Наша клиника разрасталась очень быстро. Неведомый хозяин обладал хорошим коммерческим чутьем на все то, что могло принести человечеству радость и возродить жажду жизни. Сергей Валентинович, будучи первым исполнителем верховной воли, практически круглые сутки находился на работе, бегал по коридорам и постоянно говорил с кем-то по телефону. От нехватки времени он перестал лично делать обходы и организовывать какие-либо научные конференции. Мне показалось, Ефимов сильно похудел за летние месяцы и даже стал выглядеть моложе. Все логично – когда человек поглощен интересным делом без остатка, холодильник перестает занимать первостепенное значение в жизни.

В конце августа завершили строительство нового корпуса, а также достроили наш. На страничке в Интернете прибавилось – стоматология, пластическая хирургия и косметология. Последний вид медицинской деятельности всегда вызывал у меня глубокое презрение, однако последние несколько месяцев я замечала предательские лучики вокруг глаз, особенно когда улыбалась. Что ж, может и неплохо. Как говорится, будет куда пойти профилактировать неотвратимый процесс увядания кожи.

В день открытия второго корпуса новый коллектив пригласил весь «старый» персонал на вечерний фуршет. Человек сорок столпилось в небольшом холле (вместо названия «приемный покой» теперь использовали модное «ресепшен»). Разница бросалась в глаза; вот мужики с нашего планового эндокринологического отделения, лица спокойные, умные; ни лишнего самомнения, ни претензий на последнюю «БМВ». А вот новый пластически-стоматологический персонал; невероятно красивые дамы в моднячих белых юбочках и кофточках; несколько прилизанных мужиков – дорогой парфюм и кожаные мокасины на голую ногу. И наконец, мы втроем – я, Варька и Шрек – три хирургических костюма времен гражданской войны. Кто откуда выполз, тот на всю жизнь там и остался.

Все были рады и довольны, так как подобное мероприятие обозначало одно – дела в клинике идут хорошо, и можно не беспокоиться о хлебе насущном; если только в государстве российском возможна хоть какая-то стабильность. Сергей Валентинович пришел последним. Выглядел очень уставшим, сказал в меру позитивный тост и уже начал потихоньку ретироваться на выход, но у дверей заметил нашу троицу.

– Ребята, привет. Как у вас дела? Может быть, что-то еще надо? Что там по новому оборудованию?

– Все привезли, спасибо.

– О вас уже пошли хорошие отзывы от коллег из других учреждений. Это особенно ценно. Платная «Скорая» собирается увеличить контракт, поэтому надо подумать, сколько вызовов в неделю сможем принять. Саша, я прошу вас взвесить ситуацию в ближайшее время и доложить наши возможности. А вы, Елена Андреевна, уже восстановились после перерыва?

– Я решила для себя, что просто была в декретном отпуске.

– Правильно. Но лучше, конечно, если бы действительно в нем. Дети – это важнее… да. По деньгам все устраивает?

– Спасибо, я вам очень благодарна.

– Ну и хорошо. И еще, Леночка. Не забывайте – вы теперь наш раб на ближайшие пять лет. А то вдруг опять на передовую потянет, в родную больницу.

– Нет, не потянет. Это совершенно точно.

– Верю и надеюсь. Ладно, отдыхайте.

Он повернулся в сторону входных дверей.

– Ага, вот и заведующий пластикой приехал, давайте уже знакомьтесь. Этот человек только вам одной тут неинтересен, Леночка, ввиду вашей молодости и очевидной красоты.

В дверь вошел грузин. Это было написано на его лбу большими буквами. Гела Парджикия, о как. Дорогой костюм, никакой медицинской формы, итальянские туфли, стильная прическа, царская осанка и вообще все идеальное. Я потихоньку наклонилась к Шреку и тихо сказала на ухо:

– Сань, что за чудовище?..

– Да ты че, его ж весь Питер знает.

– А я не знаю.

– Это потому что жопа пока не отвисла, моя ты дорогая, полсотникилограммовая.

– Ну да, пока еще вроде ничего жопа… А что, типа хорош?

– Не типа, а это самое дорогое приобретение нашего хозяина, не считая японского томографа, конечно.

– Круть… Одни мы, понимаешь, как всегда. На грязной работе, хоть и в чистом кабинетике.

– Ну, Ленчик. Не всем же морды штопать. Смирись с плебейским происхождением, малыш.

– Уже смирилась.

Мы потягивали шампанское и злословили. Неожиданно я увидела Костика и еще одного парня из моей бывшей фармацевтической конторы. Костя курил около входа. Вероятно, главный пригласил их на праздник, как самых крупных поставщиков. После экстренного бегства из ненавистного офиса я ни разу ему не позвонила. Собиралась сделать это почти каждый день, но совесть мучила, и я трусовато оставляла звонок благодарности на потом. Ведь именно этот человек помог мне с денежной работой, когда я решила во имя любви и денег покинуть родные пенаты, а потом он же помог мне вернуться в медицину. А я так ни разу и не набрала его номер. Глубоко вдохнула и подошла.

– Костик, привет! Я так рада тебя видеть!

– Привет, Ленка. Ты все в том же хирургическом костюме, что в приемнике носила. Как будто и не было этих лет, все такая же дюймовочка.

– Я свинья, а не дюймовочка. Все хотела тебе позвонить, еще раз поблагодарить.

– Да ладно, не напрягайся.

– Все равно, свинья.

– Тогда пару раз хрюкни на весь зал, и мы в расчете.

– Могу не только хрюкнуть, но еще и прокукарекать.

– Ладно, обещания принимаются в виде извинений. Не напрягайся. Лучше приезжай с Катей к нам на дачу, мои будут рады. Давно не была.

– Обязательно приеду. Я по вашей даче страшно соскучилась, честно. И Катька тоже будет рада. Она сейчас с бабушкой в Карелии, как приедет, так сразу позвоню.

– Буду ждать.

Слава богу, сдержалась. Слава богу, не спросила ничего лишнего. Просто постояли пару лишних секунд и еще разок заглянули друг другу в душу.

– Костя, а ты когда в нашей богодельне последний раз был?

– Очень давно, не помню. Ленка, живи с чистого листа, я прошу тебя.

Но это только в воздухе. Беззвучно, как многое, что витает между людьми много-много лет, да так и остается невысказанным. Я поцеловала Костика в щеку и вернулась к своим.

Мы со Шреком уселись на пол в самый дальний угол и потихоньку попивали. Варюше быстро надоело наше противное злословие, она откололась от нас и активно налаживала контакты с сестрами других отделений. На пике опьянения народ начал брататься и клясться друг другу в вечной любви, дружбе между корпусами и специальностями. Все наперебой предлагали товарищам дары своего труда; стоматологи зазывали на чистки и импланты; косметологи – на подтяжку всего, что только может отвиснуть у живого человека; наши мужики с планового отделения – полное комплексное обследование за час с небольшим. Только мне и Шреку нечего было предложить; одна лишь дефибрилляция, дезинтосикация, выведение из диабетической комы и тиретоксического криза, а также другие виды скорой-прескорой помощи. Чем больше выпито, тем сильнее Саня раздражался:

– Вот детский сад какой-то, Лен…

– Да ладно, не зазнавайся. А то вдруг завтра зуб разболится.

– Все равно, детский сад. Эх… иногда вспоминаю нашу Мариинку… Но че уже? Жена меня последние два года просто запилила – дома почти не бывал, на три ставки – иногда по двое-трое суток подряд. А тут только в день, а денег в два раза больше, не считая премий.

– Вот и я о том же…

– Поехали по домам, Ленчик, моя уже трубку оборвала.

– А поехали.

Попрощались только с Варей и ушли по-английски. Теперь ей будет с кем перетереть своих докторов – одну маленькую и второго большого. На улице неожиданно возникла идея рвануть к Сане домой, с тортиком и мороженым, дабы познакомить его дам с новым и единственным товарищем по работе. Дамы оказались под стать Смолину – одна божественная принцесса Фиона и две маленькие. Все веселые, конопатые и соответственно рыжие.

Ура.

Никто не смотрел на меня криво, не пытался поймать подводные течения между мной и Саней; хотя такие опасения посещали меня по дороге. Никто не выяснял женский анамнез доктора Сорокиной, не пытался срочно познакомить с разведенным другом, который в целом очень хорош, а то, что попивает, так это ничего, можно подшить. Обсуждали прошедший праздник, наше отделение, мою идею взять ипотеку, нашего главврача, Варюшу, потом детей, школу, институты и еще много всего полезного и интересного. Фиона, она же Марина, смеялась громче всех; огромный бюст подпрыгивал в такт. Елена Андреевна вернулась домой около двух часов ночи, упала на диван в детской комнате и тут же уснула.

Лето заканчивается. Прекрасное лето.

За неделю до сентября вернулась Катерина с маман, а также Ирка со Стасиком. Началась предшкольная беготня по магазинам, многохлопотное время; но я была рада – моя семья воссоединилась. После трехмесячного одиночества я поняла – теперь Ирка и ее сын по-настоящему стали моими родственниками. Я сильно соскучилась и была готова вместе с Катькой переехать к ним на проживание. Асрянский муж Саша Эппельбаум, судовой врач с зарплатой в иностранной валюте, возвращался из рейса только в октябре; посему помочь нам, бедным женщинам, было некому. Срочно вернули на работу няньку Наталью, чтобы иметь возможность решать какие-то вопросы в отсутствие детей. Первое сентября выпадало на субботу, а значит, школа начнется только с понедельника; из чего Асрян незамедлительно сделала полезный вывод:

– Устроим последний предмучительный девишник-мамашник.

– Разумно.

– Приглашу еще девиц, в Черногории познакомились. Подружки, на Ваське живут. Женя, ей тридцать один, в разводе, есть ребенок, пацан; и Оксана, на пару лет постарше, замужем, у той уже трое. Обе в недвижимости. Прикольные, тебе понравятся.

Я обрадовалась; и правда, давно пора нам с Иркой разбавить общество. Пусть все поменяется – новые женщины, новые дети, новые темы для простой бабской болтовни.

Подружки прикатили с пирожками, вином и четырьмя отпрысками. Дамы оказались совершенно разные, и с первого взгляда непонятно, чем таким они приросли друг к другу. Женя – очень сексапильная брюнетка; родила в первом браке ребенка, муж, как водится, истинный петербуржец – часто попивал и не очень часто поднимал свою пятую точку от дивана. Когда мальчику было около года, она скоропостижно влюбилась в оперуполномоченного из Василеостровского УГРО, буквально сбившего ее с ног своим напором и страстью.

– Девочки, как вспомню, как он в темноте кобуру с оружием отстегивал, так до сих пор живот ныть начинает!

После такого рассказа у окружающих дам по телу бегали мурашки. Что дальше? Повесть продолжалась – через год от начала бурного романа жизнь внесла совершенно предсказуемые коррективы – парень оказался замешан в парочке взяточных скандалов, а тут одновременно Жене предложили неплохую работу в Москве; да еще бывшая семья бравого милиционера стала активно проявляться на свет, и все одно к одному. Договорились, он приедет к ней в столицу через несколько месяцев, но так и не приехал. Женька жила с сыном Славиком на съемной квартире в Бутово; страдала, металась и никак не могла принять случившегося расставания. С тех пор прошла пара лет. Она вернулась в Питер в прошлом году, опять же по причине перемены места работы.

– Знаете, девочки… помню, сидела в Москве одна и в какой-то момент поняла – он не приедет. Такое в душе началось… если честно, несколько месяцев просто выпали из памяти. На работу ходила, в садик за ребенком ходила, в магазин за продуктами тоже ходила. Точно знаю, что ходила, раз никто с голодухи не умер и без вести не пропал. Но ничего не помню, ни одного дня. Ни себя, ни сына, ни людей вокруг.

Все слушали и очень сопереживали. Конечно, как женщины могут не сопереживать друг другу в таких вопросах? А у меня в конце рассказа внутри похолодело, будто Женька вовсе не про себя рассказывала, а про Лену Сокольникову.

Теперь за Евгенией ухаживал приличный дядька, в начале лета покупавший через нее квартиру на Московском проспекте. В таком месте квартиры покупают только очень приличные дядьки. К тому же кавалер оказался ранним вдовцом, потерявшим жену в автокатастрофе; детей в анамнезе не имелось. Всем сразу сильно захотелось, чтобы дядька поскорее сделал Женьке предложение, и стали обсуждать, как ускорить этот процесс. Дебаты закончились после Иркиного выступления:

– Не запаривайтесь, дамы. Как раз год после смерти жены – уже пришел в себя, но еще сильно уязвим. Так что положительный исход гарантирован.

Вторая девушка – Оксана; рыжая, худая и немного угловатая. Самое приятное – добрая и очень спокойная. Имела крепкий брак с довольно преуспевающим юристом, трех очаровательных деток; работала мало и по случаю, в основном занималась детьми. Верила в Бога, регулярно ходила в церковь, но без фанатизма. Вот так всегда и бывает – чем гармоничнее жизнь, тем короче рассказ.

Я быстро сообразила, что такого ценного Ирка нашла в этих девицах. Все просто – веселые, открытые, без капли негатива и с огромным запасом искренней симпатии. Живые и настоящие. Самое важное, все четверо были готовы мириться с разными взглядами, разными мыслями и эмоциями окружающих людей. В конце посиделок решили: расставаться надолго не будем и по возможности закрепим наши встречи регулярностью.

Хорошо жить обычной человеческой жизнью, общаться с людьми, радоваться каждому дню просто так. Небо, земля, город, ветер или дождь; дети и друзья, домашний уют; и все осязаемо, и это есть единственная реальная форма существования. Чем ближе ты к ней, тем счастливее, тем крепче стены твоего мироздания. Вот за какие мысли я хваталась, хваталась судорожно, с отчаянным желанием дышать только таким воздухом.

И больше никогда. Вы слышите, господа? Никогда не пытаться взлететь туда, где может быть так мало кислорода.

Рабочая осень началась с поездки всем коллективом клиники на Финский залив; Сергей Валентинович четко следовал классическим канонам налаживания общественного сознания. Жарили сосиски и мясо, играли в бадминтон, волейбол и нарды. Многие приехали с семьями; дети бегали, кричали, кто-то даже залез в воду. Варюша с другими сестрами бродила между деревьев и обсуждала что-то очень важное; Шрек и доктор Сорокина, как всегда, вели себя отстраненно и в играх не участвовали. Сидели в сторонке и жевали шашлык. На середине праздника я все же опомнилась:

– Саня, ну что мы, как придурки, сидим тут одни?

– Это у нас комплекс неполноценности.

– Че?!

– Не че, а просто не модные мы. Все модные, а мы нет. Я в плане работы.

– Не модные, вот это да… ну и ладно. Зато нужные. Пошли в бадминтон играть.

Санины сто килограммов восприняли идею физкультуры критически; а я схватила свободную ракетку и встала в пару с модным стоматологом. Играли азартно, кричали и хлопали сами себе в ладоши. К концу часа игры я подустала и тут же подумала – надо идти в спортзал, регулярно и надолго. Эти мысли на секунду отвлекли от процесса, и дальше случилось предсказуемое – небольшая коряга под ногами; Елена Андреевна рухнула на землю. Голеностопный сустав пронзила острая боль.

Господи, пусть будет просто легкое растяжение.

Народ быстро скучковался около меня, кто-то набросился с желанием помять несчастную ногу в целях экстренной диагностики. Изверги, боль была нестерпимая. Сергей Валентинович метался между машинами в поисках полноценной аптечки. На секунду я закрыла глаза, боясь потерять сознание. Сделала два глубоких вдоха, потом постаралась сесть в удобную позу, но боль не стихала. Я раскачивалась из стороны в сторону и тихонько поскуливала; в область сустава как будто забили толстый ржавый гвоздь, а потом начали дергать его за шляпку туда-сюда.

Черт возьми, как же мне стыдно, больно и обидно…

Детский голос. Чья-то дочка лет пяти-шести. Прекрасная белокурая принцесса, смотрела на меня с искренним сочувствием.

– Мама, тетя что, ногу сломала?

– Маша, отойди, дай взрослым место. Тетю надо полечить.

Маша стояла неподвижно и никак не хотела уходить. Мне тоже не хотелось, чтобы она уходила. Такие красивые волосы.

Аккуратненькие ушки, серо-голубые глаза, мраморная кожа, красиво очерченные яркие губы… Картинка увеличивалась, заполняла все пространство; сосудики на висках такие тоненькие, юные, пульсирующие… переплетаются, уходят глубоко, все дальше и дальше. Множество маленьких красных ниточек в голове у крохотной девочки; они дышат, двигаются, сохраняют живой объем, растворяются в самых глубоких отделах мозга…. а вот один, некрасиво большой, неровный, неправильный, как будто жирная темно-красная клякса, совсем некстати в такой прекрасной детской головке…

Кто-то прибинтовал к моей ноге несуразное сооружение; теперь можно скакать в автобус. Народ засобирался, и мне стало стыдно еще сильней – погуляли бы еще пару часов, не меньше; а теперь из-за моей конечности каждый чувствует своим долгом побыстрее добраться до города, а точнее до первого же рентгеновского аппарата.

Прекрасно, ничего не скажешь. Только бы завтра все прошло, как же я сяду за руль…

Благородный грузин подхватил Елену Андреевну на руки и понес до машины, под громкие присвистывания толпы. Пахнуло дорогим парфюмом из-под не менее дорогой толстовки; я вяло пыталась изобразить сопротивление.

– Доктор, да не надо, я дойду.

– Что вы, Елена Андреевна, я как настоящий хирург – пользуюсь возможностью наладить отношения. С реанимацией всегда надо дружить.

– Очень резонный повод для такого джентльменского поведения.

Следом в машину залез Саня; тут же отогнал Парджикия в сторону, уселся рядом и положил мою кое-как фиксированную конечность к себе на колено.

– Не опускай вниз, а то будет отек. Как завтра-то нам с тобой работать, теперь не знаю прямо, Ленчик.

– Да ничего, я приеду в любом случае.

– А если перелом?

– Да не… я бы почувствовала. Просто сильное растяжение.

– Ладно, утром будет видно. Я за тобой заеду.

– Спасибо, ты настоящий друг. Сань, а что за девочка бегала, такая хорошенькая, беленькая? Чья она?

– Машка?

– Вроде Маша, да.

– Это одной из косметологов дочка.

– Слушай… а ты ее знаешь, косметологицу эту?

– Не очень. У Вари надо спросить.

Пока ехали до города, про срочную рентгенографию моей ноги благополучно забыли. Гораздо важней оказалось другое – прекрасную Машу через пару недель прооперировали; убрали большую сосудистую аневризму у основания мозжечка. Как же это хорошо, что убрали!

А ничего особенного не случилось, товарищ режиссер. Видимо, падаю редко; наверное, потому что живу теперь спокойно. А чтобы чаще падать и глубоко видеть, надо сильно волноваться, так я понимаю?

На следующий день меня насильно затащили в рентгенаппарат, перелома не нашли и на радостях закатали мою конечность в огромную лангету. Две недели Саня промучился, работая бесплатным шофером. Было страшно неловко перед ним, и еще более неловко перед Сергеем Валентиновичем – каждое утро начальство заходило после планерки и проверяло состояние моей лодыжки лично. Потом сняли лангету, нога заработала, жизнь покатилась дальше.

Так и пошло; дни быстро перескакивали через недели, недели через месяцы. Чаще всего рабочая пятидневка заканчивалась пятничными посиделками у Асрян. Теперь нас было четверо, и еще много детей. С новыми женщинами появился нескончаемый поток свежих тем для разговоров; только теперь я поняла, как нам с Иркой это было необходимо – новые разговоры. Простые интересы, о школе, учителях, мужьях, соседях, сослуживцах. А потом даже политика и другие глобальные вопросы. Собрание поделилось на «хиппи» и «социалов»; я и Женька – «хиппи», Оксана и Асрян – устойчивые социальные единицы. Одна из пятниц ознаменовалась разговорами о медицине; тема острая – у Женьки на работе молодая женщина погибла от рака яичников. Все охали и ахали; остались маленькие дети, муж в горе, родители в горе, и прочее и прочее.

Асрян, как всегда, подвела весьма циничное резюме:

– Победить онкологию – значит победить смерть как биологический процесс. Мутации, господа, и еще раз мутации. Отсюда мораль – на сегодня это практически невозможно. Наука пока далека.

Женька вступила в поединок: