отозвался я, накидывая край шкуры на оставшееся в нартах добро и берясь за ремни. – Посидим в уголке?

– Посидим, – с готовностью согласились старики.

Тихон не удержался, глянул искоса на нарты.

– Там куски оборудования, – не стал я скрывать. – Для торговли с центровыми нашими. Как они придут – вы уже не обижайтесь…

– Отойдем, – понятливо кивнул Тихон, тоже красующийся в жилете. – Отойдем и мешать не будем. И мне бы сигаретку. Родопи…

– Он еще и выбирает, – проворчал Федорович. – Грешно разборчивым быть, отче!

– Грешник я, – вздохнул настоятель, с благодарностью принимая сигаретку. – Грешен…

– А потом потолковать бы мне с путешественниками нашими. Теми, кто перебраться хочет…

– Луковые? Позовем.

– Вы их так зовете?

– Ну да. Луковые или луковцы.

– Луковианцы же вроде.

– Вот еще мы язык не ломали. Луковые! Позовем их, как скажешь. Ты нам-то хоть расскажешь, откуда богатство такое? Аль секрет великий?

– Кое-что расскажу, – кивнул я, доставая из другого кармана пачку писем. – Почта прибыла.

– Вот это дело! – обрадовался Тихон, забирая пачку и торопливо перебирая сложенные листки. – Где тут мое письмишко? Обсуждали мы одну занятную шахматную партейку…

* * *

Рассказал я мало. Знал, что рано или поздно все сказанное мной разойдется по всему Бункеру, поэтому заранее продумал каждое слово, а затем обдумал его еще раз – прежде чем поделиться со здешней скучающей общественностью.

Мне не жаль было рассказать об окружающих нас скрытых и заброшенных «чужих» объектах. Да я даже был уверен, что о многих из них знают здешние весовые старожилы. Не может быть, чтобы я первым наткнулся на подобные места. Поэтому речь не о скрытии информации о «Красном Круге» и ему подобных сооружениях, разбросанных меж снежных холмов. Речь о том, чтобы не выдать свои собственные замыслы.

Я по-прежнему хотел оставаться Охотником – крепким мужиком среднего возраста, что старательно добывает мясо, неспешно изучает здешнюю жизнь, пьет мало, говорит мало, в политику и общественные дела особо не лезет. И уж точно я не хотел выдать свои намерения разобраться во всех хитросплетениях сложившейся здесь в буквальном смысле слова патовой ситуации со Столпом.

Короче говоря – я хотел всем дать понять, что случайно наткнулся на заброшенный исследовательский центр. Как это было с Андреем Апостолом. Эту легенду я и озвучил, нагло присвоив себе историю о преследовании раненого медведя, что и вывел меня к холму, в чьей вершине вдруг блеснуло темное стекло…

История получилась занятная, я добавил немало ярких подробностей, чтобы получилась настоящая эпопея с преследованием, где жертва хочет уйти любой ценой, а впавший в азарт преследователь забыл о расстоянии и опасности. И история старикам-слушателям зашла настолько, что потом они, прихватив с собой еще один поразительный «сувенир», разбрелись по огромному залу Холла, где их тут же окружили группки жадных до новостей холловцев.

Переданным им «сувениром» был тот самый плоский ящичек с прозрачной крышкой и пришпиленными мелкими созданиями, что мутировали в здешних кровожадных чудовищ. Я не видел причины скрывать эту информацию. Тем более что среди здешних стариков могут оказаться люди с соответствующим академическим образованием, которые смогут выдвинуть несколько интересных теорий.

Моя находка заставляла серьезно задуматься.

Ясно, что это что-то вроде мутации. Звери изменились не только в размерах – преобразились пасти, глаза, кожный и волосяной покров, они приспособились к здешним суровым погодным условиям, научились жить в глубоком снегу и находить в нем добычу.

И отсюда вопрос – мутация пассивно-естественная? Или это осознанно направленное извне воздействие?

Я не спец, но размышлял так – в зонах наших техногенных катастроф, где происходила утечка жесткой радиации, впоследствии рождалось много мутантов – рыбы, амфибии, млекопитающие. Но там больше нежизнеспособного уродства, чем реальных и тем более полезных мутаций. И там все эти мутационные изменения происходили сами собой, так сказать.

А вот здесь как? Это просто пассивное влияние Столпа? Или же сам Столп все же попытался создать себе что-то вроде… армии? Марионеток?

Я склонялся ко второй версии – Столп сотворил все со здешней фауной специально. Медузоподобный исполин пытался что-то создать намеренно. Эту свою версию я озвучил только Андрею Апостолу, но тот беззлобно рассмеялся и парировал:

– Глупости это! Само собой случилось все. А если и специально страшила наш ледяной что и мудрил… где толк от его начинаний, Охотник? Вот скажи мне – где толк?

– Толк? – переспросил я.

– Он самый. С каждого дела польза должна быть. Ну увеличил он вот здешних червей дождевых и сусликов пугливых. Обратил их в тварей страшенных. И каков результат сей инициативы похвальной? – как любил говаривать мой старый начальник. Черви ползают, медведи тоже ползают, стрекозы кровожадные летают. Все? Вот и весь толк?

– Мы живы, – ответил я и улыбнулся, когда на меня уставился крайне озадаченный Апостол.

Пожевав губами, старательно наморщив лоб, он несколько минут сверлил взглядом содержимое лежащего перед ним плоского ящика с «исходным материалом» для мутаций и, разведя руками, наконец, признался:

– Вот не понял я. Мы живы? Это сидельцы которые?

– Верно.

– Да эти твари нас жрут! Знаешь же эти истории мерзкие, Охотник! Отбыл ты чудом весь сорокалетний срок и очутился вдруг в снежной пустоши со всем нажитым добром – если умен был и копить умеешь – и тут раз! И ты в пасти вылезшего из сугроба медведя! Вот и кончилась пенсия! И неудивительно – Столп отплачивает нам за то, что мы жалим его выстрелами из тюремных крестов!

– Нет, – качнул я головой. – Я не согласен. Это не месть.

– Может, он нас так благодарит? – язвительно поинтересовался Апостол и плеснул себе еще немного драгоценной водки.

– Столп нам не благодарен, – опять возразил я.

– Да не томи ты уже старика! Что надумал, пока сюда неспешно добирался?

– Не будь здесь медведей – мы бы все сдохли с голода, – ответил я. – Это наша пищевая база. Медвежье мясо – основа основ. Причем здесь реально замкнутая пищевая цепочка, Андрей. Черви жрут все подряд, включая снежную траву – в самые хреновые, наверное, времена. Медведи жрут червей и неплохо набирают вес на этой биомассе. Мы охотимся на медведей. И получаем жирное калорийное мясо в избытке. Добавь к этому медвежьи теплые шкуры, кости для изготовления рогатин и копий. Еще добавь к мясу побольше травы как салата – и кое-как можно жить.

Полюбовавшись отвисшей челюстью Апостола, я хмыкнул и пожал плечами:

– Это логично.

– Да зачем бы ему нас кормить?!

– Ахав, – коротко ответил я, и Апостол поперхнулся выпитой водкой, закашлявшись и накрыв стол брызгами.

Вскочив, я пару раз хлопнул его по спине – несильно – и снова уселся. Пока Андрей сипло откашливался, я продолжил говорить – больше с самим собой, чем с ним:

– Уже ясно, что Столп не может поработить наше сознание вот так разом по щелчку пальцев. На это требуется время.

– Шепот, – тихо произнес старик.

– Шепот Столпа, – кивнул я. – Да. Он шепчет и шепчет. Каждый из нас годами слышит этот шепот. Но в тюремных крестах мы неплохо защищены от его воздействия. Стальные решетки и двойной слой кирпичей блокируют этот ментальный шум. Те, чья психика похлипше, порой сходят с ума. Другие – вроде тебя – привыкают и не реагируют уже.

– Да и ты держишься.

– Держусь, – согласился я. – Потихоньку привыкаю, хотя порой вздрагиваю при пробуждении.

– Ахав, – старик тоскливо вздохнул.

– Ахав Гарпунер. Он поддался влиянию Столпа и ушел. Поддался не сразу – вот ключевой момент, Андрей. Сколько он пробыл здесь?

– Долго.

– Именно. Но под конец его разум все же дал сбой и позволил себя «утянуть». Ахав куда-то ушел и там… превратился в голый кошмар с энергетическим пульсаром в груди… Кошмар, что способен убивать на расстоянии разрядами электричества и им же способен напитывать снежных червей, что взмывают в небо и сбивают тюремные кресты.

– Так Столп заботится о нас или убивает?