Алёна Коновалова

Технарь по складу ума с высшим техническим образованием; работаю проектировщиком. Любительница лис и лошадей, манги и аниме, ценитель культуры Японии и Китая. Почитатель творчества Стивена Кинга и Мьевиля Чайны.

Пишу мрачное фэнтези и фантастику. Нежно люблю стимпанк и киберпанк. Создаю всевозможные миры, которым в рассказах тесно. Своих героев до безумия люблю, оттого они постоянно страдают.

Писать начала совсем недавно; говорят, что выходит неплохо. Известна в сети под ником Alizeskis.

Профиль на Синем сайте https://ficwriter.info/component/comprofiler/userprofile/Alizeskis.html

Запах трав

Скакать во весь опор – лететь подобно птице. Раскинуть руки, словно крылья, и, кажется, можно взмыть высоко-высоко. Туда, где парит орёл, где облака прогуливаются по голубому небосводу. Ах, почему я всего лишь кентавр, а не птица?

***

Ноги мерили дорогу, будто ленту сматывали. Я скакал, рассекая грудью кустарники, перепрыгивая овраги и поваленные деревья. Земля влажная и мягкая после осенних дождей. Брызги с травы остужали тело, разгорячённое от бега. Солнце играло зайчиками на шкуре. Путался ветер в волосах, дёргал тяжёлый хвост. Белые пясти потемнели от влаги и грязи.

Светлые копыта отбивали оземь ритм сердца. Я играл в догонялки с тенью. Глаза щипало от встречного ветра. Четырнадцать лет от роду – я полон сил и уверенности в удаче. Ещё овраг. Прыжок! Взметнувшийся фонтан из холодных капель и грязи обжёг горячие ноги. Мышцы гудели от напряжения.

Ещё один овраг, большой и глубокий, но и его преодолею. Ускорился. В два вздоха покрыл расстояние до крутого обрыва.

Раз. Два. Три!

Оттолкнувшись, взлетел, раскинув руки, как крылья! Счастье. Бешеный восторг! Время растянулось, медленно-медленно ползло, словно по сосновому стволу капля смолы. Приземлился, задние ноги всё-таки сорвались с края. Страх кольнул сердце. На мгновение, не более. Я отказался признаться в этом.

Копыта взрывали мягкую землю. Лес становился гуще, пришлось сбавить темп, но всё равно я скакал быстро. Мелькали деревья, сливаясь размытым коричнево-зелёным месивом. Спутанная длинная трава обвивала ноги, кривые корни норовили поставить подножку.

Короткий металлический лязг я едва расслышал. Боль вспышкой пронеслась по телу. Дыхание перехватило, в глазах потемнело. Рухнув на всем скаку, встать уже не смог. Нога не слушалась: правую переднюю словно разом отняли, всю целиком, от плеча.

Я приподнялся и… страх ледяным клинком вонзился в сердце. Капкан? Так глубоко в лесу? Там, где металлические зубья врезались в пясть, кровь сочилась, капала наземь. Между пластин торчали сломанные кости. Попытка освободиться закончилась провалом. Я едва не потерял сознание, совсем чуть-чуть сдвинув обод.

Паника расползлась по телу, словно мороз суровой зимней ночью, рыдания тугим комом распирали горло. Осознание пришло не сразу. Шок. Невозможно! Только не со мной! Я лежал, плакал от бессилия, от невыносимой пытки. Бесконечно долго. Пробовал позвать родной табун, но напрасно: они слишком далеко. Крик запутался в кронах деревьев. Незнакомые звуки и запахи подступили со всех сторон. Страшно и одиноко. И больно. Дико больно!

О чем я мечтал, лёжа на стылой земле, когда тело сводило судорогой, а слёзы ещё не выплаканы? О смерти или спасении? Если придут люди, думал я, убьют, не задумываясь. Суеверные. Они издревле считали кентавров порождением тёмных сил, демонами, что приносят беды. Убивали – и убивают – едва представляется возможность. Может и этот капкан поставили, чтобы поймать кентавра?

Я верил и не верил в свою смерть. Четырнадцать лет – совсем юность для кентавра. Отцу почти два века исполнилось, и это далеко не старость. Он – вожак табуна. И я им должен был стать…

С сумерками, что медленно окрасили небо в алые тона, пришла промозглая сырость. В лесу разом потемнело и похолодало. Я никак не мог унять дрожь. Обнимал себя за плечи, подбирал задние ноги – пытался хоть как-то согреться. Дыхание паром вырывалось из сухих губ. Казалось, что мир вокруг то замирал, то резко приходил в движение, чудились шаги и разговоры. Людские ли или это духи на своих языках переговаривались – непонятно. Сознание плыло. Я то проваливался в дремоту, то выныривал в стылую багровую темноту, ослеплённый вспышкой боли.

Жар, бред, лихорадка – в таком плачевном состоянии он и нашёл меня.

– Эй, – голос раздался рядом, но при этом показался ужасно далёким, – ты жив?

Я разомкнул слипшиеся от слёз ресницы. Он стоял близко, загораживая малиновое вечернее небо. Силуэт, не более.

– Пить, – я прошептал, давясь сухой горечью.

– Вот, держи.

Зубы выбили дробь о горлышко фляги, а челюсть свело судорогой. Я слишком ослаб, чтобы поднять голову. Он помог – и живительная влага тонкой струйкой потекла по губам. Я старался не упустить ни капли, жадно глотая, словно последнюю надежду. И в результате подавился.

– Не торопись. Не всё сразу, будет только хуже, – обеспокоенный голос совсем рядом. – Больно?

Боль… Я давно уже ничего не чувствовал. Всё тело – сплошная боль. Попытка сказать «да» закончилась провалом, голос не слушался – пришлось кивнуть, едва заметно, но этого оказалось достаточно. Спаситель опустился на корточки у капкана, нахмурился. Зрение немного прояснилось, и я смог его разглядеть. Он не старый, но и не ребёнок. Рыжие волосы торчат во все стороны. Лицо… Я неосторожно приподнялся, чтобы лучше его рассмотреть, и в глазах потемнело.

– Не двигайся, – он говорил тихо, спокойно. – Я попробую снять капкан. Будет очень больно, но ты не двигайся. И так слишком сильно ногу повредил.

Парень просунул пальцы между ободами капкана и, натужно пыхтя, немного разжал их. Кровь хлынула из того месива, в которое превратилось пясть. Слёзы брызнули из глаз. Я закричал и невольно дёрнулся от ошеломляющей боли.

– Терпи! – последовал жёсткий окрик.

Ещё попытка. С громким лязгом капкан раскрыл пасть.

Отбросив железяку, парень осмотрел изувеченную ногу.

– Нехорошо… Кость сломана, – он осторожно коснулся страшной раны. – Так что бегать, друг, скорее всего, больше не сможешь.

Что? Я отказывался верить. Думал: может быть, я ослышался? В голове шумело, так что вполне вероятно…

– Думаю, что смогу тебя вылечить, если доверишься мне.

Человек предлагает помощь? Мне. Кентавру!

– Согласен?

«Соглашаться?» – я медлил. Жить без радости бега. Стать изгоем… но жить. Смерть страшила больше. Выбора не осталось. В противном случае я не выкарабкался бы, умер, словно бестолковый крольчонок. Страшно. Люди – враги кентавров! Мысли вихрем скакали в голове. Тяжело.

Человек между тем промыл рану водой из фляги, вправил кость (я едва не оглох от собственного крика) и нанёс мазь. Она принесла облегчение, окутала прохладой горящую ногу, к которой рыжий примотал бинтами длинную ветку.

– Можешь думать, – сказал он и со стоном выпрямился. – Сегодня мы всё равно никуда не уйдём. Тебе нужно отдохнуть и выспаться. Боль вскоре должна утихнуть. Не против, если я разведу огонь? Уже стало зябко.

«Что он задумал? – думал я и не мог довериться человеку. – Не может быть, чтобы он просто так помог».

– Ты замёрз, – не вопрос, утверждение. Он отошёл к ближайшему дереву, где, судя по всему, оставил вещи. Немного повозившись, вытащил объёмный свёрток. – Я как знал, что пригодится, – расслышал смешок.

Он накрыл меня тёплым одеялом. Сразу стало легче. Тепло. Сонливость навалилась подобно волне, я удерживал глаза открытыми. Боль, потеря крови, тяжёлые мысли истрепали разум. Рана горела, хотя боль утихла, растеклась жаром, но окончательно уходить не собиралась.

– Больно, – простонал я в полудрёме.

Лежать на боку было тяжело, мышцы одеревенели от сырого холода, но едва пошевелившись, вновь всхлипывал:

– Больно…

– Не волнуйся, пройдёт, – ободряюще говорил парень.

Он развёл костерок. Свет резал глаза, от этого выступили слезы. Живое тепло приятно согрело продрогшее тело. Я задремал, а он невольно потревожил лёгкий сон:

– Прости, – произнёс он тихо, – можно я сяду рядом? Одеяло у меня одно, а в лесу по ночам дико холодно, – покраснел. Я это видел, несмотря на неровный свет костра.

Страшно? Нет, я слишком устал, чтобы бояться. Кивнул и приподнялся. Он замялся, сел, подобрав ноги. Накрыл свои и мои плечи.

– Прости, – прошептал рыжий, – но это пока всё, что я могу сделать. Тебе нужно поспать. Завтра предстоит долго идти, дома я смогу лучше позаботиться о твоей ране. Если ты, конечно, согласен.

Он сидел совсем близко, и от него тянуло теплом. А ещё острым и пряным запахом, словно от букета целебных трав. Почему-то рядом с ним я почувствовал спокойствие. На его лице не было злобы, только сочувствие и сонность. Он потёр глаза, размазывал по скуле грязь, а возможно и кровь – я не различил. У него грубое лицо, добрая улыбка и карие глаза, в которых плескалась надежда на сон.

– Зачем? – Мне было важно знать.

– А как же иначе? Ты же мог умереть! – он искренне удивился.

– Но… люди ненавидят нас.

– И что? Меня односельчане тоже терпеть не могут, потому что боятся, считают колдуном. А я всего лишь знаю больше, чем эти слепцы и остолопы.

Он рассказал о себе. Изгой, что живёт в одиночестве далеко от деревни. Хоть селяне и питают неприязнь к колдуну, приходят за помощью, когда прижмёт беда.

– А я умею готовить лекарства, знаю о травах почти всё, – он тоскливо улыбнулся. – Так что не мне тебя ненавидеть.

– Прости.

Он вёл себя иначе, чем другие люди, которых я мог вспомнить. Он оказался добрым, открытым, он заботился и беспокоился обо мне. Тяжело признавать, но я был благодарен ему. Буду благодарен до конца жизни.

Он едва не клевал носом. Не понимая, что делаю, я устроился головой на его коленях. Сон пришёл через тепло и запах трав… целый букет.

***

Повреждённую правую ногу Дольф – так его звали – утром согнул и перевязал, закрепив половиной толстой ветки. Он знал своё дело, уверенно наносил лечебную мазь и бинтовал ногу. Действовал умело и уверенно.

Весь день мы шли. Дольф помогал мне и поддерживал, когда я терял равновесие. Медленно ковыляя на трёх ногах, я опирался на его плечо, невольно перенося весь вес.

– До ночи мы не успеем добраться, – сказал он под вечер. – Заночуем в поле.

Мы снова спали рядом, под одним одеялом у небольшого костерка. Запах трав дарил чувство умиротворения и защищённости.

– Скажи, – спросил он следующим днём, – а как тебя зовут? Твоё имя, я до сих пор не знаю его.

– Элиас, – прошептал я.

– Красиво, – улыбнулся Дольф.

Он рассказывал в дороге забавные истории, пытаясь отвлечь и повеселить. А обо мне не спрашивал. Только имя.

– Элиас, ты… боишься? – спросил он. Идти оставалось недолго, деревня показалась на горизонте.

– Да, – чуть помолчав, произнёс я.

Прошло больше двух дней, я не мог с уверенностью сказать, что перестал бояться. «Он человек!» – и для меня этим всё было сказано. Недоверие к людям навсегда останется у кентавров в крови.

– Прости. – Я отвернулся, пряча глаза и покрасневшее от стыда лицо.

– Ясно. Я не могу требовать от тебя доверия.

Тогда я почувствовал укол вины. Столько всего произошло в эти дни: едва не умерев, я получил шанс на спасение.

– Да не переживай, я прекрасно понимаю, что тебя гложет. Будь настороже, тогда проживёшь дольше, – он засмеялся. Так легко и непринуждённо, что и я невольно тоже улыбнулся.

Далеко за полдень, когда солнце склонилось к закату, небо потемнело, и прохлада вместе с невесомым туманом потянулась из ближайших лесов, он указал на темнеющий впереди ряд домиков.

– Мы почти пришли. Но нам не туда, – повёл пальцем вдоль горизонта вправо. – Вон там, за лесом.

– Ты живёшь далеко от сородичей? – удивился я.

– Меня считают колдуном.

Он говорил, говорил, говорил… Как ни странно, это успокаивало. Дольф одинокий, но общительный, открытый и добрый, словно жеребёнок.

Ещё до заката мы шли до жилища Дольфа, что на опушке ютилось под раскидистой сосной. Его дом показался мне крошечным: одна комната с земляным полом, провисшей крышей, маленьким оконцем и покосившейся хлипкой дверью. Из мебели только кровать и стол с единственной табуреткой. Небольшая печь в углу, почти чёрная из-за сажи.

– Если ты не против, я постелю тебе соломы. Кровать не выдержит кентавра.

Он улыбнулся. Дольф постоянно улыбался. Озорная, смущённая или грустная – улыбка украшала его лицо. А ещё рябые крапинки на носу и щеках – Дольф словно рождён солнцем. И лугами: от него веет теплом и травами.

Он помог мне устроиться на соломе, мягкой и ароматной. Усталость от длительного перехода дала знать: глаза слипались. Прислонившись спиной к нагретой от печи стене, я наблюдал, как Дольф готовил очередную порцию лекарств. Его длинные пальцы порхали над мешочками, коробочками, склянками, таскали щепотки, смешивали, растирали… Даже завораживающе.

– Так! – он резко развернулся, я вздрогнул. – Всё готово!

Дольф поставил на пол у моей подстилки миску с зеленовато-серой кашей. Диковинный аромат, ярчайший коктейль запахов ударил в нос, голова немного закружилась.

– Это, – продолжил тем временем Дольф, – сильное средство. Будет жечь, но лечение пойдёт быстрее.

Я кивнул.

Разрезая бинты и обрабатывая припухшую ногу, он не разговаривал. Точнее, не разговаривал со мной: бубнил под нос, то довольно ухмыляясь, то, наоборот, хмурясь.

– Гниение не пошло, кости встала на место, кровь не идёт… Ну, могу сказать, что всё просто великолепно, – и он опять улыбнутся.

– Спасибо, – пробормотал я, опустив взгляд, – за всё.

– Рано благодаришь. Хоть перелом и не сложный, но ноги лошади отличаются от людских. В деревне коня, получившего такую травму, убивают. Из милосердия, чтобы животное не мучилось? Нет. Просто никто не желает возиться.

Мурашки табуном пробежали по коже от его слов.

– Люди жестоки, – тихо продолжил Дольф, – и в этом я согласен с кентаврами. Я ненавижу, когда, не сделав и попытки помочь, эти… звери умерщвляют живых существ.

Я видел, как исказилось его лицо – ярость, брезгливость и отвращение смешались в гримасе.

– Прости, что я говорю такое. Теперь ты, наверняка, будешь сильнее ненавидеть людей. Возможно, это и правильно. Но ты устал. Отдыхай.

Стащив с кровати одеяло, он набросил его на мои плечи и корпус.

– Сон – лучшее лекарство, Элиас.

Я поблагодарил его, как сумел, искренне. Дольф был не таким, как другие люди. Я старался отделить его от остального племени жестоких двуногих. Но боялся, что не смогу поверить до конца. Однако попытаться стоило. Только ради него.

Той ночью беспокойный сон терзал меня.

Лёгкий ветер в волосах, тёплый, ласкал шерсть, трепал хвост. Я не скакал – летел, раскинув руки в стороны, как крылья. Так мог почувствовать себя птицей, воспарить к орлам, к облакам, устремиться в неизведанную небесную синь.

Ветер щипал глаза, выдавливая слезы. Четыре белых копыта выбивали ритм сердца, взрывая землю. Скачу. Куда? Только вперёд! Там свобода.

Овраг. Узкой линией обрыв перечеркнул гладь простора. Раз. Два. Три. Отталкиваюсь, лечу. И казалась недалёкой та сторона, но приблизиться к ней я был не в силах. Даже руки-крылья не помогли. Я понял – не долететь. Осознание острым куском льда вонзилось под сердце. Я падал в пропасть, а края её сомкнулись надо мной.

Проснувшись в темноте, я долго не понимал, где нахожусь. Всё незнакомо: звук, запах, темнота и тени. А я явственно ощущал чужое присутствие, но, странное дело, страха практически не испытывал. После сна сердце билось птицей в груди, дыханье сбилось, как от долгого бега, однако тревога исчезала, словно песок, просачивающийся между пальцев.