Однако глаза не могли скрыть глубинного южного темперамента, заретушированного непреходящим смущением. Условились, что Клиент будет обращаться к своему несолидному психотерапевту иронически – «пан Ярошевский», а Каспар станет называть его столь же иронически Александром Сергеевичем или сокращенно «Классик». Такова была импровизированная тактика: для должного контакта сторон им лучше называть друг друга не официальными именами, а изобретенными прозвищами. Это способствует иллюзии домашней доверительности.

Итак, Классик увел чужую жену и теперь страдал, во-первых, муками совести, во-вторых, бредом преследования, в-третьих, явно хотел все вернуть, как было. Но пути назад были отрезаны. Его история была более или менее типична: бездомного Классика приютил в своей квартире женатый друг-однокурсник. Жена друга воспылала страстью к приживалу – «из жалости», как стыдливо комментировал «счастливый» соперник. Который, впрочем, не последовал благотворному примеру Иосифа Прекрасного и вступил в порочную связь. В этом он честно сознался другу, как только тот почувствовал неладное… Адюльтерная история то вспыхивала, то затухала в течение семи лет. Конечно, Классика быстро изгнали из пристанища, как змею, пригретую на груди, но тот благодаря своей бережливой матушке сумел разжиться комнаткой на окраине…

Каспар пытался заострить повествование на имущественных подробностях, полагая, что они надежные маячки в сплетении затуманивающих разум страстей. Глядишь, и логика решения забрезжит… В имущественном плане Классик, конечно, выиграл, оттого и тушевался. Сначала его любовница переехала вместе с ребенком к нему в коммунальную тесноту. Покинутый муж вроде бы уже не страдал и даже стал налаживать свою интимную жизнь, но Классику казалось, что это лишь блестки внешней бравады. А в душе обманутый жаждет мести. Ощущение усилилось, когда «роковая женщина» подбила и без того измученного приступами совестливости и страха Александра Сергеевича на рискованный маневр: договориться с ее бывшим о неравном обмене. Дальше и так все ясно: вновь образованной ячейке общества досталась квартира, а поверженный друг переселился в комнату. «Он же все равно один, а нас трое!» – с простодушным коварством мотивировала ченч жена. Однако ее бывший муж вроде даже не протестовал, и с его стороны, как неохотно признавал А.С., не исходило никаких угроз.

Но именно это и пугало! Классику грезилось зловещее затишье перед бурей. Словом, он был уверен, что скоро его отправят на тот свет. Ведь должно же быть какое-то возмездие за содеянное!

В отличие от него Каспар так не считал. Возмездие не всегда приходит по адресу. У него свои причудливые соображения об объекте, сроке давности и форме наказания.

Классик просил упреждающе спасти его от порчи и в подтверждение приводил ведьмовские наклонности собственной жены. Налицо спутанность логики. Каспар спросил напрямую:

– Вы боитесь супруги или ее бывшего мужа?

– Я никого не боюсь! – Классик брызнул остатками брутальной гордости.

Но, конечно, поддался терпеливым уговорам о том, что перед помощником в тонких делах не требуется размахивать шашкой. А надо сознаться в слабостях, открыться, вычерпать до донышка свои кошмары, – только так излечивается больная душа. Разумеется, Классик боялся прежде всего своей «половины». Один раз она уже предала, а, как известно, единожды преступив черту, повадишься… На «Полный курс» Му-Му Классик замахал руками – дорого! Зато Каспар научил его смотреть вампирам в затылок и правдоподобно имитировать половые трудности, – основополагающим защитным действиям от нечистой силы. Он интуитивно полагал, что бессмысленно убеждать индивидуума в нелепости его страхов. Страх есть – и точка. Не важно, прикидывается ли его источник порчей, сдвигом земной коры, изменой любимых или смертью. И от лекаря требуется лишь самозабвенно увлечься игрой в страшное. Тогда пациент, почувствовавший значимость своих предрассудков, – а значит, себя самого, – поневоле излечится сам. А куда ему, сердешному, деваться!

В пылу игры Каспар познакомился со всем действующим треугольником драмы: женой, ее детьми от разных браков, поголовьем плешивых кошек и брошенным мужем господином Белозерским. Последний оказался самым приятным персонажем. Вопреки демонизации, этого чудика давно интересовали лишь малые этносы и нереализованные замыслы самого разного толка: от экспедиций в Туву до махинаций с недвижимостью. Чокнутый ученый, напугавший Классика тотемическими изысками, – неплохой анекдот начала Каспаровой карьеры… Этому ироничному типу так понравилась история о страхах Александра Сергеевича, что они с Каспаром подружились. Последнему за дружбу пришлось расплатиться нарушением врачебной тайны и этики, но для красного словца не жалеют и отца… Конечно, Каспару пришлось нарушить еще и договор с непререкаемой Му-Му: он не должен был брать денег с клиента, не обложенных данью Марины Михайловны. А Каспар взял! И взял не очень-то красиво. Но развитие истории так его развеселило, что остановиться просто не было сил. Во многом благодаря Белозерскому, что оказался умелым провокатором:

– Ты их не разубеждай. Скажи, что я опасный ревнивый колдун. И пусть дают тебе бабки, чтобы ты их защищал от порчи. Мне процент за идею. Договорились?

Каспар решил попробовать шутки ради. Тем более ему куда приятнее было платить процент затейнику Белозерскому, чем алчной Му-Му.

Ученый муж при близком знакомстве оказался куда более охоч до мошеннических идей, чем до научных. Но надо отдать ему должное – ни одну он не реализовывал, все утекало в болтовню. Его забавляли красота и изящество преступной схемы, он наслаждался грехом эстетически… Дело обычное: те, кто сами не умеют, обычно наставники или начальники. И Каспар повелся. Он позвонил Классику и проникновенным голосом предупредил его об опасности и о сумме, которая эту опасность предотвратит. Сумма была взята с потолка, точнее из цветочного магазина. Столько стоила самая дорогая корзина диковатой икебаны с астрами, камышами и орхидеями.

– …Ежемесячно! – зловеще нашептывал Белозерский и блудливо хихикал, мешая вести переговоры. Ему и в голову не пришло, что несчастный Классик согласится.

И принесет нужную сумму. Бледнея от ответственности, Каспар заверил, что отныне семья под защитой. Он не рискнул требовать ежемесячности, и тогда разыгравшаяся было совесть тут же уступила место азарту розыгрыша. В конце концов, Марина Михайловна за свой «Полный курс» просила раз в сто больше. А если учесть, что в таинственном комплекте ее антисглазовых процедур числились клизма и вошедшая в моду уринотерапия… В общем, Классику просто повезло! Он легко отделался.

Чего не скажешь о неловких махинаторах. Деньги быстро прокутили. Не разделяя на проценты и доли. Классик больше не звонил: успокоился. Белозерский предлагал «взбодрить» беднягу психологическим давлением, чтобы тот снова раскошелился во избежание ведьмовских проделок. Но предлагал опять не всерьез, конечно… Каспар уже привыкал к бесконечной, как водопроводное подтекание, болтливости Белозерского. Его бывшая жена называла это «преждевременным словоизвержением».

– Его язык доведет до преисподней, – жаловалась она Каспару. – Как начнет рассказывать про колдовские обряды – не остановишь. Говорил, что даже вуду – просто дети по сравнению с нашими северными народами. Нагнетал, что ведьмы среди нас и что им раз плюнуть навести порчу. Я его спрашиваю: «Зачем ты мне мозги пудришь?» А он отвечает, что незнание не освобождает от ответственности. А я ему отвечаю, что нужно делом заниматься, а не лясы точить. А он мне заявляет, что, мол, твоя протестантская этика тебя не спасет. А я говорю: «При чем тут протестанты, я ж просто по-человечески с тобой… Ну как можно во все это всерьез верить, ты мужик взрослый, а не бабка деревенская!» А он мне: «Надо знать врага в лицо, а не прятать башку в песок». А я ему говорю, что в мире столько опасностей, а ты еще мне душу мутишь всякой нечистью! А он говорит: «Я ученый, а ты малоразвитое существо». А я говорю, что скоро кандидатскую защищу, в отличие от него, п…бола плешивого… А он меня ведьмой обзывал! Меня! Я-то тут при чем, если он сам как леший с этими обрядами носился!

Каспар ей не сочувствовал. Он еще не знал тогда, что Белозерский может быть утомителен для близких. Быстро убедиться в этом не составило труда. Но Каспар еще долго находился под обаянием «плешивого», чей поток сознания будил авантюрное воображение.

– Ты заплыл не в те воды, – бодро вещал Белозерский. – Мозги обрастут ракушками в туалетной каморке. А надо, чтобы о тебе пошла народная молва! У меня план: мы организуем агентство. Название надо придумать звучное и непонятное. Например, «Асана». Главное, чтобы на «а» – так лучше воспринимается. Даем рекламное объявление: «Правдиво объясним ваше отсутствие в семье».

Народ потянется. Думаешь, не клюнут?! Может, и не сразу, но несколько звонков из любопытства будет. А там уже наша задача удержать рыбу на крючке.

– Что такое «Асана»? – только и спросил Каспар.

– Не важно. В общем, поза в йоге. Такие вещи надо знать! Хотя насчет названия и прочей эзотерики ты на меня вали, уж я им мозги запудрю. Мы будем работать по принципу «добрый и злой следователь». То есть в переводе на нашу почву: грустный психотерапевт и веселый шарлатан.

Объявление тиснул друг Белозерского в газете с обнадеживающим названием «Ладушка» под заголовком «О семье и о здоровье». Знакомец уныло там редакторствовал, мечтая возглавить русскоязычный «Плейбой». Но того еще не было в природе, и потому страдалец вот уже с полгода проникался тихой ненавистью к семейным ценностям. Он с радостью отреагировал на возможность пошалить. Затейники ждали откликов, затаив дыхание, что противоречило здравому смыслу. «Ладушка» взросла на ниве своей предшественницы – вялой многотиражки, и ее читательская аудитория была крайне туманна. И тем не менее народ, как того ожидал болтливый мудрец, клюнул, заглотил и не поперхнулся. Были, конечно, оскорбленные письма от воинственно настроенных дам, видимо чувствовавших, что падут жертвами означенного «правдоподобия». В день выхода тиража не привыкший к демократическим свободам читатель, тяжело сопя, обдумывал предложение. А на второй день позвонили аж три человека. Первому, нетрезвому господину с шаляпинским тембром, было просто не с кем потрендеть. Второй неуверенным шепотом согласился подойти в контору. Третьей оказалась девушка. У нее вообще не было семьи. Она хотела устроиться на работу телефонной секретаршей. Эта немудреная должность как раз вошла в моду. Но, несмотря на моду, она стала любовницей Белозерского. Это призвание вне конкуренции. И совсем другая история.