Песнь XVI

Содержание. Шум Флегетона, свергающегося водопадом в следующий круг, долетает до слуха поэтов. Они приближаются к восьмому кругу. От толпы содомитов, бегущих под огненным дождем, отделяются три тени и, догоняя Данта, умоляют его остановиться. Виргилий повелевает ему исполнить их желания, и тени, прибежав к Данту, схватываются руками, кружатся перед ним и объявляют свои имена. Это три государственные мужи Флоренции: Теггъяио Альдобранди, Иакопо Рустикуччи и Гвидогверра. Данте изъявляет глубокое уважение к ним и к их заслугам отечеству и на вопрос их о состоянии Флоренции выражает сильное негодование на испорченность ее нравов. Тени, похвалив его за пламенную любовь к родине и попросив напомнить о себе живым, поспешно убегают. Поэты идут далее и наконец достигают ужасной бездны. Виргилий бросает в нее вервь,^[19] которою был опоясан Данте. Из бездны выплывает страшное чудовище.

 
1    Уже я был над каменною гранью,
    Где водопад, свергаясь в нижний круг,
    Подъемлет шум, подобный пчел жужжанью.
 
 
4    Тогда три тени, отделившись вдруг
    От строя душ, бежавших непрерывно
    Под страшным ливнем жесточайших мук,
 
 
7    Помчались к нам, подъемля крик призывный:
    «Остановись! судя по платью, ты
    Идешь из нашей родины противной!»
 
 
10    Увы! как страшны были их черты,
    Спаленные огнем ужасной нивы!
    О том досель смущают дух мечты.
 
 
13    Наставник мой услышал их призывы
    И, обратясь, сказал: «Повремени!
    Для этих душ должны мы быть учтивы.
16    И я сказал бы, если б здесь огни
    На зыбь песков так страшно не змеились,
    Что лучше б ты так мчался, чем они».
 
 
19    Вновь поднялся – лишь мы остановились —
    Их прежний клик; когда ж догнали нас,
    Как колесо три тени закружились.
 
 
22    И как бойцы, на битву обнажась,
    Чтоб отразить успешней нападенье,
    Один с другого не спускают глаз:
 
 
25    Так все, кружась, в меня вперяли зренье
    И никогда с движеньем быстрых ног
    Не совпадало лиц их направленье.
 
 
28    Тут тень одна: «Коль зыбкий сей песок,
    Коль образ наш обугленный, увечный,
    Презрительным являют наш порок,
 
 
31    Склонись, хоть ради нашей славы вечной,
    Сказать: кто ты, что смело входишь к нам,
    Еще живой, в край муки бесконечной?
 
 
34    Вот он, за кем бегу я по пятам,
    Теперь нагой, весь черный и убогий,
    Едва ль поверишь, как был славен там!
 
 
37    Он храбрый внук Гвальдрады, в жизни строгой,
    Тот Гвидогверра, что числом побед
    И разумом прославился так много.
 
 
40    Другой, в степях бегущий мне вослед,
    Был Альдобранди, тот Теггьяйо славный,
    Чьим именем гордиться должен свет.
 
 
43    А я, гнетомый с ними казнью равной,
    Я Рустикуччи и, поверь, вполне
    Погиб навеки от жены злонравной».
 
 
46    О! если б был я невредим в огне,
    Немедля б спрыгнул я к сынам проклятья
    И, знаю, вождь не воспретил бы мне.
 
 
49    Но страх сгореть, как эти злые братья,
    Вмиг утушил на сердце без следа
    Порыв желаний к ним лететь в объятья.
 
 
52    «Нет, не презренье, – я вскричал тогда, —
    Но скорбь вселили в грудь мне ваши лики
    Печальные (забуду ль их когда!),
 
 
55    Лишь только я от моего владыки
    Уразумел, что к нам стремитесь вы,
    Чьи подвиги так на земли велики.
 
 
58    Деянья ваши были таковы,
    Что я, земляк ваш, с чувством горделивым
    Всегда о них внимал из уст молвы.
 
 
61    Покинув желчь, я за вождем правдивым
    Стремлюсь к плодам обещанным; сперва ж
    Низринусь в центр вселенной к злочестивым».
 
 
64    «О пусть же долго телу будет страж
    Твой дух бессмертный! – молвил сын печали. —
    Пусть и потомству славу передашь!
 
 
67    Честь и отвага, о скажи, всегда ли
    Живут, как жили, в городе родном,
    Иль навсегда из стен его бежали?
 
 
70    Гюйдьельм Борсьер, гонимый там огнем,
    Недавний гость средь нашего собранья,
    Печалит нас рассказами о нем».
 
 
73    «Иной народ и быстрые стяжанья
    В тебя вселили гордость и позор,
    Флоренция, дом скорби и рыданья!» —
 
 
76    Так я вскричал, поднявши кверху взор,
    И три души, смутясь при этой вести,
    Услышали как будто приговор.
 
 
79    «О если всем ты говоришь без лести, —
    Все три вскричали, – как ответил нам,
    Как счастлив ты, что говоришь по чести!
 
 
82    И так, прошед по мрачным сим местам
    И возвратясь из стран светил прекрасных,
    Когда с восторгом скажешь: я был там!
 
 
85    Поведай людям и об нас несчастных!»
    И, круг расторгнув, как на крыльях, вспять
    Они помчались вдоль песков ужасных.
 
 
88    Нельзя так скоро и аминь сказать,
    Как быстро скрылись с глаз моих три духа.
    Тогда пошел учитель мой опять.
 
 
91    Я шел недолго с ним, как вдруг до слуха
    Достиг шум вод, столь близкий, что едва
    Звук наших слов могло расслушать ухо.
 
 
94    Как тот поток, который мчит сперва
    Свой бег с Монвезо на восток по воле,
    От левой кручи Апеннин, слывя
 
 
97    В верховьях Аквакетою, доколе
    Падет в русло́ долины у Форли,
    Где это имя уж не носит боле,
 
 
100    И с яростью грохочет не вдали
    От Бенедетто, падая с вершины,
    На коей жить и тысячи б могли:
 
 
103    Так здесь, свергаясь с каменной стремнины,
    Ток мутных вод подъемлет страшный гром,
    Слух оглушая грохотом пучины.
 
 
106    Мой стан обвит был вервию кругом,
    Которою когда-то безуспешно
    Ловил я Барса с дорогим руном.
 
 
109    И эту вервь над бездной мглы кромешной
    Я отрешил, как вождь мне приказал,
    И, в клуб смотав, вручил ему поспешно.
 
 
112    И вождь, склонясь направо и от скал
    Немного отойдя, что было мочи
    Поверг ее в бездонный сей провал.
 
 
115    Знать нечто новое из мрака ночи,
    Подумал я, всплывет на новый знак,
    За коим так следят поэта очи.
 
 
118    О будь же с теми осторожен всяк,
    Что не одни лишь зрят дела очами,
    Но разумом пронзают мыслей мрак.
 
 
121    И вождь: «Сейчас предстанет то пред нами,
    Чего я жду, и то, о чем в тиши
    Ты грезишь, сам увидишь над волнами».
 
 
124    Об истине, приявшей образ лжи,
    Чтоб без вины осмеян не был с нею,
    О человек, поведать не спеши!
 
 
127    Но здесь молчать, читатель, я не смею,
    И я клянусь Комедией моей
    (Да в век пребудет благодать над нею!) —
 
 
130    Я зрел во мгле воздушных тех полей
    Гигантский образ, кверху выплывавший,
    Ужасный для смелейших из людей.
 
 
133    Так, вверх стремясь и ноги подобравши,
    Всплывает тот, который, бросив челн,
    Нырнул на дно, чтоб якорь, там застрявший
 
 
136    Между каменьев, вытащить из волн.
 

Песнь XVII

Содержание. На знак, поданный Виргилием, Герион древних, олицетворение обмана, примыкает к каменной плотине Флегетона. Лицо у него праведное, лапы мохнатые, хвост змеиный, а тело все испещрено узлами и кольцами. Поэты сворачивают с дороги, чтобы к нему приблизиться. Пока Виргилий уговаривается с Герионом о помощи его сильных плеч, Данте идет один к краю пропасти, где под огненным дождем, на раскаленном песке, сидит толпа ростовщиков, направлявших насилие против природы и искусства, а следственно и Бога. У каждого из них на шее повешена сума с различными гербами: на них жадно устремлены немые взоры грешников. Один из ростовщиков разговаривает с Дантом и предсказывает место в аду другому известному ростовщику, еще живому в то время. Данте, возвратившись к Виргилию, находит его уже на спине чудовища и с ужасом сам всходит на спину Гериона; но Виргилий, сидя позади Данта, защищает его от ядовитого хвоста чудовища. Они летят чрез пропасть над страшным водопадом Флегетона. Высадив поэтов на окраине восьмого круга, Герион скрывается, с быстротою стрелы.

 
1    «Вот лютый змей с хвостом остроконечным,
    Дробящий сталь и твердость стен и скал!
    Вот он весь мир зловоньем губит вечным!» —
 
 
4    Так начал вождь и знак рукою дал,
    Чтоб грозного приблизить великана
    Ко мраморам, где путь наш пролегал.
 
 
7    И страшный образ гнусного обмана
    Главой и грудью к берегу приник,
    Но не извлек хвоста из мглы тумана.
 
 
10    Был лик его – людей правдивых лик:
    Столь кроткими глядел на нас глазами,
    Но как у змей был хвост его велик.
 
 
13    Мохнатые две лапы под плечами.
    А грудь, бока и весь хребет, как жар,
    Испещрены узлами и кружками.
 

И страшный образ гнусного обмана

Главой и грудью к берегу приник

 
16    Цвета одежд у Турок и Татар
    С изнанки и с лица не столько ярки;
    Не так сплетен Арахны дивный дар.
 
 
19    Как иногда лежат на взморье барки,
    Полу в воде, полу в песке до ребр,
    И как у вод, на бой готовясь жаркий,
 
 
22    Сидит, в стране обжор немецких, бобр:
    Так на краю, обвившем степь гранитом,
    Лежал дракон, с лица приветно добр.
 
 
25    Он хвост крутил в пространстве, мглой покрытом,
    Как скорпион, вращая острием,
    Вооруженным жалом ядовитым.
 
 
28    «Теперь, – сказал учитель мой, – сойдем
    С дороги нашей к лютому дракону,
    Простертому на берегу крутом».
 
 
31    И мы спустились вправо по наклону
    И пять шагов по берегу прошли,
    Чтоб от огня найти там оборону.
 
 
34    Как скоро мы к дракону подошли,
    Вдали узрел я на песке собранье
    Теней, сидевших на краю земли.
 
 
37    Тогда мой вождь: «Чтоб полное познанье
    О круге сем ты мог отсель извлечь,
    Поди, – сказал, – взгляни на их страданье;
 
 
40    Но коротка твоя да будет речь.
    А я склоню его первоначально
    Дать в помощь нам громаду мощных плеч».
 
 
43    Так берегом я к точке самой дальной
    Седьмого круга шел один, пока
    Пришед к толпе, сидевшей там печально.
 
 
46    Из их очей сверкала их тоска:
    То там, то здесь руками тушат духи
    То пыл огней, то знойный жар песка.
 
 
49    Так точно псы, в дни жара и засу́хи,
    То рылом чешут, то ногой, где их
    Кусают блохи, оводы, иль мухи.
 
 
52    Я заглянул в лицо теней иных,
    На коих тлели клочья огневые;
    Но никого не мог узнать из них.
 
 
55    Зато я зрел у каждого на вые
    Мешок, имевший разный знак и цвет:
    В него впивались взоры их немые.
 
 
58    И я увидел, ближе подошед,
    На желтом кошельке предмет лазурный
    И был со львом по виду схож предмет.
 
 
61    И далее я зрел как кровь пурпурный
    Мешок, на коем молока белей
    Написан гусь. – И вот, со злостью бурной,
 
 
64    Один, имевший на суме своей
    На белом поле супрось голубую,
    Вскричал: «Чего ты смотришь в яме сей?
 
 
67    Прочь, дерзкий! прочь! Но если ты живую
    Имеешь душу, ведай: Витальян
    Соседом мне тут сядет одесную.^[20]
 
 
70    Я, Падуанец, здесь между гражда́н
    Флоренции; тут часто диких орды
    Кричат: Приди, наш славный атаман,
 
 
73    И принеси три клюва с – герб твой гордый!»
    И, скорчив рот, он высунул язык,
    Как бык, когда он лижет влагу с морды.
 
 
76    И я, страшась, что слишком вдаль проник,
    (А вождь велел не медлить мне в долине)
    Пошел от злых; они ж подняли крик.
 
 
79    Уж мудреца нашел я на вершине
    Чудовища и со спины крутой
    Он мне кричал: «Будь смел и си́лен ныне:
 
 
82    Здесь сходят вглубь по лестнице такой!
    Сядь впереди, а чтоб хвостом он раны
    Не мог нанесть, я сяду за тобой».
85    Как тот, к кому близка уж знобь^[21] квартаны^[22],
    Когда уже синеет цвет ногтей,
    Трясется весь, лишь взглянет на туманы:
 
 
88    Так я дрожал от сказанных речей;
    Но как герой войска для предприятья,
    Так он бодрил меня на подвиг сей.
 
 
91    Воссев на плечищах, хотел сказать я:
    «О вождь!.. – но голос, как я ожидал,
    Не вышел. – …вождь, прими меня в объятья!»
 
 
94    Но он, который столько раз спасал
    Меня в аду, едва я взлез, руками
    Обвил меня и, крепко сжав, сказал:
 
 
97    «В путь, Герион, широкими кругами,
    Но медленней спускайся: не забудь,
    Что новый груз подъемлешь ты плечами!»