Глава 21. Лика

Вскакиваю с кровати. Голова начинает кружиться, я цепляюсь за спинку кресла, чтобы сохранить равновесие.

Картинки прошлой ночи пробегают перед глазами, как слайды.

– О боже, – накрыв другой ладонью лицо, вздыхаю и стекаю по стенке.

Постель со стороны Борзова пуста. Этот бандит поправил подушку, заправил одеяло. Вещи, брошенные наспех с вечера, убраны. Если так задуматься, то он довольно чистоплотен, когда воображение рисовало совсем другую картинку. Имея столько денег, Ян может заказывать клиннинг каждый день и покупать себе одежду, не стирая старую.

Но нет, у Борзова есть свои любимые вещи: белые футболки, джинсы светлые и почти черные. Они отглажены и вывешены в шкафу. Их не так много, как, опять же, я думала.

Собрав мысли в кучу, медленно поднимаюсь на ноги.

Я все еще в футболке Яна. Она мятая, просто кошмар! И от меня пахнет им.

Выскальзываю из спальни, чтобы налить себе воды на кухне, и оказываюсь в плену трех пар глаз. Ну разумеется. Двое Борзовых сидят на диване, третий, собственно, хозяин, что-то помешивает на плите.

Я вся покрываюсь краской. Даже бедра. Заледеневшими пальцами тереблю край футболки. Вчера она казалась мне длинной. За прошедшую ночь ткань волшебным образом успела сесть?

Сглатывая, царапаю иссушенное горло.

– С добрым утром, – раздается недовольный голос Камиля. – Ну ты и спать.

Смущаюсь и отхожу на шаг назад. Взглядом фиксирую время на часах внутри старой покрышки. Всего лишь семь утра!

Мои босые ступни не ощущают ни песчинок, ни крошек под ногами. А эти трое верзил и обуви не снимают в коридоре.

Расчесывая шею, задумываюсь над тем, что со старой шиномонтажкой точно что-то не так. Большим пальцем задеваю очередной засос от Яна. Когда он прекратит это делать?

– Сегодня без кофе, пучеглазая.

Безумно хочется закатить глаза и всыпать по первое число, как бы выразился дедушка. Но тон Камиля, который стал чуть мягче, не говорит о том, что брат Яна резко ко мне подобрел.

– Но есть леденец. Можешь пососать, – ведет бровями, заигрывая. На столе оказываются несколько мятных конфет в зеленом фантике.

Я совсем краснею, когда Кам и Раф начинают ржать. Им эта пошлая шутка показалась смешной.

Ян все им рассказал? Про эту ночь, про… Нас?

Какой же стыд! До сих пор пытаюсь принять тот факт, что я жадно раздвигала ноги перед бандитом, когда тот пялился мне прямо туда! Я стонала, шептала его имя, кусала его губы, впитывала его запах. А Ян… Облизывал палец в моей смазке.

Срываюсь с места и убегаю в спальню. Дверь захлопываю, что стены сотрясаются. В самый последний момент слышу недовольное шипение Борзова:

– Оторву. И не посмотрю, что брат.

Смех прекращается, потому что он не шутил. Ян вообще не шутит.

Стягиваю с себя футболку через голову и отбрасываю ее на кровать. Потом надеваю спортивный костюм, прочесываю запутавшиеся волосы пальцами и в бесполезной попытке пробую утихомирить разбушевавшееся сердце.

Перед тем как вернуться на кухню, делаю глубокий вдох. Воды я так и не выпила, да и желудок просит забросить в него хоть кусочек сыра.

Ступаю медленно снова босыми ногами.

Двое братьев уплетают что-то вкусное из глубоких тарелок, Ян продолжает стоять у плиты. Сегодня он без футболки, в одним широких штанах. Несмотря на толстый слой рисунков на его теле, я все равно вижу, как перекатываются его мышцы, когда Борзов что-то делает: мешает, достает посуду с верхней полки, открывает ящик со столовыми приборами.

– Каша сейчас будет, – говорит, не оборачиваясь.

У меня в животе вновь протест ощущается тяжелым комом. Поджимаю губы и пытаюсь донести все до Борзова. Он же умеет чувствовать мои мысли на расстоянии?

– Садись, – приказывает, мазнув взглядом по моим ногам.

Скрещиваю руки и остаюсь стоять.

Из звуков на кухне остается только стук ложек о керамические блюдца, из которых едят братья. Спина Борзова напрягается, и на вид она кусок отколотого камня.

– Тебе нравятся мои уроки? – говорит безучастно, но нескольких недель бок о бок с бандитом научили меня: его спокойствие или равнодушие часто профессиональная маска. Такие, как Ян, никогда не бывают расслаблены.

Глазами скольжу по натянутому торсу Борзова, когда он оборачивается лицом ко мне. Я трогала кубики, царапала их ногтями, и мне нравилось. А сейчас внутри опустошенность.

– Не хочу кашу. Не люблю я ее, – от напора бандита у меня срывается голос.

– А что любишь? Леденец?! – почти выкрикивает.

Камиль прыскает от смеха. Вновь хочется убежать, чтобы спрятаться в четырех стенах.

– Села!

Его голос мощнее боксерского удара. Меня отталкивает назад, и я плюхаюсь в кресло. Борзов накладывает ненавистную мне кашу и передо мной ставит тарелку. Ложку заворачивает в салфетку и передает из рук в руки.

Надо бы поблагодарить, но я молчу и опускаю взгляд на еще дымящуюся субстанцию ненавистной мне овсяной каши. Там еще и изюм.

Вместо желанного аппетита – рвотные позывы. Никогда не любила овсянку.

Ян садится напротив и ждет. В прошлый раз я ела из его рук. Такого унижения перенести во второй раз не смогу. И разворачиваю ложку, опускаю ее в кашу и под стеклянный взгляд Борзова начинаю есть.

– Я хочу устроиться на работу, – сообщаю, хотя вовсе не обязана. Да?… – К возвращению дедушки мне нужно…

– Не обсуждается, – срезает невысказанное мной, как охотничьим ножом.

Отставляю недоеденную кашу и облокачиваюсь на спинку кресла. Мы схлестываемся взглядами с Яном. Бандит давит, сплющивает, подчиняет своей воле. Его челюсти напрягаются, возможно, я даже слышу хруст.

От внутреннего давления кровь начинает выкипать, вызывая жажду и делая меня немой. Он создает правила, и я должна им следовать – таков его мир.

Не смею отвернуться. Его правила мне ненавистны.

– Ты же сама просила защиты? И я защищаю.

– Это всего лишь работа, – устало выдыхаю, – у меня нет денег даже заменить кеды.

Чувствую себя жалкой, никчемной. Не хватает еще, чтобы все трое подумали, что я что-то выпрашиваю у них.

– Кеды куплю. О работе забудь, Лика.