Глава 3

На следующее утро, ровно в половине пятого, Бриджит подъехала к дому Талли. Она никогда не опаздывала. Какой бы бурной ни была проведенная ею ночь, Бриджит всегда появлялась на работе точно в срок, будь то раннее утро или любое другое время, когда она была нужна Талли.

Остановив машину на подъездной дорожке, Бриджит послала подруге эсэмэс. Через пару минут дверь особняка отворилась и появилась Талли, держа кроссовки в руке. Осторожно прикрыв за собой дверь, она на цыпочках спустилась по ступенькам и забралась в салон «Астон Мартина». Перед отъездом она приняла душ, но высушить волосы до конца не успела и теперь выглядела еще более неряшливо, чем накануне вечером. Одежду она тоже переменила, но ее сегодняшний костюм не слишком отличался от вчерашнего: ветхие джинсы не с обрезанными, а с оторванными штанинами были похожи на индейскую набедренную повязку с бахромой, а майка, хотя и свежая, была вся в дырах.

Глядя на нее, Бриджит лишь покачала головой.

– Или я чего-то не понимаю, – проговорила она, – или это новая мода и ты заплатила за свою шикарную майку небольшое состояние. Как называется бутик, в котором ты одеваешься? «Гудвилл»^[5]?..

Обе знали, что некоторые дизайнеры-модернисты специально проделывают дыры в своих новых моделях, располагая их в особом, только им известном порядке. Макс, например, недавно приобрела в «Максфилде» несколько таких «высокохудожественных» маек, причем стоили они действительно очень недешево. Талли модные обновки доставались совершенно бесплатно – у Ханта было полно старых футболок, которые он отдавал ей. Она вообще редко тратила деньги на дорогую одежду и тем более не видела смысла выбрасывать значительные суммы на дизайнерские изыски.

– Не угадала! – рассмеялась Талли. – Эту майку я вытащила из мусорного пакета. Хант хотел ее выбросить, но я не дала. Мне показалось – она еще послужит.

При этом вид у нее был такой довольный, словно ей удалось сэкономить крупную сумму, и Бриджит, которая отлично знала, что на самом деле подруга никогда не отличалась ни крохоборством, ни патологической жадностью, снова покачала головой.

– Пригодится? В качестве чего?.. Половой тряпки или ветоши для протирки стекол в машине? Ты единственная, кого я знаю, кто зарабатывает миллионы и одевается в тряпье, которое вытаскивает из мусорных пакетов.

Она тронула машину с места, и Талли рассмеялась:

– Если бы я призналась, что эта футболка из «Максфилда», ты сказала бы, что она – супер?

– Конечно, – отозвалась Бриджит без малейших колебаний.

– Ну, если тебе так будет спокойнее, давай сделаем вид, что это новейшая дизайнерская одежда от… от Рудольфа Валентино, о’кей? Мне некогда думать, во что я одеваюсь и как выгляжу. Думаю, ты понимаешь почему, правда?

Талли действительно никогда особенно не следила за своим внешним видом: в ее списке важных дел это был пункт двадцать пятый… или даже сто двадцать пятый. Она только заботилась о том, чтобы одежда была чистой, а остальное ее не волновало. Главным для Талли было то, что творится у нее в голове, а вовсе не то, что она надевает. Это и отличало ее от абсолютного большинства женщин, с которыми ей приходилось сталкиваться, и в первую очередь – от Бриджит, которая меняла наряды чуть ли не каждый день. Талли давно подозревала, что почти всю свою далеко не маленькую зарплату ее помощница тратит на тряпки и украшения, однако каждый раз, когда она в шутку заговаривала об этом, Бриджит отвечала, что коль скоро она представляет перед широкой публикой саму Талли Джонс, то и выглядеть она должна соответственно, чтобы, не дай бог, не уронить авторитет и не подпортить репутацию самой талантливой голливудской женщины-режиссера. Слыша подобный ответ, Талли только пожимала плечами. Ей было глубоко наплевать на репутацию. Что касалось авторитета, она считала, что с ним ничего не случится, покуда она будет снимать хорошие фильмы.

По дороге в Палм-Спрингс Талли позвонила дочери в Нью-Йорк и застала ее, когда та уже собиралась уходить в колледж. Как выяснилось, у Макс все было в порядке. Что касалось сообщений, присланных матери на телефон, то она просто хотела узнать, как у нее дела: здорова ли она и как идут съемки.

– У меня все отлично, – сказала Талли в трубку. – Съемки идут почти точно по графику, так что в конце месяца мы все вернемся в Лос-Анджелес. Нам нужно отснять еще несколько эпизодов в городе – и все: фильм останется только смонтировать. А как ты?.. Что у тебя новенького? Как учеба?

Талли нравилось разговаривать с дочерью – пусть даже о пустяках, поэтому она звонила Макс при каждом удобном случае.

– Все в порядке, ма, не волнуйся. Учеба тоже хорошо. Да, на днях я познакомилась в библиотеке с новым парнем. Он та-акой клевый!.. Его зовут Рон, и он учится на подготовительных медицинских курсах, чтобы поступить в колледж.

– Вот как?..

Многочисленные увлечения Макс молодыми людьми тревожили Талли. Каждый раз, когда ее дочь знакомилась с очередным «клевым» парнем, Талли невольно вспоминала, что была всего лишь на пару лет старше, когда забеременела от своего ковбоя из Монтаны. Впрочем, Макс была не настолько глупа, чтобы наделать подобных ошибок, – сама Талли в ее возрасте была куда более наивной и доверчивой. Впрочем, ей казалось, что даже тогда все могло бы пойти по-другому, если бы была жива ее мать. После смерти Белинды Талли на некоторое время утратила жизненные ориентиры, к тому же она отчаянно нуждалась в ласке и тепле – вот и бросилась в объятия первого попавшегося мужчины. Правда, у нее оставался отец, который всегда был готов помочь советом или делом, но он не мог заменить Белинду. Мать, полагала Талли, повела бы себя в той ситуации иначе; уж, во всяком случае, она отговорила бы ее регистрировать брак с ковбоем, на чем настоял отец.

К счастью, все закончилось более или менее благополучно, а главное – у нее была замечательная дочь, так что Талли ни о чем не жалела. Макс была чудесным ребенком и никогда не доставляла ей серьезных огорчений. Даже ее желание пойти по стопам деда и заняться юриспруденцией было Талли по душе; она, во всяком случае, нисколько не переживала из-за того, что Макс была, по большому счету, равнодушна и к производству фильмов, и даже к актерской карьере, о которой мечтало большинство девушек ее возраста. Правда, Макс долго скрывала от матери, что не хочет заниматься кино. Когда же она наконец в этом призналась, Талли только вздохнула с облегчением. Она лучше, чем кто бы то ни было, знала этот мир, который, казалось, целиком состоял из тяжелого труда, интриг, фальшивого блеска, ненадежных людей и безумных поступков. Именно по этой причине Талли никогда не настаивала, чтобы Макс дружила с другими «звездными» детьми, хотя с некоторыми из них она регулярно общалась в школе. Макс, к счастью, была довольно рассудительной девочкой, да и среди отпрысков знаменитостей оказалось на удивление много хорошо воспитанных и просто милых детей. Чересчур избалованных и неуправляемых она сама старалась избегать. К выпускным классам вокруг Макс сформировалась целая компания спокойных, уравновешенных и просто порядочных юношей и девушек, глядя на которых было довольно трудно представить, что их родители зарабатывают в год десятки и сотни миллионов долларов.

– Ну ладно, мам, я побежала. Удачного дня, – сказала Макс на прощание, и Талли тоже пожелала ей всего хорошего.

Дав отбой, она вспомнила, что хотела предупредить Бриджит насчет аудиторской проверки, которую потребовал провести японский инвестор. Бриджит должна была позвонить их бухгалтеру Виктору Карсону и сказать, чтобы он оказал полное содействие независимым аудиторам.

– Тебе, по крайней мере, не придется корпеть над бумажками, – сказала она, после того как дала Бриджит необходимые инструкции. – Это чисто бухгалтерская работа.

– Если Виктор захочет, я могла бы подготовить для него все необходимые данные, – ответила Бриджит.

Она очень ловко управлялась с цифрами и всегда оплачивала текущие счета Талли. До сих пор Бриджит вела свою маленькую бухгалтерию безупречно – Талли не помнила случая, чтобы оплаченный счет или квитанция куда-то пропали. Правда, первые несколько лет Бриджит приходилось буквально бегать за ней по пятам, уговаривая подписать чек. Это был весьма трудоемкий процесс, так что в конце концов они открыли специальный совместный банковский счет, чтобы Бриджит могла сама подписывать чеки, расплачиваясь за приобретенные для Талли вещи. Деньги на этот общий счет поступали, естественно, с личного счета Талли. Это было очень удобно и экономило уйму времени, благо Бриджит тщательно фиксировала все расходы, вплоть до покупки туалетной бумаги в ближайшем универмаге. С помощью своей платежной карточки Бриджит делала необходимые покупки и для Макс, а также оплачивала квартиру в Нью-Йорке. Естественно, что она тесно сотрудничала с Виктором Карсоном, стараясь держать финансовые дела подруги в полном порядке, и Талли полностью полагалась на обоих. Именно благодаря Бриджит у нее никогда не было никаких неприятностей ни с банком, ни с налоговым управлением, и Хант часто говорил, что хотел бы иметь такую помощницу. Она, впрочем, охотно помогала и ему – но не регулярно, а только когда он о чем-то просил. Главной заботой Бриджит оставалось благополучие Талли.

Весь обратный путь до Палм-Спрингс Талли работала со сценарием. Кое-какие изменения она успела просмотреть, но накануне поздно вечером сценаристы прислали Бриджит по факсу новые варианты, и теперь Талли предстояло ознакомиться и с ними. Вооружившись карандашом, она строчила в рабочем блокноте, делая какие-то заметки, и когда обе женщины добрались наконец до съемочной площадки, в руках у Талли был свой собственный вариант сценария, который включал и изменения, внесенные штатными сценаристами, и ее собственные идеи. Бриджит это нисколько не удивило – именно так Талли работала всегда. Уделяя особое внимание деталям, она добивалась совершенно поразительных эффектов, которые и делали ее фильмы столь популярными. Говорят: «В деталях – дьявол». Бриджит переделала эту известную поговорку, применительно к Талли она звучала: «В деталях – гений». И это действительно было так.

– Ну а ты чем занималась вчера вечером? – спросила Талли, когда «Астон Мартин», подняв тучу пыли, остановился перед ее трейлером-офисом.

– Да ничем, в общем-то… Я приняла ванну, немного почитала, потом ответила на пару электронных писем и легла. Мне нужно больше спать – во сне кожа отдыхает и становится более упругой и здоровой, – уклончиво ответила Бриджит.

О чем она никогда не рассказывала Талли, так это о тех молодых актерах, с которыми знакомилась на съемочной площадке. Правда, время от времени до Талли доходили кое-какие слухи, но она делала вид, будто ничего не знает. Если Бриджит захочет, считала Талли, то сама все расскажет, а не захочет, так и не надо – в конце концов, это ее не касается. Главное, чтобы положение устраивало саму Бриджит, а оно ее устраивало… так чего же еще? Сейчас Талли тоже не собиралась ничего говорить, прекрасно зная, что романы помощницы никогда не длятся дольше, чем съемки фильма. Более того, она была уверена: Бриджит не сделает ничего, что могло бы скомпрометировать ее подругу и работодательницу, не станет давать обещания, которые не сможет выполнить. Нет, разумеется, если бы Бриджит попросила ее за кого-то из своих любовников, Талли сделала бы все, что в ее силах, чтобы выполнить эту просьбу, однако у нее были принципы, которые она не смогла бы преступить даже ради подруги. Так, например, она не стала бы давать роль в своем фильме неподходящему актеру только потому, что за него просила Бриджит. Впрочем, Бриджит, со своей стороны, никогда не обратилась бы к Талли с подобной просьбой – для этого она была слишком умна и прекрасно понимала, где заканчивается дружба и начинается работа.

Вот почему Талли не стала расспрашивать подругу, с кем та провела минувшую ночь. По большому счету, это было не ее дело, поэтому она только слегка улыбалась, глядя, как Бриджит пытается придать своему лицу самое невинное выражение. Ей, правда, было любопытно, кого именно выбрала Бриджит на этот раз, но та молчала, и Талли не стала задавать нескромных вопросов. Должно быть, подумала она, это был один из молодых, подающих надежды актеров второго плана или даже кто-то из массовки. Это было бы вполне в духе Бриджит.

Как и накануне, дел на съемочной площадке нашлось много, и Талли с головой ушла в работу, стоило ей только выбраться из машины. Бриджит держалась поблизости – она приносила ей охлажденную минералку, готовила кофе и следила, чтобы Талли обязательно что-нибудь съела. Во время работы Талли часто забывала о еде: она слишком увлекалась и в своем нетерпении не желала тратить время на такие мелочи, как горячий обед. По той же самой причине она редко давала себе труд одеться более или менее прилично и как следует расчесать волосы. Творчество захватывало ее целиком, поэтому ко всему, что отнимало время или могло отвлечь ее от процесса съемки, Талли относилась достаточно пренебрежительно.

Пока Талли работала, Бриджит отвечала от ее имени на электронные письма и телефонные звонки. Несколько звонков она сделала сама – готовиться к завтрашним съемкам следовало уже сегодня. Кроме того, она связалась с Виктором Карсоном и предупредила его насчет аудиторской проверки. Иными словами, Бриджит была занята не меньше Талли, когда же у нее выдавалась свободная минутка, она внимательно следила за тем, что происходило на съемочной площадке, и иногда даже давала Талли весьма ценные советы. В кино Бриджит отнюдь не была дилетанткой, да и глаз у нее был наметанный, так что порой она подмечала нюансы, которые выпадали из поля зрения Талли. Хорошо представляя себе, какого именно эффекта пыталась добиться подруга – а за семнадцать лет совместной работы она очень неплохо изучила ее стиль и ее творческую манеру, – Бриджит мгновенно реагировала, когда тот или иной снимаемый эпизод выбивался за рамки генеральной концепции. Талли, со своей стороны, всегда очень серьезно относилась к мнению подруги и высоко ценила ее подсказки. В конце концов, Бриджит тоже была профессионалкой, и ее суждения не стоило сбрасывать со счетов.

Этот съемочный день также оказался весьма удачным, и вечером Талли позвонила Ханту, чтобы похвастаться своими успехами. Она застала его в пути: Хант ехал на деловую встречу в ресторан «Поло Лонж». Услышав, что Талли довольна отснятым материалом и что переснимать ничего не придется, он очень обрадовался: помимо всего прочего, сегодняшний прогресс означал, что натурные съемки закончатся в срок или даже немного раньше и они смогут больше времени проводить вместе. В свою очередь, Хант рассказал Талли о том, как у него сложился день, и добавил, что очень по ней скучает.

На этом разговор закончился. Отключив телефон, Талли подумала: как все-таки замечательно, что, несмотря на связывающие их чувства, им вовсе не обязательно быть постоянно вместе, как каким-нибудь сиамским близнецам. Они любили друг друга и жили вместе, и тем не менее у каждого из них была, помимо совместных проектов, и своя жизнь, свои дела, которые они могли обсуждать. Да, они расставались, быть может, чаще, чем им обоим хотелось, но это их не смущало. Хант, во всяком случае, не нервничал и не ревновал, когда Талли надолго уезжала на съемки, а она, в свою очередь, не беспокоилась из-за него. После четырех лет совместной жизни они хорошо изучили друг друга, и каждый полностью доверял своему избраннику.

Как ни странно, Хант был нисколько не похож на мужчин, с которыми Талли встречалась раньше и которые в конце концов ее бросали. Особенно глубокую рану нанес ей второй муж, который изменил ей публично, да и остальные ее мужчины вели себя немногим лучше. К сожалению, в мире кино большинство мужчин – да и женщин тоже – не отличались ни постоянством, ни высокими моральными качествами. Хант был исключением из общего правила – правда, он и не был актером. Талли очень нравились его надежность, честность, солидность. Правда, порой он бывал скучноват и даже нудноват, но Талли уже вышла из того возраста, когда женщины ищут приключений и волнующих переживаний. Куда больше ее привлекала стабильность, и в Ханте она ее обрела. Он был человеком, которого она могла любить и которому могла доверять. Ненадежные партнеры ей не нужны – к этому выводу Талли пришла уже довольно давно, причем урок дался ей нелегко. Несколько раз она обожглась и теперь выбирала сознательно, что называется – с открытыми глазами. И Хант ее устраивал. Помимо всего прочего, он был человеком отзывчивым и добрым – в этом она в очередной раз убедилась, когда во время телефонного разговора он упомянул, что возил ее отца к врачу. По его словам, анализы ничего опасного не показали, хотя ему и показалось, что Сэм Джонс изрядно похудел со времени их последней встречи.

– Я знаю, – ответила Талли. – Я разговаривала с его домработницей, она сказала – папа почти ничего не ест.

– Может быть, мне стоит приезжать к нему раза два в неделю и готовить мои фирменные блюда? – предложил Хант. – Раньше ему нравилось, как я готовлю, быть может, мне удастся разбудить его аппетит.

– Мне казалось, у тебя и своих дел хватает, – возразила Талли.

– Хватает-то хватает, но часа два в неделю я сумею выкроить без особых проблем. Кроме того, мне нравится твой отец. Он очень интересный человек – например, сегодня мы с ним отлично провели время. Пока мы не приехали в клинику, он, мне кажется, немного нервничал, и мне пришлось всю дорогу рассказывать ему анекдоты и всякие смешные случаи. Твой па так смеялся, что я боялся – ему станет плохо прямо в машине, но все закончилось отлично. Когда мы добрались до клиники, он уже совершенно успокоился и даже сам шутил с врачами и медсестрами.

– Спасибо тебе огромное, – сказала Талли, искренне тронутая проявленной им заботливостью.

Именно за это она и любила Ханта – за его внимание к мелочам, от которых большинство так называемых «настоящих» мужчин попросту отмахнулись бы. Хант был человеком очень внимательным и умел проявлять подлинное, а не показное сочувствие, к тому же его доброта распространялась не только на нее или на Сэма, но и на ее дочь. Когда Талли только начала с ним встречаться, Макс было всего четырнадцать, поэтому известие о том, что мама завела «друга», встретило у нее вполне естественное сопротивление, однако продолжалось это совсем недолго. Вскоре Макс успокоилась, и когда примерно через год Хант переехал к Талли, она восприняла это как вполне естественный шаг. Отец Талли тоже отнесся к этому на редкость благосклонно, хотя в этих вопросах он был человеком довольно старомодным. Ханта он теперь называл не иначе как «мой неофициальный зять».