Любовь никогда не бывает без грусти,

Но это приятней, чем грусть без любви.

Е. А. Долматовский

© Даниил Шишкин, 2021

ISBN 978-5-4498-1436-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие

 
Не осудите первый труд
Студента, тонущего в грёзах.
Он не сумел, быть может, тут
Всем угодить, как плед в морозах.
 
 
Читатель! Если всех в начале глав
Вы посчитать решите буквы по порядку,
Точнее их сложить (слуга ваш – друг забав)…
А, впрочем, оставляю здесь загадку!
 
 
Коль всё описанное – сон,
Предайтесь нежному забвенью.
А если правда, вам поклон
Отдаст романтик, брат терпенья.
 
 
Нам уяснить не помешает,
Как правило про дважды два:
Любовь без грусти не бывает,
Но жизнь, где нет любви, – тоска.
 

Часть I

I

– И что ты намерен делать?

– Это не имеет значения. Что вообще теперь имеет значение? – уже вторую минуту продолжали разговор двое новых друзей.

– Нельзя опускать руки без всяких причин. Да и никогда нельзя!

– Нет, друг! Причина этого решения преследует меня уже больше пяти лет… Хотя, может, я что-то делаю не так?..

– Да. Ты всё делаешь не так. Любовь… Хотя проехали. Ты не поймёшь!

– Не пойму?.. Мне всё равно.

– Жалко тебя.

Чтобы выяснить, о чём беседуют эти люди, кто они, чем занимаются, что стало причиной их разговора и чем он закончится, нам следует перемотать плёнку назад. Мы совершим путешествие на пять с половиной лет к востоку нашего рассказа и тогда сможем проследить всю траекторию его полёта в сторону запада, чтобы проводить главных героев этой правдивой сказки к новым приключениям и новой жизни. Ведь даже после заката солнце никогда не останавливается. Но это будет совсем другая история. Итак, две тысячи четырнадцатый год. Середина московской осени.

– График постоянно приближается к прямой, но никогда её не пересекает. Следовательно, общих точек у них нет…

Прозвенел звонок. Триста второй кабинет математики зашуршал тетрадками, дневниками и пеналами. Проснулись крики, разговоры и переглядывания, как бывает девять месяцев подряд в каждой школе на протяжении десятков лет. Учителя по привычке говорят: «Звонок для учителя!», или «Что за шум?», или «Куда вскочили?» Но, какой бы ни был педагог, как бы его ни любили ученики и какими послушными ни были бы эти ученики, всё происходит одинаково. Школьная машина заведена, и до конца учебного года никто её не сможет остановить.

Преподавательница, женщина немолодая, но и не в возрасте, не то чтобы полная, но и не худая, окинула всех восьмиклассников сквозь круглые очки безразличным взглядом. Она произнесла надоевшую ей фразу о том, что звонок существует, чтобы напомнить учителю о конце урока. Класс затих на короткое время, пытаясь понять, что ещё хочет сказать учительница, когда всё и так уже ясно с этими графиками. На доске стали вырисовываться номера страниц и домашних упражнений, которые через пару секунд очутились в некоторых дневниках, тетрадках и телефонах восьмого «А».

Урок алгебры волновал всех значительно меньше, чем преподавательницу. После осенних каникул редко кто думал об учёбе и оценках. Все расспрашивали друг друга о новостях, каникулах, шутили, развлекались и просто болтали, не думая о том, что следующий урок – русский язык, а потом география, и что надо бы сделать алгебру на завтра, а потом ещё и придётся зубрить конспект по истории… Всё вышеперечисленное было лишь фоном того состояния, в котором пребывали учащиеся одной из московских школ.

Восьмой «А» перешёл в кабинет русского языка и литературы, все с хохотом и зевками стали усаживаться за свои парты. Снова раздался звонок, уже не радующий, а предупреждающий о начале очередного длительного, не такого уж и многообещающего урока. Зашла молодая учительница с родинкой на правой щеке и короткими волосами, упакованными в причудливую причёску. Все встали. Она подошла к доске, поправила бубликовые серёжки, слегка улыбнулась, поздоровалась с учениками и попросила класс сесть.

– Я очень рада всех видеть, – начала она, – надеюсь, вы не забыли, о чём мы говорили в последний раз.

С задней парты послышался шорох и тихое хихиканье. Мария Андреевна притворилась, что не слышит. Без особого удовольствия она открыла журнал и начала перечислять фамилии. Но ей всё-таки пришлось поднять голову в сторону класса, а точнее двери. Остальные тоже лениво обернулись.

После осторожного стука на пороге очутился подросток с виду того же возраста, что и сидящие за партами, но ростом немножко ниже. Одет он был в чёрные брюки и белую рубашку с серой клетчатой жилеткой, а на ногах красовались коричневые школьные туфли. Через одно плечо был накинут рюкзак, волосы были то ли неправильно причёсаны, то ли немного растрёпаны, а с носа сползали очки. Словом, исходя из портрета, можно было с уверенностью назвать опоздавшего весьма неприятным для таких людей словом «ботаник», к сожалению, вошедшим в сегодняшний лексикон каждого второго школьника и, неизвестно почему, обычно доставляющим удовольствие окружающим. Видимо, поэтому они и не ленятся его всё время повторять. Вы, уважаемый читатель, сами понимаете, что подобное слово слышал каждый человек, учившийся в школе двадцать первого века, даже если оно не употреблялось в его адрес. Пока не будем ни подтверждать уместность этого определения, ни опровергать. Однако мы отошли от темы: вернёмся в класс.

– Извините за опоздание! Можно войти? – спросил запыхавшийся мальчик и закрыл за собой дверь.

– Да, заходи, – вздохнув, сказала учительница. – Подожди, а тебе точно сюда? Ты новенький?

– Да, я просто проспал, – после короткой паузы ответил он. До его ушей донеслись негромкие смешки.

– Причём до второго урока… Ладно, садись. Как тебя зовут-то?

– Коля. Труфин, – произнёс новенький, усаживаясь за первую парту под звуки продолжавшихся переглядываний, шёпота и смеха.

– Труфин?

– Да, Труфин… – в последнем ответе прозвучала нотка смущения: действительно, фамилия Коли по неизвестной причине вызывала улыбку даже у взрослых, особенно в его собственном исполнении.

– Хорошо, но больше не опаздывать! – отметив нового ученика в журнале, заключила Мария Андреевна.

Новенький достал учебник, тетрадь и пенал. Можно было начинать урок. Учительница стала объяснять новую тему. Все принялись переписывать определения из учебника и вчитываться в объяснение темы о второстепенных членах предложения, не изменяя атмосфере разочарования в жизни. Мало-помалу Коля начал осматривать класс, так как понял, что про его опоздание все уже забыли. Аудитория казалась весьма уютной. Над доской висели портреты поэтов и писателей девятнадцатого века, смотревших на школьников величественным взглядом, полным знаний и уверенности в себе. На стене около двери красовались детские рисунки с персонажами различных сказок и рассказов. В остальном, этот кабинет нельзя было чем-то отличить от других: те же завалы бумаги на учительском столе, те же парты, доски и шкафы за последними партами, полные учебной и художественной литературой.

– Так что же такое дополнение, Труфин? – уже во второй раз повторила учительница с оттенком недовольства в голосе.

– Дополнение? – очнувшись, переспросил Коля и стал вспоминать определение термина, которое, впрочем, было написано в учебнике и только что озвучивалось. – Это второстепенный член предложения, – он сделал паузу, – отвечающий на вопросы «Что?», «Кого?», «Чего?», «Кем?», «Чем?» и так далее…

– А точнее? На вопросы всех падежей…

– Кроме именительного! – с облегчением вспомнил Коля, довольный тем, что данный предмет преподавался в покинутой школе достаточно хорошо. Учительница подтвердила правоту его слов и продолжила урок, позвав кого-то к доске. Высокий, черноволосый, одетый в джинсы и жёлтую кофту с капюшоном подросток стал с ухмылкой нехотя писать на доске продиктованное предложение. Когда он начал делать тщетные попытки поиска дополнений, сосед по парте толкнул локтем новенького:

– Дима, – сказал он шёпотом и, воспользовавшись тем, что внимание преподавательницы было всё ещё обращено на доску, протянул руку. Труфин невольно обернулся, поправил очки и, улыбнувшись, сделал то же самое:

– Коля.

После рукопожатия ничего душеполезного не последовало, так как всем дали письменное задание на оценку. Пока все (хотя – кого мы обманываем? – конечно же, не все) выполняют упражнение, можно рассказать о самом восьмом «А», в котором после осенних каникул оказался наш герой (причины сего происшествия не столь интересны, скорее, они совершенно бытовые). Большинство персонажей, с которыми Вы сейчас познакомитесь, наверное, сложно было бы назвать уникальными или неординарными людьми; в каждом из них на тот момент был типичный школьник со своими достоинствами и недостатками. Но если мы оставим их без какого-либо описания и не озвучим хотя бы некоторые черты их характеров, то Вы, скорее всего, окончательно потеряете к ним интерес.

В любом коллективе, каким бы он ни был: дружным или поглощающим сам себя в бесконечных ссорах, – в каждой компании есть люди слабее, есть персоны сильнее, а есть те, кого и незаметно вовсе, но без которых всё бы выглядело совершенно иначе. Такая же иерархия сложилась и здесь сама собой без чьих-либо усилий. Тот самый подросток в жёлтой кофте, который на Ваших глазах возник среди строк нашего романа, а точнее у доски, не зря привлёк внимание автора. Такого рода людей нельзя не заметить, находясь с ними достаточно времени в замкнутом пространстве. Они привлекают внимание даже тех, кто, казалось бы, не желал и знать об их существовании. Именно он, Боря Скомрухин, был самым неуправляемым человеком в классе. Этот сорванец каждому умудрялся высказать в лицо всё, что он думает об этом человеке, будь то преподаватель, одноклассник, может быть, даже родственник или прохожий, случайно услышавший спор с участием Бори и решивший поддержать неприятеля. Сложно сказать, делал ли это Скомрухин из злости к окружающим или же ему просто было интересно понаблюдать за реакцией человека. Скорее всего, ни то, ни другое. Или и то, и другое… Как ни странно, Боря приобрёл определённый статус среди одноклассников, настоящее уважение, как к сильному вожаку, способному дать отпор кому угодно, даже если этого не требуется. К месту будет сказано, что его родители часто ссорились между собой из-за всякой безделицы, не жалея грубых словечек (воздержимся от цитирования), но быстро приходили в себя. Были и другие причины формирования такого незаурядного характера, на которых мы не будем заострять внимания, просто потому что уйдём в совершенно другое русло, а наша история так и поплывёт дальше без свидетелей по ручью бесконечности.

Дима Кротов, не так давно успевший познакомиться с нашим героем, перешёл в эту школу лишь в прошлом году. Выглядел он опрятно, ничего сверхъестественного, кроме пробивавшихся юношеских усов, не было в его портрете. Учился он хорошо, иногда даже очень хорошо. Кротов был более тихим, незаметным человеком, чем остальные, и почти не вступал ни в какие конфликты, хотя причин незадолго до сего дня было предостаточно. Диму почти не замечали, редко о чём-то просили, находились даже те, кто не слышал от него ни слова, так как они сами никогда не начинали с ним разговора. Словом, дай волю – заговорит и не замолчит, но случалось это с ним не так часто, как хотелось бы. Ещё более забытыми невидимками были Сидоров, не вступавший ни с кем в разговор, и Лебедева, обижавшаяся на любое некорректное слово, даже если оно не возбуждало у других никакой реакции. Имена их почти никто не помнил, редко кто о них вообще вспоминал. Пожалуй, мы тоже не будем трудиться над этой непростой задачей.

Конечно, не обошлось и без тех, кто редко появлялся в классе. Например, Никита Куркин. Он приходил в школу еженедельно, то есть раз в неделю. А иногда и ежемесячно. В определённый момент учителя даже перестали вызывать в школу его родителей, так как поняли бессмысленность столь тяжёлого предприятия. Похожим на него в этом отношении был Гоша Негодов, хотя надо заметить, что он возникал в школе почаще.

Вика Штейн обожала спорить с учителями. Если ей что-то было непонятно, она не могла не довести окружающих до истерики, пока не узнавала, что ей нужно. Славка Быстрицкий был единственным круглым отличником. Его можно было назвать заядлым шутником, хотя все его шутки частенько сводились к математике или физике, а то и переходили всяческие границы адекватности. Честно говоря, мало кто их понимал, но ради того, чтобы дождаться более внятного толкования его мыслей или более смешного словца, одноклассники всё же посмеивались. Арина Петрова, наоборот, не очень дружила с юмором. Училась на тройки и всегда, если была на то возможность, списывала у соседа по парте. К её невезению, чаще всего им оказывался Вася Опилкин, который просто не мог усидеть на одном месте, выслушивая учительскую колыбельную. Он либо по-настоящему засыпал, одновременно притворяясь, что бодрствует, либо просто брал в руки телефон и уходил в виртуальный мир социальных сетей, где, как он был уверен, к доске его никто не позовёт.