Работала она не покладая рук, никогда ни о чем не забывала и относилась очень бережно к людям и вещам. Несмотря на бесконечную занятость, она успевала хлопотать и о собственном доме. Растила двух румяных дочерей и с нежностью журила своего доброго, но не поспевавшего за темпом жены, мужа.

Мое знакомство с Полли состоялось накануне свадьбы. Кажется, я привязалась к ней еще до того, как успела встретить. Но теперь радовалась, что ее нет в особняке.

Не уверена, что смогла бы смотреть ей в глаза после всего того, что случилось.

Приготовления к ужину я намеренно проигнорировала. Но прячась в студии, я видела, как приехала машина с логотипом ресторана, который так нравился Давиду, и шустрый персонал, неся разнообразную снедь, скрылся в особняке.

Потеряв интерес к происходящему, я пробежалась взглядом по своей студии. По задумке архитектора, построившего особняк, здесь должен был располагаться зимний сад. Просторное помещение на втором этаже, занимавшее значительную часть крыла здания, подходило для этих целей идеально.

Возведенные полукругом стеклянные стены были украшены французским балкончиками с витыми чугунными решетками и увенчаны прозрачным куполом, сквозь который в комнату вливался поток света. Я любила свою студию в любую погоду, ведь она всегда была хороша. И вид, открывавшийся сразу на три стороны света, завораживал меня неустанно. Я проводила здесь большую часть своего времени, ведь это место было и моим замком, и моей крепостью. Так было всегда, но не теперь.

Я тяжко вздохнула и присела на краешек софы. Проведя пальцами по нежно-бирюзовому велюру, прикрыла веки. Мне вновь стало казаться, что я погружаюсь на дно глубокой реки. И тяжесть ее вод давит на меня нестерпимо, не оставляя шанса вздохнуть, выбраться. А где-то наверху смыкается лед неподъемную толщею.

Послышалось шуршание шин по дорожке из гравия. Уже зная, что увижу, я все же подошла к окну. Объехав по кругу величественную клумбу с гортензиями, машина сестры остановилась у самых ступенек. Пожелав себе быть сильной, я отправилась встречать гостей.

Ступая по коридору, я слышала их голоса. Но сердце мое стучало так громко, что слов разобрать не получалось. Впрочем, в этом не было нужды. Я понимала, о чем они говорят. В чем винят меня.

Давид заметил меня первым. Не сводя глаз смотрел, как я приближаюсь, спускаюсь по лестнице, держась за перила. Если он ожидал увидеть во мне раскаянье, то напрасно. Я жалела лишь о том, что мой побег провалился.

Выбирая наряд для ужина, я не мудрствовала. В отличие от Лары, я никогда и никого не пыталась поразить. И доказывать что-либо никому не желала. Я нравилась себе такой, какая есть, и чужое мнение мне было безразлично.

Так и сейчас, я выбрала простой сарафан цвета незабудок и длинные серьги с бирюзой. Заплела длинные волосы, оставив их лежать тяжелой косой на плече. Вот и все мои приготовления.

Сестрица же явно успела побывать в салоне красоты, где обзавелась замысловатой укладкой и стильным макияжем. Дорогое платье было из последней коллекции, а туфли стоили целое состояние. В ушах переливались бриллианты, а на правой руке сверкал излишне крупный изумруд.

Впрочем, все это ей несказанно шло. И дорогие стильные наряды, и аромат денег с нотками успеха. Лара знала это лучше всех.

Как и то, что ее красота стоит дорого, а желающих отдать за нее если не душу, то полцарства найдется немало. И ее муж – успешный чиновник в прошлом, а ныне преуспевающий банкир, был одним из них. Она выбрала его за легкий характер и предсказуемость. За это же и не терпела его.

В такт моим шагам позвякивали тяжелые серебряные браслеты на запястьях. Я любила серебро и искусно выполненную работу одаренных мастеров. Наполняя свой ларчик, я привозила диковинки из разных стран, и со временем он превратился в пузатый сундучок из темного дерева, обитый серебром и украшенный разноцветными самоцветами. Откуда я неспешно доставала украшения, подбирая их к наряду. По первости муж считал это странным, привыкнув, что жены его партнеров увешаны драгоценными камнями как новогодние елки. Потом привык и стал усердно пополнять мою коллекцию. Но все, что дарил он, все же приходилось держать в сейфе.

Но все это в прошлом и теперь не имело никакого значения.

Сестрица волновалась, и это было непривычно. Но тщательно продумала, как будет развиваться встреча, как будет она блистать в диалогах и паузах. И это уже вполне типично.

В этом тоже мы были с ней не похожи. Я любила театр лишь на сцене, а она не видела без него жизни.

Так во всем. Даже внешне, мы были похожи разве что цветом волос, но и это еще в подростковом возрасте Лара исправила. После долгих экспериментов она осталась шатенкой, что несомненно было ей к лицу.

Впрочем, осознание того, что сестрица мне не ближе любой прохожей, пришло ко мне поздно и стоило слишком дорого. Но за наивность, равно как и глупость, всегда приходиться платить дорогой ценой. Заплатила и я. Сполна.

– Белль! – приложив руку к груди, охнула сестрица.

Бросилась ко мне. Но вдруг остановилась. Наши взгляды встретились. Лара заметно побледнела.

Я не прятала глаз. Ведь я дала себе слово быть храброй.

Обогнав мать, ко мне подбежал Киря. Племянника я любила. Славный мальчишка. Совсем недавно ему исполнилось пять, но я сидела под замком в психушке и пропустила его праздник.

Склонившись к малышу, я крепко его обняла. Он что-то забавно лепетал, а мне слышалось, как трещит моя никчемная броня.

– Изабелла, – шагнул ко мне Федор, муж Лары. – Очень рад тебя видеть… в добром здравии.

Федор смутился и сбился на полуслове. Он был хорошим человеком, и именно поэтому последние наши встречи были мукой для меня.

– Что ж, – громко сказал Давид, и от звука его голоса я содрогнулась. – Все к столу.

Киря посмотрел на меня удивленно. Потянул за руку и тихо, чтобы никто из взрослых не услышал, спросил:

– А мороженое будет?

– Не знаю, малыш, – призналась я, переходя на шепот. – Но, если что, я знаю, где хранят конфеты.

В столовой уже все было готово к приходу гостей. Угощенья были великолепны. Но вряд ли кто-то почувствовал их вкус.

Федор неловко ерзал на своем месте. Бледная и непривычно молчаливая Лара царственно сидела подле него. Расположившийся во главе стола Давид мало интересовался гостями, но с меня глаз не спускал. И пламя пожара казалось райским садом по сравнению с тем, что я чувствовала рядом с ним.

Первым не выдержал Федор. Кашлянув, он спросил робко:

– Как ты, Белль? Мы так…переживали за тебя.

Давид зло усмехнулся:

– Так переживали, что даже похоронили.

– Напрасные хлопоты, – зябко передернула плечами я.

Очередная злая усмешка Давида. И заботливое Федора:

– Неудивительно, что эта ужасная трагедия так повлияла на тебя! Увидев подобное, вовсе не сложно сбиться с пути. Я до сих пор помню те ужасные кадры с места крушения…

Федор не имел ни малейшего понятия о том, о чем с таким пылом вещал. И это хорошо. Ведь я бы злейшему врагу, худшему из злодеев, не пожелала бы оказаться в самом эпицентре двух несущихся навстречу друг другу поездов.

Но объяснять что-либо я даже не пыталась. События той ночи часто являлись ко мне в кошмарах. Но говорить о случившемся вслух я была не в силах.

А в оправданиях своего поступка не нуждалась вовсе. Я сбежала не из-за катастрофы. Она была лишь удачным поводом исчезнуть из собственной жизни.

Федор меж тем разошелся. Поглощенный воспоминаниями о хрониках увиденных репортажей, он с жаром рассуждал о причинах и жертвах, о последствиях и утратах. И тяжелая гнетущая тишина на него не давила – он не заметил ее.

– Заткнись же ты уже!

Окрик Лары прозвучал будто свист хлыста в ясном небе. Я вздрогнула. Федор посмотрел на супругу в замешательстве.

Нервно схватив бокал с алеющим на свету бордо, она сделала быстрый глоток. Тряхнула упрямо головой. Она сидела аккурат напротив меня, и я чувствовала, как кипит в ней ярость. Замерев неподвижно, я желала лишь, чтобы этот ужасный вечер кончился. А еще, чтобы сестрице хватило ума доиграть давно заученную партию.

Но ни то, ни другое не спешило сбыться. Сверля меня взглядом, Лара криво усмехнулась. Небрежно повертев бокал в руке, спросила с усмешкой:

– Ты еще не понял? Наша блаженная принцесса, наконец, прозрела!

Щеки мои запылали. Но надежда все еще теплилась в сердце. Не таясь, я посмотрела на сестру. Она вздрогнула. Но жажда крови, желание реванша были сильнее благоразумия и расчетливости.

Бури не миновать. И бесполезно надеяться на чудо.

Склонившись к сидевшему рядом со мной Кире, я спросила предательски дрожащим голосом:

– Хочешь порисовать в моей студии?

Личико ребенка оживилось. Глаза радостно засияли. Но Лара зашипела в глухой ярости:

– Не смей обращаться к моему сыну!

– Дорогая, ты что? – растерялся Федор.

На его слегка пухлых щеках появилась краска стыда. Но сестрице не было до этого дела. Чуть склонив голову к плечу, она спросила Давида приторно-сладко:

– Еще не понял? Она все знает. Все знает о нас!

В этот миг я почувствовала себя той самой фарфоровой чашечкой, что разбилась сегодня вдребезги. Все внутри меня со звоном разбилось, раскрошилось, разлетелось. Но об этом знала только я. Остальные же видели лишь неподвижно сидящую на своем месте Белль.

И в зыбкой страшной тишине прозвучал растерянный голос Федора:

– Я не понимаю… Что все это значит? Лара, о чем ты?!

Сестрица сорвалась. Словно оркестр грянул в пустом зале. Слова срывались с ее губ и, будто острейшие кинжалы, летели в каждого, кто имел несчастье находиться рядом. Много лет она хранила свою тайну. А теперь не знала удержу.

Словно во сне я поднялась. Положила на стол накрахмаленную салфетку, что все это время так отчаянно сжимала пальцами под столом. Ни на кого не смотря, ни с кем не прощаясь, ушла. Тихо прикрыла за собой дверь столовой. Словно опустила занавес над сценой, где пели панихиду моей прошлой жизни.

Пронзительный голос сестры и ее ужасные слова не долетали до второго этажа. Но едва оказавшись в своей спальне, некогда нашей с Давидом спальне, я начала задыхаться. Пошатываясь, я из последних сил вышла на балкон. Вцепилась руками в кованую решетку.

Прохлада летнего вечера, легкий ветерок с озера укутали меня. Зажмурившись накрепко, я почувствовала, как слезы обожгли мои щеки. Тут же смахнув их нетерпеливою рукой, я приказала себе успокоиться. Я дала себе слово, что справлюсь с этим. И нарушать его не собиралась.

Присев в плетенное кресло, я заставила себя дышать. Успокоиться. Взять себя в руки.

На удивление я справилась с собой довольно быстро. И когда в вечерней тиши раздался шум отъезжающей машины, и даже тогда, когда послышались шаги мужа, я не дрогнула.

– Белль!

Голос Давида звучал тревожно. Я почувствовала его страх. И это было дико само по себе.

Заприметив открытую дверь, он выбежал на балкон. Но заметив меня, сбился с шага.

– Белль…

– Не надо. Я не желаю ничего знать.

Давид тряхнул головой, будто своевольный конь роскошной гривой. Шагнул ко мне и, ухватив за плечи, выдернул из кресла.

– Больно.

– Когда ты узнала?

– Ты точно хочешь спросить об этом?

Муж сжал меня еще сильнее. Я не пыталась вырваться – бесполезно.

– Все не так. Не так, как кажется.

– Я не желаю ничего знать.

– Она никогда и ничего не значила для меня. Никогда и ничего!

– Тем хуже для тебя. Для вас обоих.

– Все случилось до того, как я узнал тебя.

– И семь лет забывал рассказать, что спал с моей сестрой?

– Это ничего не значило!

– Повторяешься.

– Не веришь мне? Но…

Вскинув руки, я взяла его лицо в свои ладони. Легонько сжимая ледяными пальцами его кожу, заставила посмотреть на меня. Приподнялась на кончиках пальцев, чтобы мы были чуть ближе друг к другу. Лучше видели друг друга. Сказала тихо, как когда когда-то шептала в ночи:

– Неважно. Все это уже неважно. Я больше не жена тебе.

Давид склонился ко мне, как если бы желал поцеловать, и прошептал в ответ:

– Этому не бывать. В раю или аду – неважно. Мы будем вместе. Иного не дано.

Две недели спустя

Крохотная искра породила огонек. Я бросила спичку на потемневшую от засухи последних дней землю. Вспыхнуло пламя. И яркий огонь стремительно и весело помчался по бензиновой дорожке, что я старательно начертила для него.

В тот же миг я бросилась по склону жиденького бора, что таил ужасную, похожую не то на плешь, не то на рану поляну, что оставили во время вырубки. Вскоре в этом небольшом лесопарке будет построен очередной квартал и не останется ни деревьев, ни следов варварства строителей. Ну а пока здесь не гуляют жители нового района и не суют свой нос в чужие дела бдительные старожилы. И это прекрасно.

Вскоре бензиновая дорожка привела огонек к машине мужа. Пламя перекинулось на бензобак, и грохнул взрыв. Не сдержавшись, я обернулась. Остов джипа пылал. А на водительском месте явственно виднелся силуэт мужчины.

Поправив лямку рюкзака, я поспешила прочь. Этой ночью у меня еще уйма дел. И некогда отвлекаться на сожаления.

Вовсе не радуясь тому, что сезон белых ночей еще не завершился, я вернулась домой. Особняк мирно спал и знать не знал, что за стенами его неминуемо рушится мир.

Вбежав по лестнице, я бросилась в ванную комнату. Брезгливо стянув с себя одежду, сгребла ее в мусорный пакет. С остервенением натирая мочалкой тело, приняла душ. Мокрые волосы затянула в узел. Спешно переоделась в джинсы и толстовку.

Подхватив пакет, бегом помчалась к домику садовника. Одноэтажный домик, одна часть которого была сплошь увита виноградом, а другая – розами, хранил в себе множество полезных для сада вещей. Но сейчас меня интересовала огромная бочка, что пряталась за ним. Убедившись, что она пуста, я порадовалась. Бросила в нее пакет, а заодно и рюкзак. Вылила целую бутылку жидкости для розжига барбекю.

Одной спички хватило, чтобы пламя вспыхнуло быстро и яростно. Убедившись, что работа пошла на лад, а также впервые за все время жизни здесь порадовавшись обширной территории сада, я поспешила в дом.

Порывшись в кладовке горничной, я натянула резиновые перчатки. Вооружилась щетками и разномастной химией. И принялась за уборку.

Утро началось с череды телефонных звонков. Первый прозвенел в начале десятого. К десяти телефоны стали звонить беспрерывно. Не мудрствуя лукаво, я отключила телефон особняка и переключила на беззвучный свой мобильный. Не мечтая больше о сне, перебралась в студию.

Первым явился Буров. Я видела, как его машина появилась на дорожке, но даже не подумала встречать гостя. Впрочем, иллюзий о том, что «дорогой» гость отправится восвояси, тоже не испытывала.

Николай Буров был давним соратником отца Давида. Его единственной заботой была безопасность семьи и бизнеса. А обширный опыт работы в спецслужбах и чутье зверя отлично помогали в этом.

И только глупец мог бы посчитать, что возраст притупил его нюх или хватку. Разменяв шестой десяток, Буров добавил к ним недюжую мудрость, но не растерял ни ту, ни другую.

– Здравствуй, Белль, – появившись на пороге, поздоровался он бархатным голосом.

Равнодушно мазнув взглядом по его широкой фигуре, я вернулась к работе. Одна из балконных дверей была открыта настежь – сегодня было душно. Приблизившись к витой решетке французского балкона, мой гость замер. Ему не нравилась моя студия. Слишком много света. Слишком много пространства. Неподобающее количество свободы. То ли дело бронированный со всех сторон бункер где-нибудь под землей.

В школе, а затем и студенчестве у меня было хобби – я бесконечно рисовала людей, чьи лица казались мне интересными. Не обязательно красивыми. Вовсе нет. Интересными.

Так вот, у Бурова не было ни единого шанса попасть на страницы моего альбома. Ибо был он типичным. Абсолютно типичным представителем племени силовиков.

Занимаясь самбо с самого детства, он приобрел фигуру и поступь профессионального борца. Годы распутывания хитроумных головоломок и схем одарили его глубокими складками на лбу и вечным недоверием во взгляде.

На заре нашего знакомства с Давидом я всерьез побаивалась его. Он казался мне эдаким злым советником короля, что легко и без всякого сомнения запрет королеву в высокой непреступной башне. А для верности еще и дракона сторожить приставит. Тогда я не знала, что такие, как он, лишь исполняют приказ. Приказ короля.

– Я звонил.

– Я не хотела разговаривать.

– И все же придется.

– А надо ли?

Буров усмехнулся. Обернулся и с интересом посмотрел на меня. Из всех людей на планете только он знал, что сделал Давид. И только поэтому я не могла выносить его взгляд.

Буров шагнул вперед, а я вся сжалась. Он, конечно, заметил это. И больше попыток приблизиться не делал. Все тем же бархатным голосом спросил:

– Твой муж не приехал в офис. На звонки не отвечает.

– Меня это не заботит.

– Как давно ты его видела?

– Я бы предпочла не видеться вовсе.

– Когда ты последний раз говорила с ним?

– Мы не разговариваем.

– Изабелла, – с нажимом произнес он. Я нахмурилась.

Чем быстрее он получит свое, тем быстрее уйдет. Одно плохо, ненадолго.

– День, может, два назад.

– Поточнее.

– Зря стараешься. Здесь, как в заколдованном замке, время остановилось. Каждый новый день похож на день вчерашний. И все они одинаково безнадежны.

Буров поморщился. Прошелся по студии. Отчаянно хотелось, чтобы он оказался где-нибудь за две-три планеты от меня.

– Его кто-нибудь искал?

– Ты.

– Кроме меня.

– Никто не приезжал. Если ты об этом.

Вспомнив, что телефоны я игнорирую, Буров кивнул. Но не успокоился.

– Он говорил тебе о своих планах?

– Вопрос не по адресу.

– Что ты имеешь в виду?

– То, что есть женщины, которые знают планы Давида лучше меня. У них и спрашивайте.

Буров остановился. Посмотрел на меня как-то странно. Будь его воля, он бы уже вытряс из меня все, что хотел. Но позволить себе подобное не мог. И это явно его расстраивало.

Но он старался казаться добряком. Заглянул через мое плечо и спросил:

– Новый проект?

– Прежний. Не успела закончить.

У меня всегда было множество проектов. Но больше всех я любила иллюстрации к книгам. И в этом нет ничего удивительного, ведь мои родители держали книжный магазинчик, среди полок и стеллажей которого я и выросла.

– Что за сказка?

– «Красная шапочка».

Буров бросил на меня быстрый взгляд. Потер колючую щеку. И сказал:

– Дай мне знать, когда Давид объявится.

Я кивнула в знак согласия. Хотя ничего подобного делать и не собиралась.

Выход гость нашел самостоятельно. Я же сосредоточилась на работе. А вернувшись к реальности, поняла, что уже наступил вечер.

Потерев усталые глаза, я призадумалась, чем себя занять. Голод подсказал ответ. Но делать заказ на дом мне не хотелось. Вместо этого я направилась в гардеробную.

Увлеченно передвигая вешалки, я остановилась на платье из струящегося шелка пастельно-лавандового цвета. Перебрав украшения в сундучке, выбрала длинные серьги, которые привезла из Индии.

Присев на мягкий пуфик, робко касалась флакончиков и баночек на туалетном столике. Все было на своих местах. Все так, будто я и не покидала этой комнаты. Вновь возникло странное чувство, будто время здесь остановилось.

Неуверенно и даже робко взглянула на свое отражение. Та другая я, томясь в темнице зазеркалья, смотрела на меня темными грустными глазами. И время обернулось вспять в холодную ночь начала весны, когда она была заточена.