Девушка встаёт рядом со мной, меня не видя. Она смотрит на мутную воду Москва-реки и кривит губы. Её переполняет тьма, злость и гнев, и острое, почти невозможное сожаление.

– Я докажу тебе, сволочь! – кричит она в безмолвные воды летней реки. – А, да пропади оно всё пропадом!

И она бросает бутылку в воду, смотрит с секунду, а затем с лёгкостью перелезает через парапет и, обхватив железку руками, запрокидывает голову назад, улыбается, подставляя лицо тёплому воздуху, закрывает глаза, набираясь пьяной смелости.

– Не стоит, – говорю едва слышно, но для неё мой голос сравним с криком в горах, он отражается эхом, вновь и вновь повторяется в её ушах.

Девушка резко оборачивается, смотрит на меня, а затем в испуге назад.

– Возвращайся, Аня, – продолжаю говорить шёпотом, видя её нерешительность. Она ещё не осознала, что происходит. – Медленно и аккуратно, иначе свалишься.

– Да что меня здесь ждёт? – недоумение сменяется язвительной желчью. – Ничего! – кричит громко, почти в лицо.

– Я не буду повторять дважды – прыгнешь и я на следующую ночь не приду. Так и будешь прыгать, пока воды Москвы-реки не сменятся печальными водами реки Стикс, текущей по Изнанке, – говорю почти равнодушно, зная, что именно такой оттенок голоса заденет девушку больше всего.

– О чём ты говоришь? – хмурится, злится, но парапет держит крепко – уже легче, значит призрачный хмель почти выветрился.

– Давай посмотрим, – кривлю губы в подобии улыбки, а затем достаю из кармана телефон, нахожу нужную заметку и вслух зачитываю:

В ночь на 22 июня 2014 года в водах Москвы-реки возле Андреевской набережной было обнаружено тело, принадлежащее восемнадцатилетней Анне Ивановой. Предположительно, девушка покончила с собой, будучи в состоянии алкогольного опьянения из-за ссоры с любимым человеком.

Представитель пресс-службы Следственного управления СК РФ по городу Москва: «Обстоятельства произошедшего устанавливаются. Проверяется основная версия смерти девушки – суицид»

– Тут много написано, мне дальше читать? – спрашиваю по возможности невозмутимо, догадываясь, как она отреагирует на мои слова.

– Откуда ты меня знаешь? Кто ты вообще такая? Что за бред ты тут несёшь? – закричала она с детской обидой на лице.

– Давай ты сначала вернёшься, а потом мы поговорим, – сказала тихо, как опытный танцор, ступающий по тонкому льду.

От моих дальнейших слов зависит – вернётся ли она, или всё-таки река Стикс заполучит ещё одну душу.

Я смогла её заинтересовать. Смогла добиться от неё желаемого, поэтому она быстро перемахнула обратно, держась от меня на расстоянии. Её глаза, тёмные в ночном свете, пристально смотрели на меня, не в силах оторваться. Ты ещё не знаешь, но для призраков я как мороженое, бесплатное лакомство, тёплая подушка, о которую так любят тереться щеками лежебоки. Находясь под этим влиянием, она не может бросить меня и вернутся в свой бесконечный сон, где раз за разом прыгает вниз, крича от страха, когда разум просыпается от алкогольной спячки.

– Ты умерла, Анна, – говорю терпеливо, а затем подхожу ближе. – В ночь на 22 июня ты прыгнула вниз и утонула. Сейчас пятое декабря 2014 года.

– Да что за бред? – она смеётся. – Послушайте, не знаю кто вы, но спасибо вам – я и правда могла прыгнуть! Вы мне жизнь спасли! Скажите вы что-нибудь другое и я обязательно прыгнула бы, но вы смогли подобраться ко мне, я искренне благодар… – девушка попыталась дотронуться до меня, а когда я отвела плечо, чтобы помешать сделать это, запнулась.

– Анна, посмотри на берег, – говорю негромко, кивком головы ведя в сторону Андреевской набережной.

Девушка вновь улыбается и качает головой. Я пристально всматриваюсь в её лицо, ожидая того момента, когда она всё поймёт. Взгляд медленный и спокойный стремительно теряет силу, брови хмурятся, Анна кривит губы, вновь качает головой, не веря.

Столько снега, столько холода. В воздух поднимается колючая пурга, стремящаяся уколоть, да побольнее! Всех, кто попадётся ей на пути… Белые воздушные снежинки сбиваются в клыкастые стаи, выискивающие своих жертв. От их колкости, их холодности нельзя ни спрятаться, ни убежать и как бы ты сильно не натягивал на лицо тёплый шарф, совсем немного да попадёт и в глаза, и в нос, и в рот, обожжёт, как крапивой, щёки, полоснёт по оголённому лбу… Нет следов, но боли от этого не станет меньше. И улицы, и так пустые, обезлюдели вконец, оставив за собой лишь ровный свет от фонарей да требовательное гудение клаксонов.

Но здесь, в этом оазисе тишины и спокойствия – нет снега, он давно растаял под ногами, уступая перед безжалостной поступью запутавшегося призрака. Здесь тепло, даже жарко, так, как бывает только в конце июня накануне грозы. И при желании, при хорошем слухе, можно услышать, как бьётся река, заключённая в каменные путы тротуаров, дорог, парапетов, мостов. Я давно уже стянула с шеи шарф, сняла перчатки и расстегнула куртку, нежась от прилива нежданного тепла.

Но!

Всё меняет да так резко, что горло сводит от подступивших порывов холода. Лицо Анны превращается в ледяную маску ужаса. Её щёки бледнеют, дыхание прерывается, она жадно, испуганно шарит взглядом по бесконечному снегу, укутавшему своими белыми покрывалами зимнюю столицу. Она цепляется пальцами за парапет, теряя на мгновение равновесие, её губы шевелятся, твердя опять и опять:

– Не верю, этого не может быть!

Анна как изваяние, как серенада, посвящённая отчаянию и потере. Девушка обхватывает горло руками и развернувшись спиной к реке, медленно сползает вниз. А затем её рвёт и изо рта выплёскивается мутная речная вода, девушка заходится страшным кашлем, не может никак остановиться, слишком много воды, слишком много…

И только тогда опускаюсь к ней вниз, наматывая обратно на шею шарф, касаюсь сначала робко, а затем с силой её плеча, чтобы через секунду мощно ударить по спине, разом прекращая бесконечные спазмы. Обхватываю за плечи и поворачиваю к себе лицом.

– Эй, тебе не кажется, что на этом нужно остановиться? – говорю мягко, заглядывая в её мутные от страха глаза.

– Сколько?..

– Каждый день ты прыгаешь с этого моста чуть позже полуночи. Тонешь и воскресаешь вновь. Раз за разом, ничего не помня и не осознавая, – отвечая на вопрос, убираю непослушные прядки с её мокрого от волнения лица, попутно захватывая в её воспоминаниях всю её прошлую жизнь.

И то, как она впервые увидела родителей, сказала первое слово, пошла в школу, подралась, влюбилась, разочаровалась, содрала коленки, украла у подружки шоколадку, подарила своё тело любимому, выкурила первую сигарету, попробовала коньяк, поссорилась с отцом, помирилась с братом, тайком поступила на театральное, вылетела за прогулы, снова влюбилась, пробовала писать стихи, нашла работу, умерла…

Воспоминания тихой чередой, как в старом чёрно-белом кинотеатре, проносились перед глазами, принося как радость, так и боль. Видела всё, что с ней случилось, чувствовала всё, что она чувствовала. На крошечное мгновение сама стала ею. Словно душа девушки влетела ко мне в сердце вытеснив мою собственную. Это было мимолётно, но следы присутствия её души остались, как и слова, что нужно было сказать, как и тепло, объединившее нас, сблизившее, позволившее ей открыться мне.

Нет-нет, девушка не стала говорить слова: «Я так молода, мне ещё рано умирать!» Не стала просить о пощаде, не стала спрашивать, что стало с её близкими после кончины, она даже не подумала о нём. Моё присутствие избавило её от сомнений, очистило душу, подготавливая к дальнейшему. К переходу.

– Ты остановила это, не так ли? Если бы не ты, я так и прыгала бы день за днём, пока дни не закончатся, верно? Это происходит с самоубийцами? – спросила она отстранённо.

Вижу, как медленно из неё уходит чувство живости. Как неторопливо с лица сползают чувства, присущие живым. Она становится полноценным призраком, который даже и не помнит – каково это быть живым.

– Не со всеми. Просто в момент смерти ты запуталась, и перенесла эту путаницу и нерешительность через грань, – улыбаюсь сочувствующе, разделяя последние человеческие эмоции девушки.

Пурга над нами набирает злые обороты, она свистит, шумит и с силой преодолевает воздушные преграды, стремясь нарушить наше пристанище лета. Вот, моего лица касаются первые робкие лазутчики-снежинки. Пока они не смелые, в них присутствует немного остужающей ласки, как бывает в новогодний снегопад, но скоро, как Анна перейдёт, зима полностью поглотит это место, возвращая порядок в естественный ход событий.

– Как глупо, – она разочаровано смотрит на меня, готовая проронить последние слёзы, не зная ещё – призраки не умеют плакать.

– Не глупее, чем поцеловать парня лучшей подруги Ксюши, – отвечаю лукаво, ловя ответную улыбку.

– И то верно.

Чувствую – начинается. Одно моё присутствие и вот у девушки появился шанс. Не всегда бывает всё так просто, зачастую приходится изрядно попотеть, прежде чем призрак видит своё место перехода. У каждого из них это происходит по-своему. И сейчас, для Анны, знаю, что может помочь.

– Анна, послушай меня очень внимательно. У нас не так много времени, но у тебя есть уникальный шанс сделать нечто, что поможет тебе.

– О чём ты говоришь? – она говорит через силу, устало.

Её лицо – теперь лицо призрака. Мелькают очертания утопленницы, как масло скользкие, многообразные…

– Ты должна вновь прыгнуть, Анна. Это твоё искупление. Ты должна умереть осознанно, не в пьяном угаре и призрачном бреду – а по-настоящему, сделав этот шаг своим решением. Иначе ты застрянешь на Изнанке навсегда.

– Но разве это будет правильным поступком? Во всех религиях указано, что самоубийцы отправляются в ад, – почти рассеяно отвечает она, отводя взгляд в сторону окон вестибюля станции метро.

– А ты не считаешь, что уже находишься в аду? Повторяя вновь и вновь то, что совершила. Тебе просто нужно это закончить и уйти отсюда.

– Куда?

– Кто я такая, чтобы дать тебе правильный ответ на вопрос? Всего лишь живая, способная говорить с такими, как ты. Способная понимать таких, как ты. Я не посланница неведомых высших сил, не проводник, всего лишь человек. И когда выйдет мой срок годности, окажусь в твоём положении – стоящая напротив неизвестности. Разница лишь в том, что я точно знаю: если осознанно останусь, никогда уже не смогу перейти.

Она кивает головой, делает глубокий вдох и смотрит на небо.

– Нет, сейчас лето, июнь 2014 года, – говорит твёрдо, но как будто бы издалека.

Девушка поднимается на ноги и вот, последнее чудо Изнанки – зима исчезает, растворяется в далёком будущем, уступая место жаркой душной ночи, когда юная девушка спрыгнула вниз. В руках Анны как из ниоткуда появляется бутылка и она с горечью смотрит на неё, прежде чем сделать последний в своей жизни глоток. Он был жадным, он был прощальным. Она выбрасывает её вниз, слышит далёкий всплеск, а затем смотрит на меня.

– Мне жаль тебя, – говорит девушка. – Жаль, что тебе приходится видеть это.

На её губах расцветает ироничная улыбка. Анна перелезает через парапет, обхватывает его руками и выгибается вперёд. Она закрывает глаза, подставляет лицо тёплом ночному ветру и отпускает руки, секунда пролетает быстро, даже не успеваю поймать мгновение, когда она исчезает, а вместе с ней и летний зной.

Зима бьёт по нервам, заставляя зажмуриться. Застёгиваю куртку, натягиваю перчатки, прячу голову под капюшоном, а затем иду в сторону стоянки, даже и не думая оглянуться – мёртвым не нужны прощания. Своё дело я сделала.