Методы действий советских органов государственной безопасности в первые месяцы после октября

В первый послеоктябрьский период чрезвычайные комиссии производили аресты контрреволюционеров лишь в целях пресечения вредной деятельности и изоляции их от общества на время острой политической борьбы. Такие арестованные освобождались, как только заявляли об отказе от дальнейшей активной борьбы с Советским государством.

Выступая 4 ноября 1917 г. на заседании Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов, на котором присутствовали фронтовые представители, В. И. Ленин говорил: «Нас упрекают, что мы арестовываем. Да, мы арестовываем… Нас упрекают, что мы применяем террор, но террор, какой применяли французские революционеры, которые гильотинировали безоружных людей, мы не применяем и, надеюсь, не будем применять, так как за нами сила. Когда мы арестовывали, мы говорили, что мы вас отпустим, если вы дадите подписку в том, что вы не будете саботировать. И такая подписка дается»^[23].

Под честное слово не выступать более против народа были отпущены на свободу генерал П. Н. Краснов, пытавшийся в октябре 1917 года организовать поход на Петроград, и комиссар Временного правительства при Северном фронте, один из организаторов похода Краснова В.С. Войтинский. Были освобождены и арестованные в Зимнем дворце во время Октябрьского штурма министры-социалисты Временного правительства (А. М. Никитин, К. А. Гвоздев, С. Л. Маслов и другие).

Среди арестованных во время штурма Зимнего дворца находился управляющий военным министерством генерал А. А. Маниковский. 28 октября 1917 г. народный комиссар по военным делам Н. В. Крыленко явился в Петропавловскую крепость, где содержался Маниковский, и от имени Советского правительства предложил ему продолжать работу в военном министерстве. Маниковский согласился и был освобожден из заключения. Однако вскоре выяснилось, что он, работая в министерстве, пытался активно выступать за ограничение прав новой власти по смещению командного состава армии. В связи с этим 20 ноября по приказу ВРК Маниковский был вновь арестован.

В тот же день Совет Народных Комиссаров вынес постановление об аресте и другого генерала – начальника генерального штаба В. В. Марушевского, обвинявшегося в саботаже^[24].

Маниковский и Марушевский предстали перед следственной комиссией. Член комиссии П. А. Красиков, допросив арестованных, пришел к выводу, что «данных относительно активного противодействия политике народных комиссаров в деле не усматривается», и высказался за их освобождение. Однако председатель комиссии М. Ю. Козловский не согласился с этим предложением и написал такую весьма характерную для того времени резолюцию: «Разделяя оценку (П. А. Красикова) фактической стороны… полагаю, что, поскольку задержание генералов продиктовано было соображениями политической стратегии, арест их следует продолжить (хотя бы в интересах авторитета «твердой» власти демократии)»^[25]. Между тем генералы дали заверения, что не будут выступать против советской власти. В. Марушевский собственноручно писал: «Современной власти считаю нужным подчиниться и исполнять ее приказания»^[26].

1 декабря 1917 г. Маниковский был освобожден. За него поручилась специальная депутация служащих военных учреждений, давших подписку в том, что он «не будет принимать участия в политических выступлениях, направленных против власти Совета Народных Комиссаров», тогда же был освобожден и Марушевский^[27].

17 ноября 1917 г. Военно-революционный комитет в г. Пскове арестовал генерал-квартирмейстера штаба Северного фронта В. Л. Барановского – зятя Керенского – и направил его в Петроград, в Петропавловскую крепость, как противника революции.

Главковерх Н. В. Крыленко при расследовании показывал, что Барановский, пользуясь своим положением в штабе, посылал телеграммы, «в которых он подробно информировал штабы армий и контрреволюционную Ставку Духонина о происходящем, освещая все в определенном (антисоветском) свете».

В. Л. Барановского нужно было изолировать для пресечения его вредной деятельности, и он содержался под стражей около полутора месяцев. 30 декабря 1917 г. комиссар Северного фронта Б. П. Позера направил следственной комиссии такую телеграмму: «В случае отсутствия обвинения против Барановского прошу его освободить на честное слово»^[28]. Барановский дал 4 января 1918 г. Петроградской следственной комиссии такую подписку: «Я даю честное слово, что 1) не буду противодействовать советской власти, не буду выступать против нее; 2) явлюсь по первому требованию следственной комиссии. Владимир Львович Барановский». В тот же день его освободили^[29].

В октябре 1917 г. (еще до Октябрьского переворота) в Петрограде был сформирован добровольческий 151-й Пятигорский «батальон смерти», составленный преимущественно из студентов и гимназистов. Командовал батальоном прапорщик В. Н. Синебрюхов.

12 декабря 1917 г. несколько солдат явились в полевой штаб Петроградского военного округа и сообщили, что ударники из батальона Синебрюхова вербуют солдат в отряды атамана Каледина, возглавлявшего антисоветские силы на Дону, и производят сбор средств в пользу «батальона смерти».

15 декабря комиссар полевого штаба с нарядом солдат прибыл в кафе Филиппова и задержал там бывшего юнкера, младшего офицера «батальона смерти» 17-летнего Ф.Г. Малахова.

Материалы о задержанном Малахове полевой штаб направил в следственную комиссию революционного трибунала. Через несколько дней Малахова освободили. Он дал такую подписку:

«Я, нижеподписавшийся, обязуюсь под честным словом явиться к петроградскому воинскому начальнику не позже 12 января 1918 г., причем заявляю, что отныне никакой контрреволюционной деятельностью заниматься не буду»^[30].

5 января 1918 г. Комитет по борьбе с погромами и ВЧК получили сведения о том, что у прапорщика В.Н. Синебрюхова собираются ударники его батальона. Сотрудники комитета явились на 5-ю Рождественскую, дом 10, и в квартире Синебрюхова арестовали группу ударников. Они признались, что явились к Синебрюхову по его приказу, чтобы участвовать в выступлении «в защиту Учредительного собрания». Хозяина квартиры, прапорщика Синебрюхова, в квартире не оказалось: он скрылся. Вскоре ударники «батальона смерти» были окружены красногвардейцами в помещении курсов Лесгафта, разоружены и распущены.

Когда в Петрограде наступило относительное спокойствие, ВЧК освободила всех арестованных ударников, а дело о них передала в следственную комиссию революционного трибунала. 30 апреля 1918 г. туда явился с повинной и сам В. Н. Синебрюхов. Он показал: «Я принадлежал к организации ударников, которые должны были принять участие в охране Учредительного собрания, когда оно соберется. Вся эта организация находилась в ведении «Союза защиты Учредительного собрания». Я исполнял ответственную функцию в организации ударников – получал деньги от Анатолия Сомова, вольноопределяющегося, который пригласил меня в эту организацию, для раздачи остальным членам организации ударников. Сомов говорил, что предстоит выступление против большевистской власти и против тех, кто посягает на Учредительное собрание».

Далее Синебрюхов рассказал, что все время после ареста его подчиненных он скрывался вне Петрограда. «За время моих скитаний я пережил очень много, со мной произошел полный душевный перелом, взгляды мои совершенно изменились. Мне 21 год, и взгляды мои еще не сложились прочно и окончательно. Я решил добровольно явиться в Следственную комиссию и предоставить себя в ее распоряжение»^[31]. И тогда Следственная комиссия революционного трибунала постановила освободить Синебрюхова, обязав его явиться по первому требованию, и так как у него не было документов, выдать ему по его просьбе удостоверение на право проживания в Петрограде. 15 июня 1918 г. дело о Синебрюхове и членах его отряда было прекращено на основании декрета Совнаркома Петроградской коммуны от 1 мая 1918 г. о смягчении участи лиц, совершивших преступные деяния^[32].

* * *

Аналогичных примеров мягкой репрессивной деятельности органов советской власти можно привести немало. Такова была тогда общая линия карательной политики советской власти. В телеграмме Народного комиссариата юстиции всем Советам рабочих, солдатских и крестьянских депутатов от 31 января 1918 г. указывалось: «Подавление или пресечение активных контрреволюционных выступлений должно войти в русло революционного правопорядка. Политические аресты, обыски и выемки должны производиться только одной Следственной комиссией, состав которой должен публиковаться. Целью ее должно явиться только предание суду революционного трибунала… Пусть возмездие будет быстро и решительно, но пусть оно исходит от революционного суда; пусть никто не посмеет сказать, что на территории Советской республики нет социалистической справедливости. Революция сурова к своим активным врагам и великодушна к поверженным и побежденным»^[33]