ГЛАВА 2. "12Б"

Я вымыла руки, заварила крепкий чай, съела печенье, которое уже три месяца называлось "на случай гостей", и выложила находки на кухонный стол.

Если бы я была детективом, как в книгах, я бы сейчас завела блокнот, приклеила туда снимок, записала бы дату и придумала что-то вроде "дело о молчаливой соседке".

Но я – не детектив. Я – человек, у которого до сих пор стоит ёмкость с водой для кошки, которая сбежала в июне.

Первым делом я взяла записную книжку. Чёрная, карманного формата. Тканевая обложка, чуть потёртая на уголках. Внутри – страницы с датами, пометками, временами просто словами без контекста. На первой странице – подчеркнуто: "В случае моей смерти – НЕ выбрасывать. Особенно если это она." "Она" была подчеркнута дважды. Почерк нервный.

Листаю дальше. Заметки отрывочные.

●  2 июня – "12Б. Всё ещё там?"

●  6 июля – "Позвонила снова. Голос дрожит. Она знает?"

●  22 августа – "Юрий – не Юрий. Это не совпадение."

●  9 октября – "Пакет сдать в надёжные руки. Только тем, кто НЕ был в клубе."

Что за клуб? Кто "она"? И кто, простите, Юрий-не-Юрий?

Записная книжка – как дневник параноика или шпионский блокнот, но без ключа к шифру. Хотя… ключ буквально лежал передо мной. Небольшой, металлический, на нём гравировка: "12Б".

Я поднесла его к лампе – просто рефлекс из криминальных сериалов. Никаких отпечатков, ничего особенного. Обычный дверной ключ, может быть, от почтового ящика или подсобки.

Я встала, подошла к окну и глянула на наш подъезд.

У нас квартиры с буквами не нумеруются. Ни одной "12Б" ни в доме, ни во дворе. Посмотрела в инете местные адреса – есть улица "12-я Болотная", но это в другой части города, и звучит слишком поэтично, чтобы быть правдой.

Медальон оказался пустым. Без фото, без гравировки, только маленькая трещина – как от удара. Или попытки вскрыть?

Фотографию я разглядывала дольше всего. Людмила Васильевна в молодости – это было странно. Почти как увидеть фото бабушки на дискотеке. Слишком… живой. Трое рядом – двое мужчин и ещё одна женщина. Лица не подпиcаны. Один из мужчин – тот самый, чьё лицо перечеркнуто. Он был в костюме, держал руку на плече Людмилы.

Надпись: "Он начал. Я – закончу." Почерк тот же, что и в записной книжке. И ещё мелко, внизу: "Если ты это читаешь – спасибо. У тебя ещё есть выбор."

Выбор. Выбор чего?

В этот момент телефон зазвонил. Номер не определился. Просто "Неизвестный абонент". Я замерла. Не брала. Через пять гудков – тишина.

Через минуту пришла СМС: "Ты взяла не своё."

***

Утро началось с того, что я трижды набрала номер поликлиники, забывая, зачем звоню. Потом выключила телефон – чтобы не видеть неизвестные номера. СМС с фразой "ты взяла не своё" никуда не исчезло, но, как это часто бывает, мозг решил просто: "Ну и ладно."

Пока мозг притворялся, что всё нормально, руки продолжали действовать. Я отсканировала фотографию, увеличила фрагменты, нашла в уголке крошечную надпись:

"Фотоклуб 'Фокус'. Осень 1986."

Фотоклуб. С этим уже можно было работать.

Через пару часов поисков (спасибо интернету и людям, у которых слишком много свободного времени и любви к краеведению), я нашла статью с заголовком:

«Фотоклуб "Фокус": мир в кадре, дружба – вне его» и знакомое лицо. Людмила Васильевна, только моложе, с той же улыбкой, только ещё уверенной.

Подпись под фото: "Участники клуба, 1986. Слева направо: В. Козлов, Л. Рудакова, И. Борисова, Ю. Ершов."

Ю. Ершов. Тот самый, чьё лицо было зачёркнуто.

Я записала фамилии, адрес библиотеки, где якобы хранились "архивы фотоклуба", и пошла – не как детектив, а как человек, которому просто очень хочется понять, зачем пожилая соседка устроила ему квест после смерти.

***

Библиотекарша смотрела на меня с тем выражением, с каким смотрят на людей, которые просят "что-нибудь несложное, но философское, и чтоб с картинками".

– Фотоклуб, говорите… Был такой. Архивы – в подвале. Не разбирались лет пятнадцать. Вам прям надо?

– Ну, не прям, – я улыбнулась, – но мне кажется, Людмила Васильевна была бы очень разочарована, если бы я сдалась на полпути.

– Люда? Рудакова? – глаза у неё чуть расширились. – А, ну тогда… да. Подождите минут десять, я схожу посмотрю. Там, правда, пыль как в мавзолее.

Она вернулась с коробкой. В ней – папки, фото, старые программы мероприятий. Через двадцать минут перебора я нашла то, что нужно: выписку участников клуба, телефонные номера, адреса. Почти все – устаревшие. Почти. Один номер был всё ещё действующим.

***

Звонила я, как будто записывалась к врачу:

– Здравствуйте, меня зовут Наталья, я… ищу информацию о фотоклубе "Фокус". Людмила Васильевна Рудакова была его участницей. Я нашла фотографию и хотела бы…

– Кто вам дал мой номер? – перебил мужской голос.

– Никто. Он был в архивной бумаге. Я просто хочу понять, кто изображён на снимке. Там вы, кажется, тоже есть. Юрий Ершов?

Пауза.

– Я давно не общался с Людмилой. С момента, как… она кое-что узнала.

Он говорил холодно, словно держал дистанцию руками.

– Что она узнала?

– Вам лучше не лезть в это.

– Но она уже влезла. И я – после неё.

Долгая пауза.

– Есть место. Старый фотосалон, где раньше собирались. Завтра. 17:00. Не опаздывайте. И… не приносите это фото. Её бы это не устроило.

Щелчок. Гудки.

***

Впервые за всё время я почувствовала, что что-то реально происходит. Что за "это" он имел в виду? Почему не приносить фото? И главное – почему у меня в животе теперь будто кто-то свернулся клубком и шепчет: "Ты всё ещё можешь остановиться."

Я посмотрела на коробку на столе. Ключ. Медальон. Фото. Записная книжка. Тихий, старый мирок Людмилы Васильевны. И внезапно – узел, в который завязалась чья-то старая ложь.

ГЛАВА 3. "Не приносите фото"

Я пришла за двадцать минут до назначенного времени. Не потому что волновалась, а потому что иначе всё утро тупила в углу кухни, пялясь в холодильник, как будто он мог выдать мне ответ. Он не выдал. Только уронил банку с маслинами.

Фотосалон располагался на первом этаже советского здания из серого кирпича. Вывеска выцвела, буквы «ФОТО» держались, как пенсионеры в маршрутке – из последних сил, но с достоинством. Внутри пахло пыльной бумагой, старым фотореактивом и осенью. Никого, кроме одного мужчины у окна.

Он сидел, скрестив руки, как человек, который долго жил в позиции "меня не интересует". На вид лет шестьдесят с лишним, подтянут, лицо выбрито начисто, волосы седые, но ещё густые. В глазах – тревога, хорошо замаскированная под скуку. Юрий Ершов.

– Вы Наталья? – спросил он, не вставая.

– Да. Спасибо, что согласились.

Он кивнул в сторону стула: – Присаживайтесь. Я не могу много времени.

Я села. Он посмотрел на меня. Внимательно. Как будто прикидывал, кто я – случайная любопытствующая или посланник чего-то менее безопасного.

– Людмила была… непростым человеком, – начал он. – Мы были близки. Когда-то. Но потом… она увидела то, что не должна была видеть. И всё испортилось.

– Что именно?

Он не ответил сразу.

– Мы собирались здесь. Фотографировали, обсуждали, пили плохой кофе, смеялись. Это были хорошие времена. До того момента.

– До какого?

– До того, как один из нас начал делать снимки не только природы.

Он сделал паузу.

– Один из участников фотографировал людей. Не просто в парке. В квартирах. Через окна. Иногда – в постели. Она нашла негативы случайно. В старой папке. Думала – художественный проект. А потом узнала одно лицо. Девочку.

Моя кожа покрылась мурашками.

– Полиция?

– Тогда? Вы серьёзно? Мы бы все попали под замес. Особенно он. Он был "при связях". Золотой сын – так его называли.

– Он – это кто? В списке было четверо: вы, Людмила, Борисова и Козлов.

Юрий сжал губы.

– Скажем так… одного из нас уже нет в живых. А второго лучше не будить.

– А вы?

– А я – старый дурак, который хотел просто фотографировать цветы и пить портвейн. Но теперь вы пришли. С письмом. Значит, Людмила знала, что ей осталось мало. И она выбрала вас. Почему?

Я молчала. Он наклонился ближе:

– У неё была записная книжка?

– Да.

– Там упомянуто "12Б"?

Я кивнула. Он откинулся на спинку стула.

– Тогда всё серьёзно. Это хранилище. Старое. Ящик в доме на окраине, где мы когда-то снимали помещение под клуб. 12Б – это не квартира. Это подвальное помещение под лестницей, с табличкой "служебное". Там мы хранили аппаратуру. И… другое.

– Что "другое"?

– Если я скажу, вы туда не пойдёте. А вы ведь пойдёте. (Пауза.)

– Возьмите фонарик. И не ходите одна.

Он встал.

– Не ищите справедливости. Там, где её когда-то не было – её уже и не будет. Есть только остатки.

Перед выходом он вдруг сказал:

– Если увидите Елену Борисову – не верьте ни слову. Ни одному.

Я шла домой, ощущая, как мир слегка сместился. Не резко. Просто как будто кто-то повернул ручку радиоприёмника – и стала звучать другая частота. Фонарик у меня был. Любопытство – тоже. И завтра я шла в дом на окраине. 12Б.

Дом под номером 27А стоял на окраине – кирпичный, облупленный, с ржавой табличкой «Образцовый дом 1992 года», перекошенной так, будто ей тоже было стыдно за происходящее.

Под лестницей, за облупленной деревянной дверцей, я увидела табличку:

«Служебное помещение. Посторонним вход воспрещён»

Никакой охраны. Никаких камер. Только паутина и дверной замок. Я достала ключ. Подошёл с первого раза.

Запах внутри был… знакомый. Сырость, пыль, старая тряпка. Как у бабушки на даче, где ты боишься тронуть ведро, потому что в нём может жить кто-то с глазами.

Фонарик прорезал темноту. Помещение было небольшим: металлический шкаф, стеллаж с коробками, старый табурет и чёрный мешок в углу.

Воздух – тяжёлый, как в запертой кладовке с чужими тайнами.

Я подошла к металлическому шкафу. Замок был сорван. Внутри – пыльные папки. Бумаги. Конверты.

На одной папке – синим фломастером: "ПРОСМОТРЕНЫ. НЕ ПЕРЕДАВАТЬ. ЛР."

ЛР. Людмила Рудакова. Папка оказалась наполнена распечатанными фотографиями. Чёрно-белыми. Грубые кадры, снятые, судя по всему, через окно. Люди – спящие, раздетые, кто-то просто сидит в кресле, курит. Но лицо одного мужчины – я уже видела на фото. Тот, чьё лицо Людмила перечеркнула ручкой. Тот самый Юрий Ершов.

Только он был на фото по ту сторону объектива. Он снимал. Не был жертвой – был автором.

Я села прямо на пол. Сердце колотилось, как будто пыталось выбежать раньше меня.

Юрий солгал. Он сказал, что снимал кто-то другой. Он выставил себя невинным.

Я разложила фотографии – все в разнобой, без подписей. И вдруг заметила одну: Людмила, молодая, улыбается, но рука у неё сжата в кулак. На фоне – окно. За окном – тот же силуэт, что на двух других снимках. У неё за спиной стоял фотограф.

Меня вырвало не от вида, а от того, как давно это происходило, и никто ничего не сделал. Внутри шкафа был ещё один предмет – коробка из-под обуви. В ней – диктофон. Плёночный, с припиской: "Запись 1988. Ю. Е."

Я сунула всё в рюкзак, закрыла шкаф, вышла. Закрыла дверь. Проверила замок. Обернулась – двор был пуст. Только ветка скреблась о бетонную стену, как царапки.

Я шла домой, не оглядываясь. Но знала, что кто-то – точно оглядывается на меня.