Цитаты из книги «Секс. От нейробиологии либидо до виртуального порно. Научно-популярный гид»

Форма человеческого пениса (в частности, его головки), по мнению некоторых ученых, помогает выталкивать сперму предшествующего самца. Поскольку проверить эту гипотезу на живой женщине было несколько затруднительно с этической точки зрения, американские исследователи использовали три искусственных члена реалистичного размера (у одного из них удалили венчик головки, чтобы посмотреть, будет ли разница – да, в этом плюс силиконовых моделей), вагину из секс-шопа и муку (в другой итерации – кукурузный крахмал), смешанную с водой для имитации спермы. (На всякий случай вот рецепт: 18,8 г муки и 250 мл воды, припускать в течение 15 минут, перемешивая, затем охладить – теперь, если вам когда-нибудь понадобится изготовить искусственную сперму, вы знаете, что делать.) В описании исследования говорится, что трое «опытных в сексуальном плане мужчин» признали консистенцию реалистичной (хотя нам и не очень понятно, зачем вообще понадобилась искусственная сперма при наличии в команде мужчин). Все работало, когда пенис погружался в вагину больше, чем на 75 % длины, – как минимум треть объема эякулята выталкивалась обратно, а член без венчика оказался неэффективен[114]. Но кое-что все равно не сходится: у полигиничных горилл и лангуров, которые не соревнуются за самок, пенисы тоже имеют головку, как и у людей, а вот у полигамных бонобо и шимпанзе нет.

Но вернемся к мужской анатомии. У самца Homo sapiens наиболее длинный пенис из всех приматов (в абсолютном выражении, а что касается соотношения с массой тела, мы по параметрам близки к шимпанзе), а также не очень удобная склонность достигать оргазма еще до того, как женщина как следует возбудится. Стремление кончить быстрее и проникнуть глубже косвенно свидетельствует в пользу конкуренции. Еще один аргумент сторонников гипотезы «спермовых войн» – американское исследование 1994 года, в ходе которого ученые просили гетеросексуальные пары разлучаться на какое-то время и сравнивали состав мужского эякулята в режиме совместного и раздельного времяпрепровождения[113]. Выяснилось, что когда пары проводили вместе 100 % времени, сперма за одно семяизвержение содержала 389 млн сперматозоидов. А когда мужчина видел свою женщину лишь 5 % времени, количество сперматозоидов возрастало почти вдвое – до 712 млн, как будто организм предполагал, что свободное время партнерша могла провести с другим мужчиной, с которым теперь надо соревноваться.

За счет расположения мужских яичек снаружи тела, в них постоянно поддерживается температура ниже, чем во внутренних органах, что способствует регулярной выработке большого числа сперматозоидов и делает их более подвижными. В общем, природа сделала многое для того, чтобы сперма любого самца Homo sapiens всегда оставалась конкурентоспособной, хотя сидячий образ жизни, теплая одежда и облегающее белье вносят некоторые коррективы в этот прекрасный замысел. Голландский исследователь Эрвин Компанье выдвинул гипотезу, согласно которой всем мужчинам для поддержания здоровья стоило бы брать пример с шотландцев и носить килты (к тому же это психологически комфортно и нравится девушкам!). Для ее подтверждения ученый предложил обзор научных публикаций о связи между одеждой и мужским репродуктивным здоровьем[112].

Есть и другие косвенные свидетельства в пользу полигамии. Некоторые особенности мужского тела говорят о так называемой «конкуренции спермы» (или «спер-мовых войнах», как это называют некоторые ученые), принятой у наших далеких предков. Если сперма двоих и более самцов оказывалась в репродуктивном тракте женщины в одно и то же время, побеждало потомство самца с более мощной эякуляцией, высокой концентрацией и подвижностью сперматозоидов, а поскольку в условиях полигамии такие ситуации должны были происходить довольно часто, мужской организм со временем к этому адаптировался. В пользу этой гипотезы говорит, например, то, что яички у мужчин гораздо больше (относительно общей массы тела), чем у любых моногамных приматов (хотя и меньше, чем у полигамных). Для сравнения: у орангутана – 0,018 % массы тела, у гориллы – 0,048 %, у самца человека – 0,079 %.

Другую версию предложила приматолог Сара Блаффер Хрди, одна из ведущих специалистов по полигинии у приматов. Современные бонобо и шимпанзе – наши самые близкие родственники, – как правило, живут в группах с соотношением самцов к самкам один к двум или один к четырем. Хаммер с коллегами назвали бы их «умеренно полигинными». Однако это не «семейные союзы» из нескольких самок и самца, потому что и самцы, и самки спариваются с разными партнерами. Разумеется, выбор делается не случайно. Соотношение самцов и самок у шимпанзе и бонобо выглядит так же, как у древних людей, потому что самки, как и женщины из обществ охотников и собирателей, предпочитают спариваться с высокостатусными самцами на пике своей овуляции. Они также спариваются с другими самцами в другие периоды цикла (скорее всего, самки сознательно запутывают самцов, чтобы никто не знал, где чьи дети, и не устраивал инфантицид), но так как вероятность беременности значительно снижается, менее статусные самцы реже оставляют потомство и передают свои гены. Хрди предполагает, что наши предки жили примерно по тем же принципам, поэтому, скорее всего, стоит говорить не о полигинии (несколько женщин у одного мужчины), а о полигамии (и у мужчин, и у женщин по несколько партнеров).

вот эволюционисты, наблюдая за нашими «родственниками», бабуинами и гориллами, сделали ставки на полигинию, активно практикуемую представителями этих видов. Полигиния – это «урезанный вариант» полигамии, когда на одного самца приходится несколько самок. Версию с полигинией поддерживают и антропологи. Американский антрополог Джордж Мердок, изучив семейные обычаи 1157 разных обществ людей, выяснил, что полигинию массово практикуют в 982 из них (безусловно, современная западная культура попадает в оставшиеся 175)[111]. Правда, сравнивать количество обществ с разными типами семьи не вполне корректно, потому что на тип семьи в том числе влияет и тип хозяйства. Чтобы понять, как отношения выглядели в прошлом, логичнее смотреть на современные племена охотников и собирателей. А их осталось немного. Дело Мердока продолжил эволюционный биолог Майкл Хаммер. Он нашел способ с помощью генетики выяснить, каково в среднем было соотношение мужчин и женщин в «семье». Говоря более точным языком, Хаммер с коллегами хотели сопоставить процент мужчин и процент женщин, которым удалось передать свои гены. У женщин две X-хромосомы, и одну из них они всегда передают или сыну, или дочери. Мужчины, с другой стороны, передают или Y-хромосому сыну, или X-хромосому дочери. При этом и мужчины, и женщины передают детям одинаковое число аутосом (так называют множество всех неполовых хромосом). Это означает, что, сопоставляя генетические различия между X-хромосомами и аутосомами, можно сравнить размер популяции мужчин, которым удалось успешно передать свои гены, с аналогичной популяцией женщин. Если соотношение сумевших размножиться мужчин и женщин примерно 1:1, это значит, что отношения между людьми могли быть ближе к моногамным. Но если на каждого оставившего потомство мужчину приходится две-три оставивших потомство женщины, это аргумент в пользу полигинии. Команда Майкла Хаммера проанализировала хромосомы в шести разных сообществах: среди французских басков, островитян-меланезийцев из Папуа – Новой Гвинеи, охотников и собирателей племени биака из Центрально-Африканской Республики, жителей деревни Манденка из Сенегала, охотников-собирателей сан из Намибии и представителей китайской этнической группы хан. Исследователи обнаружили куда большее разнообразие X-хромосом, чем стоило ожидать, если бы моногамия была стандартной практикой. Соотношение мужчин и женщин указывает на полигинию, хоть она и отличалась у разных народов (у намибийцев соотношение 2,4:1, а вот у басков – 8,7:1). Данные, полученные Хаммером и его командой, свидетельствуют в пользу того, что полигиния была наиболее распространенной системой организации сексуальных отношений как минимум около 10 000 лет до н. э. Хотя к такому результату могла привести не только полигиния, но и патрилокальность (тип семейного уклада, при котором юноши остаются жить в родном племени, а девушки выходят замуж в чужие племена).

Осталось лишь разобраться, какой именно должна быть такая семья. И тут возникает проблема. Человечество начало так или иначе описывать свою историю около 3200 лет до н. э.[108] Поэтому для того, чтобы выяснить, как жили наши более далекие предки, ученым приходится строить гипотезы и затем подтверждать (или опровергать) их с помощью косвенных свидетельств. В конце 1990-х археологи впервые обнаружили останки ардипитеков – древнейших предков человека, живших примерно 4,4 млн лет назад. Кости ног найденных скелетов «рассказали» ученым, что эти древнейшие гоминиды уже ходили на двух конечностях. Кроме этой примечательной особенности, про ардипитеков известно, что жили они в тропических лесах, а питались фруктами и орехами. Став в XX веке сенсацией, ардипитеки наделали шумихи в научных журналах. Исследователь эволюции человека Оуэн Лавджой написал несколько статей о них, в одной из которых, в частности, заявил, что ардипитеки, безусловно, были моногамны – скелеты найденных самок и самцов оказались примерно одного размера, что обычно характерно для видов, в которых самцам не надо постоянно конкурировать за самок[109]. Впрочем, на полноценное доказательство этот аргумент не тянет, скорее на гипотезу. С которой, разумеется, согласились далеко не все. Например, супружеская пара – психолог Кристофер Райан и психиатр Касильда Жета, – основываясь на поведенческих и психологических особенностях современных людей, предположили в своей книге «Секс на заре цивилизации» (Sex at Dawn), что сексуальные отношения у наших далеких предков, охотников и собирателей, строились не в пределах семьи из двух партнеров, а, скорее, в полигамных группах, состоявших из разного количества мужчин и женщин[110].

Таким образом, репродуктивный потенциал самцов напрямую зависит от того, сколько сексуальных партнерш у них было, а у самки богатый любовный опыт не приводит к заметному увеличению количества детей. Зато для самок значимо качество генов, полученных от самца, и помощь в уходе за детенышем. Самцу выгоднее осеменить все, что движется (но, с другой стороны, шансы потомства на выживание будут выше, если за ним ухаживать), самке – найти максимально надежного и заботливого по отношению к потомству самца и навязать ему отцовскую роль. В идеале у него должны быть и прекрасные гены (и тут надежнее держать на примете нескольких хороших самцов, чем выбирать одного самого лучшего – ведь в выборе можно и ошибиться), но гены, впрочем, можно позаимствовать и у какого-нибудь резвого, сильного и привлекательного раздолбая – чтобы у детей было больше шансов на выживание и продолжение рода.

Как мы уже упоминали в первой главе, парадокс полового размножения в том, что интересы самцов и самок в этом процессе изначально различаются. А все потому, что они вкладываются в репродукцию не поровну. Яйцеклетка намного крупнее сперматозоида, и количество яйцеклеток сильно ограничено (у среднестатистической женщины – около 500 на всю жизнь), а количество сперматозоидов у мужчины практически бесконечно. К тому же самка должна выносить плод в утробе, а за этим следует период выкармливания и заботы о пока еще несамостоятельном и беззащитном потомстве. Понятно, что у разных животных сроки беременности и ухода за детенышем сильно различаются, но так или иначе самцу ничем утомительным заниматься не приходится (существуют виды с переменой ролей, но не среди млекопитающих, и в любом случае гендерная асимметрия вкладов в воспитание потомства сохраняется).

респондентов, ученые спрашивают их, насколько часто они посещают богослужения. И этот показатель в самом деле напрямую связан с частотой измен: чем выше вовлеченность в религиозную жизнь, тем ниже вероятность наличия любовников или любовниц[101].