Парень изменился в лице на суровый лад. Мне стало невыносимо боязно. В голове кавардак. В душе караул. Я облокотилась на невидимый поручень и скованно слушала, как за моей спиной нарастает гул приходящего поезда. Он молчал, хмурился, затем снова широко улыбнулся, а я смотрела на него с неистовым подозрением, пытаясь осознать суть каждого его слова.

– Что тебе нужно?! – вскрикнула я от бессилия. – Я не понимаю!

– Скоро ты все поймешь, Лиза, – ответил он с хладнокровием законченного серийника и толкнул меня прямо на рельсы.

Невидимый поручень больше не создавал опоры. Я чувствовала, как из-под ног уходит земля. Замираю в воздухе. Гул поезда стал необъятен, свет непрогляден, а этот парень глядел сверху вниз на то, как сокрушается моя жизнь. Я падала прямо на рельсы. Напряженные дребезжащие рельсы…

* * *

Моя голова взлетела над мокрой подушкой, оставив на ней несколько волосинок. Я никак не могла отдышаться. Роняю затылок обратно и чувствую, как пропитанная моим потом подушка, мгновенно замерзла. Перед глазами был потолок. Обычный, белый, еще не истершийся потолок. Я снова оторвала от мятого подголовника свою шею и влажный затылок, скинула одеяло и села на самый краешек, свесив ноги, закрыв глаза и прижав к вискам горячие подушечки своих пальцев. «Это всего лишь сон, Лиза. Просто сон», – вторила я себе едва ли разборчивым шепотом.

В течение последующих двух часов мое сознание без умолку твердило об этом. Я умылась, оделась, покушала, собрала сумку и вспомнила, что телефон остался под одеялом, в то время как затягивала бантик на левом ботинке. Воспользовавшись ситуацией, что дома никого нет, громко и нецензурно два раза посетовала вслух о случившемся и добралась до комнаты на карачках. Когда гаджет оказался в моей руке, я взглянула на текущие часы и минуты. «Кажется, мне пора», – подумала я и отправилась в путь.

* * *

Прямой автобус от бабушки, конечно же, ходит, и через двадцать минут моя пятая точка как раз продавливала заднее сиденье одного из таких, но расстояние до учебного заведения, да и утренние, такие любимые мегаполисом, пробки, вселяли ужас и страх в каждого, без исключения, пассажира пыхтящего, неповоротливого «Лиза».

Я сидела у окна и смотрела под ноги. Всюду была зашарканная серая грязь. После вчерашнего ливня земля подсохла, а пол в автобусе, естественно, вовсе не пол в туалете торгового центра и мыть каждые два часа, да и вообще мыть, его тут никто не станет. Глядя на обувь людей, стоящих в обнимку и державшихся только за счет того, что мальчик с большим портфелем, крепко вцепившийся в поручень, послужил для них однозначной опорой, можно сделать аналогичный вывод. Сапоги у дамы словно облили грязевым шлангом, а кроссовки ее высоченного бойфренда когда-то, наверное, имели белый оттенок, однако сейчас они служат прибежищем для глиняных хлопьев. «Такая не ухоженность – это изъян, а не повод для аргументов», – твердила мне мама, показывая как-то в Нарымском сквере на уделанные пятки мужских ботинок. Я кивнула ей и с тех пор смотрю на мужчин в грязной обуви с отвращением. Уставший взор я перевожу в окно. За ним все казалось каким-то призрачным, несущим только уныние. Погода все не хотела становиться теплой и солнечной, и сердце неуклонно сжималось от заведомо назревавшей тоски по родным местам. Впереди новый город, новые друзья. Неподдельное ликование меркло с дыханием печали и ностальгии. Мгновение. С каждой секундой отпускать его хотелось все меньше и меньше. Как будто скованная цепями, я, изо всех сил, пыталась выпутаться из них, но Гудини из меня образцовый, явно не вышел. Запрокинув голову, закрываю глаза и прибавляю в наушниках громкости. Теперь, вплоть до нужной остановки, мои веки не подымались, а трек «Divenere» оказался во власти повтора.

«Следующая остановка – стадион Сибирь», – раздался из динамика шипящий неуловимый хруст, пробудив меня ото сна. Я подскочила со своего места и бросилась зачем-то в середину салона, едва не растеряв по дороге все документы.

– Стойте! Я здесь выйду!

Все вокруг окинули меня злобными взглядами, но все же транспорт остановился. Выпрыгнув из дверей с хомячиным пульсом, я на секунду притормозила, озираясь по сторонам. Фух. «Не спать, Лиза», – бубнила под нос служба безопасности моего организма.

Ступая вдоль монолитных домов из камня, мне, откровенно говоря, пришлось столкнуться с целыми озерами жидкой грязи. «Ну и ну. Не везде, как оказывается, сухо», – мыслила я про себя, то перешагивая, то пускаясь в обход этих мерзких кратеров. После ночных забав, которые устроил господин Дождь, я не могла поднять головы. То одна лужа, то другая. На мгновение отвлечешься и бац! – уже по колено в воде. Только ударившись ботинком о крыльцо школы, мне удалось взглянуть прямо перед собой. Открыла рот, высунула язык и зашла.

Стоило старым громоздким дверям громко хлопнуть за моею спиною, как я вмиг ощутила на себе прикованное внимание юной публики. Они напоминали мне первобытных зевак, которые пришли посмотреть, хоть одним глазком, будучи людьми, совсем не богатыми, выставку эксклюзивных автомобилей. А я, точно пяти колесная модель «мерседеса», дефилировала на первой скорости, восхищая и покушаясь на неодобрительный взгляд каждого из этих глупых привередливых снобов. Мне было трудно не замечать их. Я прошла мимо гардероба, не раздеваясь и с прытью сайгака, домчала до третьего этажа. На протяжении всего моего пути до кабинета русского языка и литературы, очная атака и не подумывала сходить на нет. Девочки, мальчики, все в красивых блузках, брюках и пиджаках, беззастенчиво провожали меня упрямыми взорами. «Ужас», – прикрыла я лицо учебником в зеленой обложке. Сущий бестактный пустяк тут же перестал меня напрягать.

Застыв в полуметре от открытого нараспашку класса, я убрала литературу обратно в сумку и глубоко вдохнула. Выдохнула. Еще раз вдохнула.

– Лиз, ты чего? – вынырнул прямо передо мной, словно наполовину вкопанный, мальчик в круглых очках и съехавшим на бок фиолетовом галстуке.

От неожиданности я сильно дрогнула, выронив сумку и тут же подняв ее. Это был Оробов. Сосед мой по парте. И бывший.

– Все хорошо, Миш, – наводя в поклаже порядок, отвечала я и корчила довольную физиономию. – Ты что-то хотел?

– Да нет. Просто слышал, ты получила шанс сыграть в юношеской команде одного из лучших клубов страны. Это правда?

Я резко кивнула.

– Поздравляю! – вскрикнул он с таким ярым восторгом, что на нас все обратили внимание. Мне вновь стало дико неловко.

– Спасибо, – сухо ответила я, все еще копошась среди трех учебников.

Миша зашел в кабинет. Я подняла глаза и за ним. Гомон этих бешеных восьмиклассников мгновенно перевоплотился в выполнение четко отданного приказа: «Соблюдайте тишину, господа учащиеся». Мы сели за первую парту второго ряда и, казалось одновременно, тяжело сглотнули, образовавшийся от волнения, ком. Знаете, если Эверест благодаря своей высоте в пиковой точке может пронзить фюзеляж, одураченного радарами, Боинга, то длиннющий интерес 8 «В» класса к моему переезду, да и что тут говорить, всей школы в целом, мог запросто проткнуть мое сердце. Я чувствовала его где-то вблизи. Ситуация, которая по первоначальным оценкам должна была окунуть меня в позитив, обернулась граненым стаканом, доверху наполненным смрадной энергией.

– Воу, Лаврова! – ударив носком туфли по моему стулу, с задней парты, протараторила, пожалуй, самая взбалмошная в нашем коллективе, девчонка. – Ты что это, покидаешь нас?

Повернувшись, я увидела ее самодовольное личико, жадно жующее, судя по аромату, яблочную жвачку. «Она отвратительно смотрится», – подумала я, но всем своим видом демонстрировала спокойствие.

– Вроде того.

– Круто тебе. А в какой город?

Ее манера вести диалог и ужасное чавканье все сильнее выводили меня из должного равновесия. Но я держалась. Кристина тот еще провокатор.

– Тольятти. Там одна из лучших гандбольных школ…

– Да понятно, понятно, – перебила она с явно отсутствующим интересом. – Ты же у нас спортсменка хоть куда! А вы всей семьей собрались переезжать?

Все сидели тихо и смотрели на нас. Мои глаза заморгали, будто в табачном дыму, а нога нервно постукивала о железный каркас деревянного стула. Ей было совершенно все равно кто и куда будет переезжать. Она тупо играла на публику. Мне так и хотелось сказать: «А какая тебе, собственно, разница, мерзкая обезьяна?!» Но самоконтроль брал верх и я, склонив голову на бок, протянула неспешно:

– Нет. Отец…он остается здесь.

Сдвинув брови, Кристина взялась за простой карандаш.

– Они развелись, что ли?

– Нет, просто… – выдумывала я, глядя на, недавно побывавший в строгалке, графит между ее утонченными пальцами. – У папы есть кое-какие незаконченные дела.

– Ааа…ну все ясно, – презрительным голосом добралась она, якобы, до разгадки. – Папаша то твой не промах! Согласна, – заболталась, как на великоватом стержню шарнире, ее голова. – Однообразие надоедает. Нужно как-то его разбавлять. Девчонками помоложе, например, да?

Вкупе с последним сказанным предложением, она демонстративно смяла в ладонях свою ранеткоподобную грудь. Это было последней каплей. Переполненная безудержной ненавистью, я кинулась на нее через парту. Миша успел схватить меня обеими руками за талию, но мои пальцы гневно вцепились ей в волосы, а уста зашипели так, как шипят только змеиные, угодив в ловушку.

– Я тебя удавлю, тварь! – рычала я, стиснув зубы.

Кристина билась в конвульсиях. Она мычала, ревела, судорожно трясла своей потрепанной головенкой. «Чувствуй реальную боль», – приговаривала я мысленно.

– Лаврова, сука, отпусти!

Разнимать сбежался уже целый класс. Казалось, если Миша, как следует, дернет меня обратно еще раз, я точно сниму скальп с башки этой неугомонной скотины. Однако, с горем пополам, преодолев великое множество звуковых тональностей, ребятам все же удалось оторвать мои руки от, еще недавно пребывавших в объятиях кулаков, жалких водорослей. Наши глаза по-прежнему были налиты кровью. Внезапно дверь кабинета громко захлопнулась и в классе воцарилась мертвая тишина. Сидя к доске затылком, я замерла.

– И что тут у вас происходит? – послышался из-за спины слабый, но в то же время брутальный голос строгой натуры. Все потихоньку, в молчании, начали расходиться, а с кончика моего носа, похожего на детскую пуговку, повисла на старых растянувшихся нитках капелька пота. – Скворцова, что у тебя с внешним видом?

Это была Надежда Семеновна. Учитель русского языка и литературы. Она обращалась к Кристине весьма обоснованно. Образ высокомерной девицы, после состоявшейся заварушки, уходил корнями в послевоенный образ бабы-яги, засевшей в окопах. Размазанная помада, потекшая тушь и, никак не находившие себе места на голове, длинные русые волосы.

– Да Лаврова ненормальная! – рассерженно возмутилась она, уверяя все окружение в своей правоте. – Набросилась на меня с криками! Ее вообще в психушку посадить надо!

В ту же секунду в мою обеспокоенную фигуру устремилось сверкающее око изумленного педагога. Ей, кажется, было без малого шестьдесят. Или уже шестьдесят. Я не помню. В ее пристальном взгляде отразилось вполне логичное удивление. Всему виной – моя репутация. Я, конечно, не ангел, но в подобного рода курьезы уж точно не попадала. А вот мнение о личности Кристины Скворцовой у нее должно было сложиться иное. В связи с чем, в глазах Надежды Семеновны теперь читалась попытка выстроить правильную картину. Я же, в свою очередь, услышав все обвинения, снова повернулась назад к потерпевшей.

– Ты сама виновата! Говоришь всякую ерунду, а потом жалуешься! Дура!

– Так, хватит! – оборвала, едва не начавшиеся баталии педагог, после чего прошла к своему столу и уселась за ним поудобней. – Приводим себя в порядок и готовимся к написанию диктанта! Контрольного диктанта, ребята! – уточнила она.

Я выдохнула.

– А мне скоро уезжать, Надежда Семеновна, – умиротворенно произнесла я, надеясь услышать слова напутствия от взрослого человека.

Она отложила в сторону ручку вместе с журналом и снова сконцентрировалась на мне. Ее глаза не были слишком добрыми.

– Куда это ты собралась, Лиза?

– В другой город, – ответила я, не сводя очей с кружащих возле окон, на улице, двух маленьких пернатых созданий. – В Тольятти, – мечтательно добавляю. – Буду играть в гандбол за один из лучших российских клубов.

Было видно и дураку, что спорт Надежде Семеновне абсолютно безразличен как деятельность, а значит и все, связанные с ним, ценности рушились и являлись второстепенными. Боже, какой пустяк.

– Мм, то есть учиться-то ты теперь, забросишь окончательно? – подозрительно осведомилась она.

Пластинка в моей голове начала заедать.

– Почему? Нет, конечно.

– Да, да. Я уже, наверное,…ну сколько? Раз, этак, двести слышала что-то подобное, – ехидно улыбнулась классу учительница. – Им поначалу делают снисхождения школьные педагоги, затем доценты и профессора в вузах. А в итоге в их голове ничего не откладывается. Почти все они забросили спорт еще совсем молодыми. А работать идти не могут. Они попросту не умеют! – ее глаза превратились в блюдца, а ладони направились к нам. – Семью продолжает содержать лишь один из супругов, таща на себе эту непосильную ношу, а второй элементарно спивается. Великий спортсмен! И остаются они у разбитого корыта…

– Мне кажется, это неправда! – взбешенно взрываюсь я. – Я такого не допущу!

На лице Надежды Семеновны порхала ирония. Злая, вредная, такая противная, мать ее, дурная ирония.

– Я серьезно, – не унимался мой внутренний мир. – Учебу бросать я не собираюсь.

Кто-то мерзко хихикал на заднем плане. Педагог улыбнулась.

– Все уже отлично тебя поняли, Лиза. Не срывай урок. У нас контрольный диктант, между прочим.

Ее речь становилась черствой. Ирония – неприкрытой, а недовольство темой данного разговора серьезно и далеко не в лучшую сторону выталкивало с весов баланс моей детской психики. Мне было плохо. Я чувствовала, что всем наплевать. Голова шла кругом. Я была в одном шаге от всепоглощающей меня маниакальной депрессии.

– Вы знаете, Надежда Семеновна, я, наверное, пойду, – судорожно выдавила я из себя.

Она не обратила на эти слова никакого внимания, продолжая зачитывать тему диктанта. Я огляделась. Все склонили головы к тонким тетрадям, взяли ручки и с невозмутимым видом записывали за нею. «Им пофиг, Лиза», – вносило ясность мое сознание. «Абсолютно пофиг».

Я встала в холодном молчании. Мои движения выглядели так, будто я больна смертельным заболеванием. Как рыба, начинающая гнить с головы, но без бабла на лекарство от этого, а народных способов исцеления, однозначно, не знающая.

– Счастливого пути, Лаврова, – кричала в спину моя ненавистница, когда я была уже у самой двери.

Сидящий за первой партой третьего ряда, Дима тут же вцепился в мою руку.

– Лиза, с тобой все в порядке? – насторожился он. – Может тебе помочь?

По классу покатились злые насмешки.

– Ага, помоги. Спаси ее от одиночества! – вновь прозвучал гадский крик.

Я будто на мгновение задремала. Видно ничего не было. Голоса, казалось, звучали столь отдаленно, что я едва могла различить громкий от тихого, женский от мужского, а искренний от фальшивого. Мою дремоту нарушил все тот же Дима, одернув за руку. Глаза были на мокром месте. Я взглянула на него через эту ширму. Все расплывалось.

– Нет, Дим, спасибо. Все хорошо, – проникновенно улыбнувшись ему, ответила я, после чего вышла и аккуратно прикрыла за собою дверь кабинета.

* * *

Выбежав из школы и собрав на ботинки всю грязь, которую часом ранее так скрупулезно и бережно избегала, я доковыляла до остановки и решила, что на этот раз общественный транспорт пусть мчит меня с пересадками.

За его окнами было все так же мрачно, поэтому я старалась в них не смотреть. Тут еще батарейка на телефоне как назло села, да и время обмануть, как оказалось, не так уж и просто. Я угодила во все возможные неприятности. То попала в пробку, абсолютно недвижимую из-за аварии; потом был переезд, потом еще что-то было. В общем, так здорово и весело я давненько не проводила время. Ну а кульминацией дня стала подмена – я, смывая собственные мысли в старый желтеющий унитаз, села не в свой автобус и в ожидании другого, на остановке без крыши, попала под проливной дождь. Ненавижу осень.

Часа через три вся мокрая и несчастная, словно пухленькая кондукторша, стремившаяся облапошить своего пассажира, но внезапно пойманная на этом, я стояла посреди комнаты с диваном, телевизором, столиком из стекла и окном. Серым пустым окном. Влажную одежду я сбросила на пол, а сама, натянув пижамные шорты, уселась в мягкое кресло. Дома по-прежнему не было ни души.

Тоска, печаль и депрессия подобрались уже к самому кончику носа, поэтому мне приходилось запрокидывать назад голову, чтобы не захлебнуться в их отстоявшемся водоеме. Я кинулась к стенке. Шифоньер у бабушки новый, а вот библиотека, отродясь не менялась. Большинство книг были покрыты таким слоем пыли, что невольно создавалось впечатление, будто их накрыли ковриком из песка. Вытянув одну из таких с верхней полки, я только с помощью трех дуновений избавилась от соринок и повернула к себе обложкой. Чарлз Диккенс. «Оливер Твист». Я упала обратно в кресло и начала читать.

Пять страниц. Десять. Некоторые приходилось прочитывать на второй раз, так как к концу страницы я понимала, что забыла все, о чем прочла только что. К двадцатой страничке мне это порядком поднадоело, и я откинула книгу в сторону, взяв в руку свой севший смартфон и поставив его на зарядку. Зашла в «контакт». Лента новостей целиком состояла из негативных мемов и демотиваторов. Как сговорились. Поводив пальчиком снизу-вверх и убедившись, что сегодня тут плавает всякая ересь, а онлайн никого почти не было, я отключила питание, легла на диван и уснула.

* * *

– Лиза, ты дома?!

Казалось, прошло меньше минуты, прежде чем мамин крик пробудил меня от глубокого сна. Но я тут же взглянула в окно. Там было темно. Мама зашла в комнату с пакетами из «Ашана».

– У тебя все нормально? – спросила она.

В мгновение ока, я нарисовала фальшивую радость.

– Да, мамуль. Я просто немного вздремнула.

– Понятно, – схватила она пакеты и потащилась дальше по коридору, выкрикивая оттуда: Ужин будет готов через час! Не проспи!

Ага. Постараюсь. И кто бы знал, чего мне стоило так резко подорваться с дивана. Теперь больная голова и снова мысли о переезде. Не найдя лучшего утешения, кроме как снова взять, сейчас то уже заряженный до ста процентов, свой телефон, я полезла в соцсети и на этот раз наткнулась на курортные фото одной знакомой. Ей было хорошо, она улыбалась, позировала в купальнике и обнимала своего девятнадцатилетнего парня. Это он повез ее на Хай Нань. Казанова студенческий. Швыркнув носом от зависти, я осознала, что антракта в данной постановке не намечается, а посему, будучи ошалелой вскочила с софы и кинулась наутек. Это был финиш. Я окончательно потеряла рассудок.

В результате, оказавшись у дверей туалета, и, недолго думая, я забралась вовнутрь. Откинула щеколду, опрокинула на стульчак крышку и присела на унитаз, закрыв ладонями уши. На звук громко хлопнувшей двери мгновенно отреагировал кулинарный отряд.

– Лиза?